Для начала пару слов. Человек, которого почти одинаково ненавидели и в КГБ и в ЦРУ, Анатолий Голицын в 1952 году и начале 1953 года вместе с другом, которого он не называет, работал над предложением Центральному Комитету о реорганизации советской разведки.

В связи с разработкой их предложений он присутствовал на заседаниях Секретариата ЦК ВКП(б), возглавляемого Сталиным, и заседаниях Политбюро (потом - Президиума), которые вел тогда Маленков, и где присутствовали Хрущев, Брежнев и Булганин. В 1952-1953 годах в течение очень непродолжительного периода занимал должность главы отдела, занимающегося контрразведкой в отношении Соединенных Штатов. В 1959 году закончил четырехгодичный курс в Институте КГБ (теперь Академии ФСБ) в Москве с юридической степенью.

В 1959-1961 годах в то время, когда формировалась советская долгосрочная стратегия и реорганизовывалось КГБ с тем, чтобы занять в ней свое место, Голицын работал старшим аналитиком в отделе НАТО Департамента информации советской разведслужбы. Он выполнял задания контрразведки в Вене и Хельсинки с 1953 по 1955 год и с 1960 по 1961 год соответственно.

Анатолий Голицын бежал на Запад в декабре 1961 году и создал спецслужбам стран НАТО такие сложности, почти дезорганизовавшие их работу на несколько лет, что этого странного человека, волею судеб почти одинаково ненавидели и КГБ, и ЦРУ, и английская и французская контрразведки. Впрочем, в КГБ ненавидели его, конечно, серьезнее. Как пишут Олег Гордиевский и Кристофер Эндрю, когда резидент КГБ в Нью-Йорке Аркадий Гук каким-то образом напал на след Николая Хохлова, отказавшегося по заданию КГБ убить лидера НТС Георгия Околовича и бежавшего на Запад, ему из центра было указано - убивать Хохлова не следует, как не должно быть у КГБ и других мокрых дел, до тех пор пока не будут найдены и убиты Юрий Носенко и Анатолий Голицын.

Само имя Голицына было так засекречено в СССР и в России, что Семичастный, рассказывая через сорок лет о провале ценнейшего советского агента Веннерстрема (советник шведского правительства по вопросам разоружения, друг короля Густава Адольфа, полковник Генерального штаба… работал на Москву пятнадцать лет, а по объему информации, которую он давал Веннерстрема сравнивали с Кимом Филби) упоминая Пеньковского, который первым дал о нем неясную информацию, не только не называет Голицына окончательно выдавшего шведа, а пишет так неопределенно и, конечно, сознательно двусмысленно, что его можно принять за какого-то неизвестного резидента ГРУ, якобы сбежавшего в то же время. Любопытно, что и Млечин в книге «Рассекреченные судьбы предателей органов государственной безопасности» приведя на трех страницах рассказ об этом провале советской разведки не может или не хочет упомянуть имя Голицына.

Меня этот перебежавший на Запад офицер КГБ сперва поразил своими, казалось бы, пророчествами. В 1989 году - Михаил Яковлевич Геллер в Париже показал мне его книгу «New lies for Old», вышедшую в январе 1984 года (а написанную большей частью в 1966 году - видимо, он не мог опубликовать ее раньше). В своих дополнениях перед самым изданием книги, написанных уже после прихода Андропова к власти, но еще не зная ни о его смерти, ни о Черненко, ни тем более о Горбачеве, Голицын писал:

- Нельзя исключить, что на следующем партийном съезде или еще раньше, Андропов будет заменен молодым лидером с еще более либеральным имиджем (до Голицына уже дошла усвоенная американскими СМИ пропагандистская операция КГБ представляющего Андропова большим либералом - С.Г.), который станет продолжать так называемую либерализацию еще более интенсивно.

«Диссиденты в стране будут амнистированы, эмигранты получат возможность вернуться и кое-кто из них получит руководящий пост. Сахаров может быть тем или иным способом включен в правительство…».

Последнее выглядело некоторым преувеличением, но все остальное в этом предсказании, сделанным, повторяю, - в январе 1984 года, человеком, который с 1961 года не имел никаких связей с Советским Союзом, производило ошеломляющее впечатление. Собственно говоря, оно подтверждало и мое понимание - человека только что освобожденного Комитетом государственной безопасности из тюрьмы, выключающем СМИ при очередном упоминании о «новом мы’шлении» (от слова «мышь»), и точку зрения Михаила Яковлевича, что Горбачев - продукт и проект Комитета государственной безопасности и что нет оснований доверять его миролюбивым, но достаточно двусмысленным заявлениям. К тому же незадолго перед тем «перестроечными силами» была под Москвой разгромлена редакция «Гласности», убит наш печатник, весь архив уничтожен, а это было лишь то, что касалось нас прямо. Десятки сотрудников журнала «Гласность» и агентства «Ежедневная гласность», получая информацию от сотен своих корреспондентов писали, давали ежедневные интервью, проводили постоянные пресс-конференции о множестве событий, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что и КГБ, и партаппарат, руководимый Горбачевым, к демократии движутся лишь на словах, причем работа Лубянки в стране становится все активнее и заметнее.

И все, что мы говорили, соответствовало десятилетиями выработавшемуся и у советских народов и на Западе недоверию ко всему, что исходило из Кремля и из КГБ, запах которого был ощутим для всех, кто не затыкал себе нос:

– Товарищ, верь - пройдет она

Так называемая гласность

И уж тогда госбезопасность

Запишет наши имена.

Писал в то время Александр Зиновьев.

Из советских журналистов и аналитиков (кроме КГБ) книгу Голицына заметила только Евгения Альбац, стажировавшаяся в 1989 году в США, и даже через несколько лет упомянула ее в своей книге о КГБ. Но она свела «план Шелепина» только к появлению Горбачева, не обратив внимания ни на самого Шелепина, ни тем более на Миронова, который стал одним из самых влиятельных, хотя и внешне незаметных людей в стране – секретарем ЦК КПСС, заведующим отделом административных органов, то есть всеми спецслужбами и правоохранительными органами в СССР.

Главное же, обратив внимание на хотя и внешне незаметных людей в стране на начавшийся именно тогда процесс слияния ЦК КПСС и КГБ, Альбац не объяснила цели этого слияния, не связала перемены происходившие как во внутренней политике Советского Союза, так и во внешней, с этим процессом, который, кстати говоря, и был идеологической основой и свержения Хрущева и многого другого в последующие годы и лишь потом в преломленном виде коснулся Михаила Горбачева и начатой им перестройки.

Мое и Геллера недоверие к Горбачеву поддерживали миллионы людей, политические деятели, СМИ во всем мире и предсказания Голицына, на которые ссылался Михаил Яковлевич, были очень весомым аргументом. Но на очень серьезную (может быть, самую серьезную) часть показаний Голицына практически никто не обратил тогда внимания, хотя интерес к нему был очень велик и был даже снят очень популярный на З ападе фильм «Топаз» – знаменитым американским режиссером Альфредом Хичкоком, но к фильму мы еще вернемся.

Многие историки спецслужб Анатолия Голицина называют самым важным из советских перебежчиков, то же считают, по-видимому, и в КГБ - судя по многолетним попыткам его найти и с ним расправиться. Но многие другие на Западе полагают, что вред, нанесенный им спецслужбам США, Великобритании, Франции, Австралии и некоторых других стран, далеко превосходил ценность сообщенных им сведений.

В отличие от нескольких других сотрудников американской или английской разведки, Голицын не был много лет работавшим на Лубянке или в ГРУ внедренным или завербованным иностранным агентом. Но он семь лет, работая аналитиком в центре - Первом главном управлении КГБ СССР, готовился к тому, чтобы при первом же удобном случае перейти на Запад, что и сделал в 1961 году, как только был назначен в резидентуру в Хельсинки.

Но в отличие от Митрохина с его архивом, человека который тоже много лет готовился к побегу из СССР (власти в СССР явно недооценивали то омерзение, которое вызывала советская действительность и идеология, даже на самых проверенных и хорошо обеспеченных ее служителей и даже Хохлова и Носенко), Голицын не был допущен к советским агентурным сетям, к оригиналам документов, доставшихся советской разведке. Его задачей в ПГУ был анализ важнейших, стратегических документов НАТО и крупнейших стран Запада. Кроме того, Голицын присутствовал на всех важнейших совещаниях руководителей советской разведки и даже ЦК КПСС , где подводились итоги ее работы, оценивались важнейшие достижения и намечались планы на будущее.

Поставив перед собой вполне внятную цель, обладая хорошо тренированной памятью, а, главное, понимая смысл важнейших документов и материалов, которые ему были доступны, Голицын, ничего не записывая и не копируя, последовательно запоминал все, что ему стало известно. При этом он старался запомнить и, если возможно, узнать хотя бы мельчайшие признаки источников, из которых получены имевшиеся в его ведении документы. Но таких «признаков» при хорошо работающей системе внутренней безопасности КГБ ему удалось собрать не так много. Зато основные сведения, сообщенные Голицыным, стали величайшим потрясением не то что для всех ведущих спецслужб Запада, но практически для всех лидеров крупнейших стран.

Весной 1962 года президент Кеннеди послал письмо Шарлю де Голлю с рассказом о материалах Голицына с лично выбранным им специальным курьером, поскольку ни ЦРУ, ни французской разведке, ни правительствам и шифрам обеих стран Джон Кеннеди уже не доверял.

Тьерри Вальтон в книге «КГБ во Франции» пишет: «По утверждению перебежчика, в НАТО действовал советский агент, внедренный на такую важную должность, что КГБ может очень быстро получить любой натовский документ, включая и документы с грифом “cosmic”. Производительность агента такова, заявлял он, что КГБ использует точно такую же нумерацию, как и в НАТО, чтобы избежать ошибок в классификации».

В Великобритании, утверждал Голицын, кроме бежавших в 1951 году Маклина и Берджеса, в так называемую «кэмбриджскую» группу входят еще три советских агента. Кима Филби подозревали уже давно, но сведения о еще двух высокопоставленных агентах КГБ вызвали панику в британской разведке.

В Финляндии агентом КГБ был не только президент республики Урхо Кекконен, но и еще один высокопоставленный чиновник по кличке Тимо.

В Соединенных Штатах один из высокопоставленных сотрудников ЦРУ - агент советской разведки и кроме того агент Саша контролирует всю деятельность, ведущуюся из Федеративной республики Германии.

В Канаде один из послов, уличенный в гомосексуализме, - агент КГБ.

Во Франции и того хуже: агенты КГБ - один из бывших министров генерала де Голля, несколько парламентариев и целая группа под кодовым названием «Сапфир», которая не просто работает, но практически руководит французской разведкой.

Но с проверкой его информации все было гораздо бесконечно хуже и сложнее, чем в Хичкоковском «Топазе». На самом деле Голицын не мог назвать ни одного сотрудника НАТО, да еще передававшего лично ему документы – Голицын не знал. Ни к одному руководителю французских спецслужб оснований, чтобы выразить ему недоверие ни у кого не было, и никто не покончил с собой. Конечно, в ЦРУ не доверяли французским службам безопасности, конечно, Хичкока познакомили лишь с небольшой частью разоблачений Голицына (отсюда и название фильма, и сцена в фильме с предъявленными ему подлинными и сфабрикованными документами НАТО), но три дня понадобившихся Хичкоку для разоблачения группы «Топаз» («Сапфир») это всего лишь сюжетный ход режиссера и, может быть, слишком оптимистичные надежды работавших с Голицыным сотрудников ЦРУ. В США работавшая с ним группа скрупулезно проверяла тысячи сотрудников ЦРУ, во всех сомнительных случаях Голицыну задавался вопрос:

– Это он?

Голицын отвечал: -

– Да, может быть.

Работа ЦРУ на несколько лет была дезорганизована поисками «крота». Все подозревали всех.

Во Франции положение было еще хуже - агентов КГБ искали не только в разведке, авторитет которой был поставлен под удар:

- Если признать, что они (два руководителя разведки - С.Г.) могли принадлежать к группе “Сапфир”, придется также признать и то, что у СРК в течение почти 20 лет не было ни одного секрета от КГБ. Становится страшно лишь от одного подобного предположения. – пишет в своей книге Тьерри Вальтон. Но, кроме этого, шли поиски агентов среди бывших министров и высших членов госаппарата Франции.

Расследования шли год за годом, не давая никаких результатов. Посол-гомосексуалист в Канаде не был обнаружен. Агент, имевший допуск ко всем материалам НАТО, - тоже. Вызывали сомнения многие чиновники во Франции, но перевести эти сомнения в прямые обвинения было невозможно. Ким Филби уже давно вызывал сомнения в Англии, но он был третьим, а не пятым. В конце концов показаниями Голицына стали откровенно пренебрегать, многие сотрудники западных спецслужб называли его провокатором, специально засланным КГБ с целью парализовать главные разведывательные структуры стран НАТО. Во Франции спецслужбы устроили показанный в фильме Хичкока экзамен Голицыну. Перед ним были выложены тридцать сверхсекретных документов НАТО, но три из них были фальшивыми и были сфабрикованы французскими контрразведчиками. Голицын безошибочно указал на двадцать семь из них, с которыми был знаком в Москве, и отделил три, о которых ничего не знал.

Только в 1978 году (через семнадцать лет) канадская полиция вышла на след бывшего сотрудника НАТО Хэмбетона, который признался, что в 1957-61 году передавал советским резидентам для копирования все важнейшие документы Атлантического союза в таком количестве, что им пришлось оборудовать неподалеку специальный автобус с фотокопировальными установками, чтобы успеть все переснимать. Своевременно обнаружен он не был потом у , что к концу 1961 года, когда началась проверка, уже не работал в НАТО. Уже в семидесятые годы покаялся в том, что был советским агентом Антони Блант, а в 1991 году и Кэрнгросс, и были прощены, как люди уже очень старые и не представляющие ныне опасности. Для Великобритании «Кембриджская пятерка» и впрямь стала пятеркой, как и говорил Голицын. Во Франции все происходило очень скрытно и анонимно, Тьерри Вальтон не называет фамилий, но рассказывает о видном политике, министре в одном из первых правительств генерала де Голля, который на смертном одре покаялся, что был советским агентом. Министром он был еще в алжирском правительстве де Голля в 1944-45 годах, но и позже сохранил свое влияние и хорошие отношения с президентом. Кроме множества сведений и документов, он переслал на Лубянку книгу де Голля с дарственной ему надписью. Так же, не называя фамилий, Вальтон рассказывает об увольнении без объяснительных причин двух руководителей французской разведки (в 1970 году), которые, однако, никак не опротестовали свое увольнение. Таким образом, очень нескоро, почти через двадцать лет, почти все показания Голицына подтвердились. Историки спецслужб пишут, что от Голицына исходила и дезинформация. Но происходило это в тех случаях, когда сотрудники ЦРУ показывали Голицыну дела, о которых он не имел никакого представления, для того чтобы посоветоваться, узнать его мнение по тому или иному вопросу. «Информатора превращали в аналитика», – пишет об этом Тьерри Вальтон. Но во всех случаях, когда речь шла о документах, о которых Голицын говорил, что видел их в Москве, его показания, вызвавшие панику в западных спецслужбах и правительствах, пусть через двадцать или двадцать пять лет, всегда подтверждались.

Но мы вспомнили о Голицыне в связи с его поразительными предсказаниями, данными им при жизни Андропова об освобождении заключенных, Горбачеве, Сахарове, курсе на демократизацию страны. Эти, никем не понятые, а потому и никем не замеченные тогда пророчества, Голицын делает на основании предложений и документов, обсуждений в КГБ и ЦК КПСС нового плана дезинформации западного общественного мнения и правительственных структур с целью постепенного и относительно мирного поглощения стран Западной Европы коммунистическим лагерем. Голицын в конце книги называет все это «планом Шелепина» (молодой харизматический и демократически настроенный лидер СССР в 1961 году это, конечно, «железный Шурик», а не Горбачев, чего тогда не поняли ни Геллер, ни я) и рассказывает:

«Миронов, будучи главой ленинградского КГБ, внимательно изучил дело «Треста», в котором Ленинградское ОГПУ играло активную роль. Он был другом Брежнева и имел свободный доступ к таким документам. Шелепин был другом Миронова. Именно Миронов обратил его внимание на роль, которую играло ОГПУ в деле «Трест’а».

В 1958 г. Миронов и Шелепин (еще первый секретарь ЦК ВЛКСМ) обсуждают с Хрущевым и Брежневым идею трансформации КГБ в более гибкую, сложную структуру, способную, по образцу ОГПУ и Коминтерна, стать действенным орудием политики.

Их инициатива была вознаграждена назначением на важнейшие партийные посты – Шелепин был назначен главой отдела партийных органов союзных республик ЦК КПСС , а через несколько месяцев - председателем КГБ. Миронов на еще более ключевую должность - главой отдела административн ых органов ЦК КПСС .

Осенью 1958 г. предложения Миронова и Шелепина обсуждались в рамках рассмотрения деятельности КГБ и его главы, генерала Серова, на Президиуме ЦК. Серов представил доклад о работе КГБ в стране и за рубежом, который был резко раскритикован, в первую очередь Шелепиным. По его словам, КГБ стал полицейской организацией, способной выявлять и контролировать, благодаря широкой сети информаторов и агентов, и иностранных агентов, оппозиционные настроения внутри страны. Но Комитет оказался неспособ ен оказывать влияние на формирование взглядов населения или предотвращать нежелательные политические тенденции как внутри страны, так и за рубежом. Шелепин оценил достижения КГБ в раскрытии западных технологических и научных секретов, но подчеркнул, что КГБ излишне пассивен в поддержании стратегической, политической, экономической и идеологической борьбы с капиталистическими странами . Это, я полагаю, и стало причиной отставки Серова и перевода его в руководители Главного разведывательного управления, а не его дружба с маршалом Жуковым, как полагает в своей книге о руководителях советских спецслужб «КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы» Леонид Млечин. Впрочем, в другой книге Млечина «Железный Шурик» (о Шелепине) без всяких оговорок дается совсем другое объяснение отставки Серова. Здесь он со множеством подробностей рассказывает о процессе отставки Серова из-за встреч с Игнатовым - тогда секретарем ЦК КПСС, что якобы вызывало подозрения у Хрущева. О том же мельком упоминает Микоян, а Сергей Хрущев называя ту же причину, считает ее интригой Фрола Козлова и самого Микояна.

Но Микоян о стратегических проектах такого масштаба писать бы не стал. В то же время сам Серов вызыва л у Микояна стойкое отвращение, как заместитель Берии и организатор массовых преступлений, среди которых высылка целых народов, расстрел польских офицеров на на Украине и многих других. Сергей Хрущев, по-видимому, ничего не знал о стратегических проектах, а у Млечина, который дает одному и тому же событию в разных книгах (без оговорок) разные объяснения, а о бесспорно известной ему операции в Малаховке, упоминая о создании управления «Д», скромно умалчивает, трудно понять что и почему он считает нужным писать. Все документы о Шелепине и Миронове засекречены на 75 лет. И поэтому рассказ Голицына об этом начале «перестройки», я думаю, можно считать наиболее достоверным. Любопытно, что сам И.А. Серов в заявлении в Президиум ЦК К П СС 19 ноября 1964 года никаких объяснений своей отставке не дает якобы и х и не зна я :

«В конце 1958 года, когда мне было предложено перейти на работу в Генштаб (кстати, я и до сих пор не знаю причин этого перемещения) я без возражений согласился и назвал товарищей, которые могли бы там работать, в том числе и т. Шелепина» .

Но оценивая работу КГБ в 1958 году Шелепин подчеркнул, что основная причина такого неудовлетворительного положения - отказ КГБ от стиля и методов ОГПУ и Коминтерна , котор ы е проводил и последовательную “ленинскую политику”. Как примеры он привел создание ГПУ в рядах эмиграции движения евразийцев и сменовеховцев, а Коминтерном - движения, в защиту мира и антигитлеровское. В отличие от ГПУ, КГБ выродилось в пассивную, репрессивную организацию, недостаточно координирующую свою деятельность со спецслужбами других стран блока, особенно по политическим вопросам. По его мнению, следует срочно активизировать законсервированных агентов среди советской интеллигенции и за рубежом .

Пленум постановил обсудить новую роль КГБ на XXI -м съезде партии, назначенном на январь-февраль 1959 г. В печати было опубликовало сообщение о состоявшемся обсуждении на Пленуме ЦК КПСС . Известно так же о заседании Президиума ЦК КПСС 9 января 1959 года. На нем был утвержден «Протокол 200» – «Положение о КГБ и его органах».

На самом деле это была серьезная переориентация в работе советских и восточноевропейских спецслужб. Во время Второй мировой войны и долгие годы после нее коммунистической агентуре на Западе, а также французским военным, впоследствии активно помогавшим в о вьетнамской войне Хо Ши Мину и приведшим к поражению Франции, рекомендовалось для более успешной разведывательной деятельности скрывать свои прокоммунистические симпатии. Так руководителю Манхэттенского ядерного проекта Роберту Оппенгеймеру было рекомендовано стать «тайным членом» компартии США, в еще больших размерах то же происходило во Франции, а в Западной Германии, как явствует из записок Маркуса Вольфа, почти все наиболее непримиримые по отношению к коммунизму лидеры и Социал-демократической партии Германии и партии «Свободных демократов» были или агентами «Штази» или поддерживали с восточногерманской разведкой нелегальные связи.

Для руководства Советского Союза (в первую очередь я имею в виду эпоху Хрущева), а так же и для значительной части европейской интеллигенции, это было последнее десятилетие (несмотря даже на откровении на ХХ съезде и подавление восстания в Венгрии), когда по обе стороны «железного занавеса» еще сохранялось немалое количество людей и организаций, искренне веривших в бесспорные преимущества, если не сегодня, то завтра, коммунистической утопии. В первую очередь на них делал свою ставку «план Шелепина», именно эту агентуру идеалистов и агентов влияния и предлагалось «активизировать», сделать из тайной - гораздо более открытой и одновременно сделать все возможное, чтобы изменить международный имидж Советского Союза.

Административный отдел (управление) ЦК КПСС стал од ним из важнейших в руководстве страны . Под его контроль попали все органы, отвечающие за правопорядок внутри СССР (КГБ, М инистерство внутренних дел, прокуратура, Министерство юстиции, суды). В задачу Миронова входило обновить их деятельность по методам Дзержинского, а точнее - Менжинского в 20-ые и начале 30-х годов .

Шелепин был назначен главой КГБ в декабре 1958 г. К ак пишет Млечин в своей книге «Железный Шурик», косвенно дополняя Голицына, он тут же не только сменил начальника секретариата КГБ «поставив на эту должность своего помощника В.М. Белякова», но и «образовал группу при председателе КГБ по изучению и обобщению опыта работы органов госбезопасности», то есть многочисленных операций 20-30 годов, из которых стала известна лишь операция «Трест». Любопытно, что сын Александра Яковлева - Анатолий Алексндрович вспоминал и сам и со слов матери, что в 60-е, годы выезжая летом на дачи ЦК в Успенском, Яковлев, работая в отделе пропаганды ЦК КПСС, заметно поддерживал тесные отношения с Крючковым - помощником Андропова (человека тогда очень близкого и к Хрущеву и к Шелепину), и Беляковым - начальником секретариата Шелепина - мы же помним, что теперь стало необходимым тесное сотрудничество КГБ в его работе с партийными и государственными органами. В опубликованных воспоминаниях офицеров КГБ (надо учитывать, что ни один из сторонников Шелепина на руководящих должностях после отставки Семичастного не уцелел, все это ставленники Брежнева и Андропова) постоянно звучит недовольство тем, что старые опытные руководители Лубянки почти все были отправлены в отставку и заменены ничего не понимавшими в оперативной работе юными выходцами из комсомола. Млечин, перечисляя в своей книге многочисленные отставки и новые назначения в КГБ на полковничьи и генеральские должности (впрочем, у Хрущев а через несколько лет появилась идея “разлампасивания” КГБ и в последнии лет семь ни одному из старых и новых сотрудников КГБ генеральского звания не присвоил) пишет, что у комсомольских и партийных работников, возможно, и не было опыта, но у них руки не были в крови.

Существенно, однако, что они и собраны были Шелепиным для решения новых, поставленных им задач, где силовые методы сменялись идеологическими и дезинформационными.

В мае 1959 года Шелепин провел в Москве конференцию высших офицеров КГБ. Президиум ЦК КПСС представлял Кириченко, присутствовали представители министерства обороны и около двух тысяч офицеров КГБ.

Шелепин выступил основным докладчиком. Вот его основные тезисы:

• главные враги СССР - США, Великобритания, Франция, Западная Германия, Япония, все страны-члены НАТО и других военных союзов, поддерживаемых Западом;
• спецслужбы всех стран восточного блока должны быть мобилизованы на оказание влияния на западные страны с целью подрыва их единства ;
• агентура КГБ среди интеллигенции (советской - С.Г.) должна быть переориентирована на внешние контакты;
• вновь созданный отдел дезинформации должен работать в тесном взаимодействии с партийно-государственным аппаратом. Все партийные руководители, начиная с первых секретарей республиканских компартий, должны оказывать органам КГБ всестороннее содействие;
• следует планировать совместные дезинформационные операции со спецслужбами коммунистических стран.

После конференции в КГБ был произведен ряд реорганизаций. Было расширено управление контрразведки, в чьи задачи теперь входило «влияние», дезинформация, а также набор агентов из числа сотрудников иностранных посольств, иностранных общественных и культурных деятелей, ученых, а также из числа «внутренней интеллигенции, включая научную и религиозную».

Была сочтена недостаточно активной работа многочисленных просоветских организаций за границей, руководимых Иностранным отделом ЦК КПСС (сменившим «Коминтерн») и Комитетом государственной безопасности. Их и до этого было совсем немало, (а сейчас их перечисление вновь становится актуальным):

1. Всемирный совет мира. Создан в 1949 году, штаб-квартира в Хельсинки. Объединял 135 организаций. Печатные органы: “Новые перспективы” и “Курьер мира”. Имел представительства в ООН (Нью-Йорк, Женева) и ЮНЕСКО (Париж).

2. Всемирная федерация профсоюзов. Создана в 1945 году, штаб-квартира находилась в Праге. Объединяла 90 организаций. Печатные органы: “Всемирное движение профсоюзов”, “Профсоюзные новости”, Школы профдвижения: в Москве, Софии, ГДР и на Кубе.

3. Организация солидарности народов Азии и Африки. Создана в 1957 году, штаб-квартира – в Каире. Объединяла 91 организацию. Печатный орган: “Солидарность”. Информационные центры: в Женеве, Никозии, Ханое, Багдаде.

4. Всемирная федерация демократической молодежи. Создана в 1945 году, штаб-квартира – в Будапеште. Объединяла 210 организаций. Печатные органы: “Всемирная молодежь”, “Новости ВФДМ”.

5. Международный союз студентов. Создан в 1946 году, штаб-квартира – в Праге. Объединял 118 организаций. Печатный орган: “Новости студенческого мира”.

6. Международная организация журналистов Создана в 1952 году, место пребывания – Прага. Объединяла 114 организаций. Печатный орган: “Демократические журналисты”. Представительства: в Париже, Будапеште.

7. Христианская конференция за мир. Создана в 1958 году, штаб-квартира – в Праге. Объединяла 86 организаций. Печатный орган: “Христианская конференция за мир”. Региональные представительства: на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке.

8. Международная демократическая федерация женщин. Создана в 1945 году, штаб-квартира – в Восточном Берлине. Объединяла 129 организаций. Печатный орган: “Женщины мира”. Имела 11 представительств во всем мире, на Ближнем Востоке, в Африке, Латинской Америке и Азии.

9. Международная ассоциация юристов-демократов. Создана в 1946 году, штаб-квартира – в Брюсселе. Объединяла 64 организации. Печатный орган: “Журнал по современному праву”. Имела представительство в ООН (Нью-Йорк).

10. Всемирная федерация научных работников. Объединяла 33 организации. Печатное издание: “Мир науки”. Региональные представительства: в Алжире, Восточном Берлине, Дели.

В нескольких источниках ( «История советской разведки» Олега Гордиевского и Кристофера Эндрю и других) мы встречаем упоминания об этой конференции высших офицеров КГБ с участием руководителей Министерства обороны и члена Президиума ЦК Кириченко, об отставке Серова, о назначениях Шелепина и Миронова. Назначение Шелепина в КГБ - не профессионала, да к тому же с гораздо более высокой должности в ЦК КПСС - заведующего отделом партийных органов союзных республик, то есть с серьезным понижением, вызывает большое удивление никем из них не объясненное. А Николая Миронова по мнению сына Хрущева рекомендовал в ЦК Фрол Козлов, однако, вряд ли он обладал в 1958 году достаточным влиянием, чтобы без серьезных оснований сделать одного из начальников управлений КГБ куратором всех правоохранительных органов Советского Союза.

Зато есть довольно подробные рассказы о создании в 1959 году Управления «Д» (дезинформация) под руководством полковника (потом генерала) Ивана Агаянца.

«Прекрасно владел английским, французским и персидским. С 1941 по 1943 год он работал резидентом в Тегеране, а с 1946 по 1949-й - в Париже (под псевдонимом Авалов), а после этого возглавлял западноевропейский отдел сначала в КИ («Коминтерне» - С.Г.), затем в МГБ и потом в КГБ.» – пишет о нем Гордиевский. Пишут об Агаянце и Управлении «Д» и Маркус Вольф, и Тьерри Вольтон, и руководитель румынской внешней разведки генерал-лейтенант Михай Пачепа.

Почти через тридцать лет журнал «Гласность» и все его сотрудники (один из них будет убит) станут объектом-жертвой одного из самых крупных «активных мероприятий» Управления «А» в Первом главном управлении КГБ СССР, и ЦК КПСС, пришедшего на смену Управлению «Д» ВГУ. Но рассказ об этом в другой книге.

К одним из первых и наиболее известных «активных мероприятий» управления «Д» Гордиевский и Эндрю относят (уже в 1959-1960 гг.) широкомасштабную компанию, призванную убедить общественное мнение и правительства западноевропейских стран в том, что в ФРГ очень сильны профашистские и антисемитские группировки и таким образом изолировать Западную Германию от американо-европейского содружества. Впрочем, Шелепни и Агаянц на самом деле лишь расширили и предали особую идеологическую окраску этому направлению работы КГБ, на самом деле существовавшему и при генерале Серове, но первый проект Агаянца был подлино международным.

Сперва Агаянц провел эксперимент под Москвой. В Малаховке, где была действующая синагога и сохранялось небольшое еврейское кладбище, сотрудники КГБ перевернули ряд памятников, а другие измазали свастиками и, кажется, антисемитскими лозунгами. Заметных протестов у местного населения это не вызвало, напротив агентура отметила некоторое оживление антисемитских настроений .

Но зато несколько оперативных групп КГБ и «Штази» повторили то же самое на еврейских кладбищах в Западной Германии, теперь уже действуя с самой широкой рекламой во всех средствах массовой информации и ФРГ и других стран Запада. Результатом чего, для начала, стало появление реальных молодежных профашистских группировок, действовавших по примеру агентуры КГБ, а в конечном итоге было создано устойчивое общественное представление во Франции, Англии и США, подогреваемое всеми левыми СМИ в западных странах, о мощных антисемитских, неонацистских и реваншистских настроениях в Западной Германии.

Маркус Вольф - руководитель «Штази» - упоминает об этом в книге «Игра на чужом поле» как-то очень двусмысленно. Сперва он пишет о создании в разведке ГДР структуры подобной Управлению «Д»:

– Наш X отдел поначалу возник из очень маленькой рабочей группы, которую мы создали в 50-е годы по инициативе Ивана Агаянца, одного из самых интеллигентных ветеранов КГБ. Она имела задачу средствами разведки воздействовать на общественное мнение в Федеративной республике.

Дальше как-то неопределенно пишет о «все время повторяющихся усилиях приписать моей службе опасные интриги неонацистской окраски, которые стихийно вспыхивают то в старых, то в новых федеральных землях». И, наконец, прямо упоминает (хотя определенно не отрицает свое участие и участие «Штази» в операциях столь уважаемого им Агаянца):

«- Совершенно очевидно, что одно дело - направить внимание общественности на источник коричневого образа мыслей и на ростки подобных действий и совсем другое - поддерживать и поощрять коричневую заразу. Я предоставляю самому читателю решить, мог ли именно я, сын еврея, быть как раз тем, кто допускал или инициировал осквернение еврейских кладбищ и другие позорные неонацистские действия».

Хотя и признает, что:

«- Наше политическое руководство тогда слишком поспешно и поголовно освободило всех граждан республики (ГДР - С.Г.) от причастности к вине “третьего рейха”, а наследие коричневых лет целиком возложило на Федеративную республику».

Однако Тьерри Вольтон, рассказывая об этой истории, указывает на прямые следы ведущие в ГДР, а значит, и к самому Маркусу Вольфу (впрочем, не только к нему):

- В 1959 году, в ночь перед Рождеством, один двадцатипятилетний немец намалевал с помощью своего друга на стене синагоги в Кёльне лозунг “Германия требует выслать евреев!”, сопроводив его фашистской свастикой. Вечером, там же, в Кёльне, кто-то надругался над еврейским памятником. В последующие ночи аналогичная участь постигла несколько магазинов, еврейских кладбищ, синагог примерно в 20 городах ФРГ.

В самый канун Нового, 1960 года, акты профанации были зарегистрированы в Антверпене, Копенгагене, Глазго, Лондоне, Милане, Нью-Йорке, Осло, Париже, Парме, Стокгольме и Вене. 3 января настала очередь Манчестера, Афин, Мельбурна и Перта (в Австралии). 6 января “операция свастик”, как ее назвал Агаянц, докатилась до Боготы и Буэнос-Айреса.

Руководитель службы “Д” КГБ действовал безошибочно. Как он и рассчитывал, возникло всеобщее негодование. Германия тут же оказалась на скамье подсудимых. Некий американский поэт требовал смертного приговора для каждого, кто будет застигнут за малеванием свастик. Один британский лорд (Николас Бетелл - С.Г.) решил отправиться в ФРГ, чтобы на месте провести расследование причин этой неонацистской волны. Повсюду в мире, если и не клеймили позором дипломатов из ФРГ, то по крайней мере смотрели на них с подозрением. Некоторые английские торговцы убирали немецкие товары с полок своих магазинов, европейские предприятия разрывали контракты с фирмами Западной Германии.

Многие крупные западные газеты спрашивали, можно ли было считать ФРГ заслуживающим доверия партнером по НАТО. “Бонн бессилен устранить нацистское зло”,– заявила в середине января “Геральд трибюн”. “Эти скандальные провокации нацистов и эти появившиеся свастики направлены на то, чтобы еще дальше подтолкнуть “холодную войну” и натравить одни народы на другие”,– подливала в Москве масла в огонь газета “Правда”.

За период с Рождества 1959 года до середины февраля 1960 года западногерманская полиция зарегистрировала 833 случая проявления антисемитизма. Из 234 арестованных 24 процента действовали с какими-то “подсознательными нацистскими чувствами”, восемь процентов принадлежали к левацким группировкам, 48 были пьяницами и бродягами, 15– несовершеннолетними и пять процентов – душевнобольными. Агаянц оказался прав: провокация разбудила старых демонов.

Двое юношей, которые в Кёльне в рождественскую ночь 1959 года положили начало всей кампании, принадлежали к правоэкстремистской группировке, но полиции удалось установить, что они неоднократно посещали Восточную Германию. Один из них даже носил значок коммунистической партии на отвороте своего пальто. Казначей одной неонацистской организации признался, что получил из ГДР приказ внедриться в крайне правые группировки, чтобы пропагандировать там антисемитские настроения.

Вскоре акты надругательства и пронацистские демонстрации пошли на убыль: Москва достигла своей цели. И перешла к новым проектам.

Но Москва не остановилась на достигнутом. Неонацистское пугало еще долго служило КГБ, и особенно службе “Д”, занимавшейся вопросами дезинформации (в начале 70-х годов она была переименована в отдел “А”), в их попытках расколоть Европу путем изоляции Германии».

Не успела затихнуть одна антисемитская провокация Управления «Д», как придумана была новая, отзвуки которой мы встречаем до сих пор. Генерал-лейтенант Ион Михай Пачепа - самый высокопоставленный перебежчик из спецслужб СССР и Восточной Европы - бывший начальник внешней разведки Румынии, вспоминает об этом очень обстоятельно, поскольку именно его службе была поручена Агаянцем ее реализация.

Для начала румынскому руководству было поручено изобразить стремление к союзу с католической церковью вообще и с государством Ватикан в частности. Вплоть до установления дипломатических отношений. В Ватикане, естественно, вполне доброжелательно отнеслись к этой новости, как всегда не понимая с кем имеют дело. Но тут истовые католики из Бухареста вдруг спохватились, что за годы войны многие документы о католических связях Румынии были утеряны и для полноценного восстановления отношений им необходимо найти копии всего уничтоженного в архивах Ватикана. И туда были допущены без наблюдения три офицера румынских спецслужб - и стали торопливо изымать и копировать документы связанные с папой Пием XII. По замыслу Агаянца его нужно было представить соучастником Гитлера в уничтожении евреев, хотя на самом деле папа отдал распоряжение епископам помогать им и скрывать евреев в церковных зданиях. Но католическая церковь в Москве воспринималась как непримиримый враг коммунизма, что проявилось и в 1945 году во Львове и 1946 году в Будапеште, где кардинал Миндсенти стал одним из духовных лидеров восстания.

Ничего компрометирующего папу найти не удалось, но вывезенные в Москву подлинные документы дали возможность для фабрикации так же оформленных фальшивых. После чего несколько публикаций в прессе разных стран и пьеса некоего Хоххута «Наместник» стали основой для дальнейшей клеветы в адрес Пия XXII, которой по словам Пачепы Агаянц очень гордился.

Но наиболее масштабный и сложный проект, который стал главным достижением Управления «Д», был осуществлен Агаянцем в политической жизни не только Франции, но и всего западного мира. Используя сотни журналистов, политиков, экономистов и даже военных, а также очень умело усиливая и без того существовавшие антиамериканские и антианглийские настроения генерала де Голля, КГБ сначала сумел создать во Франции представление о том, что членство в НАТО наносит постоянный ущерб государственным интересам Франции и в экономике, и в обороне и, конечно, в культуре. Наконец, что оно вообще несовместимо с национальным суверенитетом Франции. И Шарль де Голль принял в 1966 году решение о выходе Франции из НАТО. Штаб-квартира Атлантического союза была перенесена из Парижа в Брюссель. Перебежчик из КГБ капитан Мячков в 1976 году рассказывал, что выход Франции из НАТО руководство КГБ относило к величайшим своим достижениям.

Выход Франции из НАТО является положительным результатом усилий Советского правительства и КГБ, – говорил курсантам директор 311 школы КГБ.

К тому же де Голль попробовал создать мировой финансовый кризис и обрушить доллар, потребовав немедленного обмена всех американских гарантийных и долговых обязательств на наличное золото.

И, действительно, потребовалось сорок пять лет, чтобы Франция полноценно вернулась в военные структуры НАТО. Более подробно о положении во Франции, о майском восстании в Париже, когда коммунисты легко могли захватить верховную власть в стране, но в Москве предпочли де Голля французской компартии, мы будем говорить позже. На самом деле приписывая все эти достижения современной работе КГБ и его управления «Д», чины в КГБ заметно лукавили. Именно эта, действительно грандиозная внешнеполитическая операция Кремля и Кубенки стала и доказательством и важнейшим примером наследования «плана Шелепина», традиций и достижений НКВД и Коминтерна (позже Коминформа). Уже в 1944 году один из министров и друзей де Голля был прямо завербован советской разведкой, а сам де Голль бесспорно взял на себя серьезные обязательства перед Сталиным в обмен на включение Франции (да еще под его руководством) в число стран - победительниц фашистской Германии. Таким образом в 1966 году КГБ лишь вернулся на уже вспаханное для него поле.

Возвращаясь к нашей стране, упомянем, что в Советском Союзе «Управление «Д» осуществляло тренировочные операции по подготовке «общественных движений» не только в Западной Германии, но и во Франции. Очень характерным было также активное участие КГБ (и даже лично Шелепина) в совершенно безобидных чтениях своих стихов начинающими поэтами на площади Маяковского, почти сразу же после возведения там в 1958 году памятника «горлану и главарю». Естественно, на площади собиралось до сотни слушателей, сперва случайных, потом постоянных.

Проследить все эти этапы контроля, а потом деятельного участия КГБ в этих неожиданных и до того небывалых в Советском Союзе еженедельных, детально невозможно из-за секретности документов самого КГБ, но очень большую работу провела сперва участник, а потом исследователь этих событий Людмила Поликовская, собравшая через тридцать лет в киге «Мы предчувствие, предтеча» десятки интервью и несколько документов ЦК ВЛКСМ, относящихся к этим нерядовым событиям.

Сегодня сказать нельзя случайно или нет первоначально вдохновленные «героикой революции» юные поэты начинали читать и участвовать в публичных диспутах с все более критическими оценками и прошлого и настоящего в Советском Союзе, но это бесспорно произошло. Так же очевидно, что вполне мирно настроенным молодым людям в 1961 году агентурой КГБ была подброшена идея - убить Хрущева, по-видимому, чтобы проверить, как молодые люди реагируют на идеи терроризма и создания подпольных антиправительственных организаций. Почти все реагировали слабо, но все же несколько организаций было создано, разговоры о возможности террористического решения политических задач стали популярны и удовлетворенные сотрудники КГБ арестовали трех человек по обвинению в терроризме. Подробнее о «Маяке» речь пойдет в одной из последующих глав.

Но, поскольку нас интересует демократическое движение в России, пора вернуться к «внутренней» части «плана Шелепина», который был, конечно, составной частью реформ Хрущева. Как можно понять из книги Голицына, она состоит из двух основных задач, подчиненных все той же общей цели - постепенного включения уже всей Европы в зону советского господства – «Европа от Атлантики до Урала», – скажет в 1961 году, задолго до Сахарова и Горбачева, но после Никиты Хрущева ставший очень зависимым еще при Сталине Шарль де Голль, а потом не вполне доверяя покладистости англичан, сам придумает проект «континентальная Европа».

Первая задача - создание нового, достаточно демократического имиджа советского государства и коммунистической идеологии, «управляемой демократии», некоторой имитации «Социализма с человеческим лицом», – по знаменитой, но запоздавшей формуле Дубчека, совершенно неожиданно для себя оказавшегося «врагом» и «наемником международного империализма».

Второй задачей, тесно связанной с первой, было широкое использование советской интеллигенции, «расконсервирование» ранее завербованной в ней агентуры, использование самых различных ее частей, вплоть до научной и религиозной, с повсеместным использованием и наращиванием в результате все более частых поездок ранее небывалых их связей на Западе.

Здесь мы вступаем в область, где все материалы на первый взгляд оказываются зачастую случайными и недостаточными. Если работа «Управления Д» за рубежом иногда достаточно точно отслеживалась жертвами этой деятельности - в исследованиях, мемуарах и даже документах (есть два тома полностью посвященных работе «Управления активных мероприятий»), то в СССР - почти нет (засекречены, уничтожены) документов. Впрочем, дело «Синявского и Даниэля» – характерный пример этой работы, несколько бумаг ЦК КПСС удалось скопировать Владимиру Буковскому во время так называемого суда над КПСС, написали свои очень субъективные мемуары Синявский, братья Медведевы, Сахаров и Солженицын, очень любопытны вполне откровенные заметки художника Ильи Глазунова. У нескольких, в чем-то информированных людей, типа Сергея Кургиняна или Марлена Кораллова тоже встречаются иногда вполне двусмысленные, иногда вполне очевидные намеки. Но приходится иметь в виду, что поскольку «план Шелепина» стал исходным материалом для совместных действий КГБ и ЦК КПСС, а политика советского государства, в первую очередь внутренняя, была подвержена постоянным переменам и корректированию, то можно считать, что в чистом виде, да еще и с постоянными противоречиями, объясняемыми глубокими различиями между Хрущевым и Шелепиным и враждебным отношением к обоим влиятельной просталинской части советского руководства, этот план, значение которого Голицыным в те годы, конечно, очень преувеличено, можно проследить в Советском Союзе лишь три года с 1959 по 1962 и еще три года - с середины 1964 до начала 1968 года. Впоследствии, в 1986 году, к нему, вновь вернулся КГБ и Горбачев, чем и объясняются феноменальные пророчества Голицына, но это были уже совсем другие условия, со множеством основополагающих изменений в плане, привнесенных за годы правления Брежнева и Андропова, о которых не мог знать Голицын, хотя и предсказал союз «Солидарности» и польских коммунистов, да и многое другое. До сих пор существуют аналитики, полагающие, что «Путин - победа плана Шелепина». Я надеюсь, что это не победа, а поражение, да и не «плана Шелепина», а плана Шелепина-Андропова-Горбачева-Гайдара, что на Западе в самой структуре демократического общества, а главное - в тысячелетней моральной основе его существования, найдется достаточно сил для обороны, для самосохранения, для осуждения и изоляции основанной на базе цинизма и глубочайшего аморализма, разрушительной работы сперва советских, теперь - российских спецслужб.

Действие первого этапа и «плана Шелепина» и реализованных, а не планируемых реформ Хрущева в СССР приходится ограничивать 1 декабря 1962 года - поразительным, но, конечно, вынужденным спектаклем, устроенным Хрущевым на выставке XXX лет МОСХ ‘ а в Манеже и потом на двух встречах с интеллигенцией. Второго - после отставки Хрущева и до окончательного поражения и Шелепина и Семичастного в 1967-68 годах. И, наконец, все, что происходит в Европе в 2014 и более поздние годы - бесспорно, лишь чуть видоизмененный «план Шелепина»

Этот, вероятно, не единственный из стратегических планов советского руководства, впрочем, в главе о Шелепине, да и в других главах, мы еще много раз к нему вернемся, для нас интересен по трем причинам:

– во-первых, это единственный более или менее внятно изложенный советский, но, к несчастью, до сих пор актуальный, глобальный внешнеполитический проект с целью расширения коммунистического влияния в мире. Скажем, ни об упоминавшихся планах ОГПУ-Коминтерна мы ничего не знаем, кроме отдельных эпизодов, ни о предвоенных и военных планах Сталина и в отношении Западной Европы и в отношении проливов Турции, Ирана нет совершенно бесспорных свидетельств. Да и все свидетельства о готовившейся Сталиным Третьей мировой войне являются косвенными. Так же и о брежневском бесспорно существовавшем общем проекте повсеместного наступления в Африке, Латинской Америке, на Ближнем Востоке мы можем догадываться лишь по его результатам. Тоже можно сказать и о планах Андропова. Таким образом значение свидетельства Голицына хоть об одном из подобных планов трудно переоценить.

Собственно, только учитывая, как реальность «план Шелепина» удается внятно объяснить многие казалось бы очень странные действия КГБ и коммунистического советского руководства, как внутри страны, так и в первую очередь - за рубежом (отношение к «майскому восстанию» в Париже, «никодимовщину» в Московской патриархии, создания агенства печати «Новости» и изменившийся характер газеты «Известия», отказ поддержать пришедших к власти португальских коммунистов и многие, многие другие).

Для нашей же книги, в основном посвященной манипуляциям КГБ с советским обществом, особенно важным оказывается выделенная в «плане Шелепина» роль советской и зарубежной (красной и розовой) интеллигенции, усиление ее роли в неизменно агрессивной политике советского государства.

Не менее важным (а скорее даже - более) для всей дальнейшей истории Советского Союза и России является осознанный и крупномасштабный переход от кроваво-элементарной репресивно-тиранической политики в отношении российской интеллигенции к гораздо более сложной, предусматривающей манипулирование, влияние на общество с ее помощью, с помощью создаваемых или управляемых КГБ организаций. Эта поставленная уже Шелепиным задача была поразительно реализована его преемниками и в конечном итоге стала идеологической опорой захвата верховной власти в стране Комитетом государственной безопасности декоративного характера восстановленного диссидентского движения и созданных КГБ «демократических» СМИ в годы правления Горбачева-Ельцина-Гайдара и современной российской политики в Европе.

Никита Петров в книге «Первый председатель КГБ Иван Серов», стр 337 - ссылается на заверенную копию в РГАНИ, ф.5, оп. 30, дело 454, л.л. 48-62

10 комментариев

1. Андрей Шкарубо

   Думаю, что в ЦРУ отношение к Голицыну было все же не столь однозначным, как в КГБ, хотя бы потому, что его книга “обман перестройки” посвящена Джиму Энгелтону, замдиректора ЦРУ по контразведке, с которым они, как утверждают, были близкими друзьями. Ненавидели и ненавидят его те в политическом истэблишменте США, чья политическая близорукость и личные интересы оказались под угрозой из-за публикаций Голицына. В то же время факт остается фактом (пусть и прискорбным): о нем вспоминают и его цитируют лишь правые маргиналы, типа Общества Джона Бёрча.

   Планы эти переименовывались, т.к. на каждом этапе они модифицировались: так в 90х на свет появилась, явно не случайно, работа “Достаточно общая теория управления” под общим авторством генерала К,П, Петрова, утверждавшего,что данная теория позволяет бескровно перехватывать политическое управление как в России, так и в мире. С появлением Путина в Кремле, Петров,с его слов,был удостоен высочайшей аудиенции. После чего исчез из Москвы и из политики, которой пытался заниматься. А затем и вовсе тихо и необъяснимо скончался в Новосибирске – “убит агентами американского империализма”, как утверждали господа российские патриоты. Планы меняются, их авторы умирают (как правило преждевременно), но дело КП-ГБ живет…

2. Николай

   /До сих пор существуют аналитики, полагающие, что «Путин - победа плана Шелепина». Я надеюсь, что это не победа, а поражение, да и не «плана Шелепина», а плана Шелепина-Андропова-Горбачева-Гайдара, что на Западе в самой структуре демократического общества, а главное - в тысячелетней моральной основе его существования, найдется достаточно сил для обороны, для самосохранения, для осуждения и изоляции основанной на базе цинизма и глубочайшего аморализма, разрушительной работы сперва советских, теперь - российских спецслужб./

   Вот уж не понятно, какой план страшнее. Ядерный шантаж резко повышает вероятность ядерной войны.

3. Николай Былков

   Спасибо за бескомпромиссную борьбу с КГБ, но заметно, что Вы зациклены на ней не видите корень проблемы, – коммунизм и все, связанные с ним факты. Кто его создал, внедрил и помогал укоренению и разрастанию в России.

   Вы противник иных взглядов и не допускаете в своём блоге инакомыслия, как и коммунисты.

   “ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОСУЖДЕНИЕ ДОЛГОМ?”

4. руслан

   Появление в 80-е году большого кол-ва рок-групп и проведение рок-концертов также связано с этой “демократической декорацией”?

5. Андрей

   В фильме The Good Shepherd (2006 год) показана ситуация с Голицыным, причем именно так как рассказывает Сергей Иванович.
   Интересно, что для того, чтобы запутать следы ФСБ осуществило как перевод этого фильма, так и сменило название на бессмысленное “Ложное искушение”. На просторах интернета есть две версии перевода – профессиональный (абсолютная бессмыслица от ГБ) и одноголосый. Я бы рекомендовал смотреть фильм в оригинале, либо с субтитрами (к некоторым из которых спецслужба также приложила руку).

6. Андрей

   Почитайте Сергея Жарикова, он из той среды. В том числе о “русском роке” как детище ГБ пишет. Есть ЖЖ и аккаунт в фэйсбук

7. Svenny

   Шведские источники указывают на то,что Wennerström был разоблачен,вообщем довольно таки случайно, хотя шведская служба безопасности его подозревала в течении долгих лет в шпионской деятельности. Домработница Carin Rosen,которая была завербована SÄPO, случайно обнаружила тайник с микрофильмами на чердаке виллы и сообщила об этом в SÄPО.Ни о Пинковском или Галицине источники не сообщают ничего.

8. Мачо

   Григорьянц напоминает Голицына с его манией везде видеть “уши” ГБ, даже там, где на самом деле давно торчат “уши” других спецслужб

9. Алексей Орлов

   Сергей Иванович, а как вы относитесь к информации Пачепы, который считал, что планы представить либерального лидера возникли уже давно и первым “Горбачёвым” был Чаушеску?

   Вот начало главы его книги “Дезинформация”. (flibusta.is/b/443269/ читать через прокси, в РФ забанено).

   Глава 2 Истинный смысл «гласности»

   Перемотаем события вперед, к январю 1972 года. Румынский тиран Николае Чаушеску вернулся из Кремля в перевозбужденном состоянии.

   – Вы едете в Москву, – сказал он в аэропорту, протягивая в мою сторону четыре дряблых пальца. – Мы запускаем широкую «гласность».

   Вскоре я узнал, что в течение всей своей поездки в Москву Чаушеску беседовал с советским лидером Леонидом Брежневым и шефом КГБ Юрием Андроповым о стратегии по организации общественного мнения. Оба советских руководителя считали, что Запад достиг исторической точки и был готов поощрить малейшие признаки либерализации со стороны коммунистического лидера. Для проверки этого вывода они хотели широко разрекламировать Чаушеску и добиться на его примере большого кассового успеха на Западе – в качестве своего рода репетиции перед тем, как проделать тот же трюк с кремлевским правителем.

   Возможно, вы считаете Михаила Горбачева изобретателем «гласности» для характеристики своих усилий по переводу Советского Союза «от тоталитарного государства к демократии, к свободе, к открытости», как он сам писал об этом {20}. Если это так, то вы не одиноки. Все средства массовой информации и большинство «экспертов», даже в западных военных структурах, также верят в данный миф, как и Нобелевский комитет, наградивший Горбачева премией мира. Даже маститая энциклопедия «Британника» определяет гласность как «советскую политику открытого обсуждения политических и социальных вопросов. Была начата Михаилом Горбачевым в конце 1980-х и ознаменовала демократизацию Советского Союза» {21}. С этим согласен и американский толковый словарь английского языка «Мерриэм-Уэбстер» {22}. Словарь “American Heritage Dictionary” определяет гласность как «официальную политику бывшего советского правительства с опорой на открытость при обсуждении социальных проблем и недостатков» {23}.

   На самом деле «гласность» – старый русский термин, который использовался для наведения глянца на имидж правителя. Первоначально он означал буквально «доведение до всеобщего сведения», то есть саморекламу. Начиная с Ивана Грозного, первого правителя, ставшего в XVI веке царем всея Руси, все ее руководители использовали «гласность» для обеспечения рекламы самим себе как внутри, так и за пределами страны.

   В середине 1930-х годов, за полвека до горбачевской «гласности», официальная Советская энциклопедия определяла «гласность» как свойство опубликования информации: «Доступность общественному обсуждению, контролю; публичность» {24}.

   Таким образом, в те дни, когда я был сотрудником сообщества КГБ, «гласность» рассматривалась как инструмент черной магии дезинформации и использовалась для возвеличивания лидера страны. У коммунистов имел значение только лидер. И «гласность» использовалась ими для «освящения» своих лидеров и попыток заставить орды левых сил стран Запада попасться на эту удочку.

   «Гласность» – одна из самых страшных тайн Кремля и, безусловно, одна из главных причин, почему до сих пор еще не раскрыты архивы внешней разведки КГБ. «Холодная война» закончилась, но операция Кремля под кодовым названием «гласность», похоже, все еще остается в моде. В августе 1999 года, спустя всего несколько дней после того, как Владимир Путин был назначен премьер-министром России, дезинформационная машина КГБ, спекулируя на том, что он много лет провел в Германии, стала изображать Путина как европеизированного руководителя. В этих льстивых историях забывали упомянуть про его работу в Восточной Германии, союзнике СССР в то время. В том же году я вместе со своей женой, американским писателем и экспертом в области разведки, посетил Лейпциг и Дрезден. Мы побывали в зловещих зданиях, где размещались штаб-квартиры «Штази» (политическая полиция коммунистической Восточной Германии) и где Путин фактически провел свои годы «европеизации». Мы узнали, что местный «Дом советско-немецкой дружбы», шесть лет возглавляемый Путиным, был, по существу, организацией прикрытия для КГБ и что офицеры КГБ под прикрытием, которые руководили этим заведением, работали в резидентурах КГБ в штаб-квартирах «Штази» в Лейпциге и Дрездене. Мы даже посидели на рабочем месте Путина, теперь ставшем музейным экспонатом.

   Эти похожие на тюрьму здания «Штази» изолировали даже от обыденной и бесцветной жизни Восточной Германии охранниками «Штази», выставлявшими напоказ автоматы, и полицейскими собаками. Тем не менее и сегодня в Кремле благоговейно намекают на то, что опыт работы Путина в Германии схож с опытом Петра Великого, позволившим ему впитать лучшее из европейской культуры.

   В конце 2001 года на саммите в Словении президент Джордж Буш-младший сказал: «Я посмотрел в глаза этому человеку [Путину]. Я обнаружил, что он очень открыт и заслуживает доверия». К сожалению, даже президент Буш был введен в заблуждение «гласностью». Путин укрепил в России диктаторский разведывательный режим, а никак не демократию. К 2003 году более шести тысяч бывших офицеров КГБ руководили в России федеральными и местными органами власти. Эти офицеры до 2003 года фабриковали дела в отношении миллионов людей, обвиняли их как сионистских шпионов и расстреливали их. Бывшие офицеры КГБ занимали почти половину высших государственных должностей {25}. Это было похоже на «демократизацию» нацистской Германии, когда везде во властных структурах находились офицеры гестапо.

   12 февраля 2004 года Путин заявил, что распад Советского Союза был «национальной трагедией огромного масштаба». Тем не менее бо́льшая часть мира по-прежнему видит в нем современного Петра Великого. Вот что значит скрытое влияние «гласности»!

10. Sergey Grigoryants

    Алексей Орлов
    Конечно, это очень интересно, хотя, по существу, лишь сдвигает планы Андропова на два года назад, и в какой-то степени делает к ним причастным самого Брежнева.
    Свидетельства Пачепы и во многих других отношениях оказываются имеющими определяющее значение. Маркус Вольф – руководитель другой Восточноевропейской спецслужбы – тоже рассказывает много интересного. Но, как правило, не договаривает. А Пачепа объясняет все в лоб.

Что говорил Анатолий Голицын?

О Канаде – что один из ее послов в СССР, пойманный на гомосексуализме, является предателем. Расследование ни к чему не привело.

О Великобритании – что существует группа из пяти советских агентов. Двоих уже раскрыли – это Гай Берджес и Дональд Маклин. Они укрылись в Москве в 1951 году. Третий – Ким Филби – не замедлит к ним присоединиться. Четвертый, сэр Энтони Блант, хранитель Королевского музея, сознался, что работал на СССР. Его признание послужило поводом для помилования. Что касается пятого, то британская разведка ищет впустую, перерывая сотни биографий агентов, которые могли бы быть в контакте с теми четырьмя. Голицын говорит также и о "кроте" в адмиралтействе. Благодаря откровениям другого перебежчика, Юрия Носенко, англичане в 1962 году арестовали высокопоставленного чиновника Королевского флота Джона Вассала.

Кроме того, Голицын утверждает, что в ЦРУ есть агент КГБ под кодовым именем Саша, который информирует обо всех операциях, проводимых из ФРГ в странах за "железным занавесом". И опять придирчиво рассматриваются сотни досье. В конце концов подозрения пали на некоего Игоря Орлова, который долгое время работал в Берлине. Однако он так никогда и не признался.

Но гораздо серьезнее заявление перебежчика о существовании еще одного "крота", на этот раз в самых высших эшелонах ЦРУ. Доказательством, по его мнению, служит загадочное путешествие в Соединенные Штаты, совершенное в 1957 году В.М. Ковчуком, начальником первого отделения первого отдела Второго главного управления КГБ, иными словами – человека, в чьи задачи входила вербовка агентов среди американцев в посольстве США в Москве. А если, пояснил Голицын, столь важная шишка из КГБ рискнула приехать на вражескую территорию, то лишь с целью встретиться с очень важным агентом. По его мнению, речь может идти только о лице, завербованном много лет назад, еще в посольстве США в Москве, сотруднике ЦРУ, который впоследствии поднялся по иерархической лестнице управления и который в 1957 году пожелал возобновить контакты с КГБ. По словам Голицына, это разоблачение настолько важно, что КГБ, без сомнения, не замедлит заслать ложных перебежчиков, пытаясь дискредитировать его и помешать выяснить настоящие причины поездки Ковчука в ГИТА.

Действительно, вскоре после побега Голицына еще два сотрудника советского представительства в ООН попросили убежища в США, а в июне 1962 года ушел на Запад офицер КГБ, сопровождавший советскую делегацию на Женевской конференции по разоружению. Голицын немедленно заподозрил Юрия Носенко, с помощью которого был разоблачен Джон Вассал из Британского адмиралтейства, в том, что именно он и есть ожидаемый "провокатор". ЦРУ нейтрализует нового перебежчика, продержав его взаперти почти четыре года. Носенко допрашивали не менее 292 дней (с применением детектора лжи), стремясь добиться признания, что он подослан Москвой для введения в заблуждение американцев. В конце концов обвинения с Носенко сняли, но он подвергся тяжелому испытанию.

Охота на "кротов" достигла своего апогея. Голицын и Энглтон изучают до мельчайших деталей тысячи биографий. В их списке подозреваемых – десятки имен. Эти двое проводят сотни допросов, контрдопросов. Не пощадили они ни одного сотрудника, каким бы ни был его послужной список или пост, занимаемый в ЦРУ. Даже самого Энглтона, который на закате своей карьеры обнаружил на себе подозрения в том, что он и есть знаменитый "крот".

Таким образом, огромная машина американской разведки была на несколько лет почти парализована. Все подозревали всех; невозможно было работать из-за опасений, что о деталях проводимых операций через своего "крота" узнает КГБ. Некоторые начали подумывать: не является ли Голицын агентом-провокатором, засланным, чтобы парализовать ЦРУ?

На этот вопрос так и не нашлось ответа. Даже сегодня подозрения развеяны далеко не полностью.

Перебежчик не остановится на полпути. Навязчивая идея проникновения "кротов" захватила, помимо американской, все западные разведки. "Он был убежден, – рассказывал один бывший ответственный чиновник ЦРУ, – что КГБ обладает неограниченными возможностями и может обмануть не только американское, но и все остальные западные правительства. Этот заговор был детищем специального подразделения КГБ – "Управления дезинформации", которое внедряло своих агентов в высшие эшелоны власти разных государств, не ограничиваясь их органами разведки".

По мнению Голицына, Канада, Великобритания, Западная Германия и Австралия стали жертвами этого обширного заговора. Лучшие специалисты контрразведок упомянутых стран собрались в Вашингтоне, в ЦРУ, чтобы лично услышать то, что он скажет. Домой они увезли основные материалы, которые должны были позволить им начать собственное расследование, с целью обнаружения одного или нескольких предателей у себя дома. Так разведки этих стран были в свою очередь парализованы "откровениями" перебежчика.

Однако нигде, кроме Франции, дело это не достигло такого размаха. Правительство и спецслужбы были потрясены откровениями Голицына. Началась эра подозрений, последствия которой ощущаются до сих пор.

В основу подозрений легло личное письмо Джона Фитцджеральда Кеннеди генералу де Голлю, которое весной 1962 года доставил в Елисейский дворец специальный курьер. В послании, которое должно было быть вручено непосредственно главе государства, американский президент ставил де Голля в известность о том, что, по утверждению некоего информатора, которому он полностью доверяет, французские разведывательные службы и даже правительство де Голля полны советских агентов. Серьезность угрозы, уточнял Джон Кеннеди, служит объяснением того, почему он предпочел вручить письмо напрямую. Ибо теперь официальные каналы попали под подозрение. Американский президент уверял своего французского коллегу в чистоте своих намерений и обещал предоставить информатора в распоряжение любого эмиссара, которого генерал сочтет достойным доверия и пошлет в Соединенные Штаты.

Письмо произвело эффект разорвавшейся бомбы. Через два дня после его получения генерал де Голль лично избрал генерала де Ружмона, начальника 2-го бюро (разведка) генерального штаба сил национальной обороны, для выполнения "исследовательской" миссии в США. Через неделю, окруженный чрезвычайной секретностью, французский офицер появился в Вашингтоне. Ни СРК, ни УОТ, ни Посольство Франции в США не были информированы о его миссии. Впрочем, за исключением горсточки людей, облеченных доверием де Голля, никто ничего не знал о тех серьезных претензиях, которые выдвинул Кеннеди.

В Вашингтоне генерала де Ружмона свели с Анатолием Голицыным. Сначала он слушал Голицына с недоверием. Как правоверный голлист, он пытался найти за всем этим делом какой-то американский маневр, направленный на то, чтобы осложнить проведение политики де Голля. Через три дня, после многочасовых бесед, де Ружмон убедился в искренности перебежчика. Угроза серьезна, даже огромна.

Вернувшись в Париж, генерал явился с докладом непосредственно к генеральному секретарю Елисейского дворца – Этьену Бюрен де Розье. Он сделал вывод, что перебежчик говорил правду, и полагал, что нужно как можно скорее послать в США команду, специализирующуюся по контрразведке, поручив ей собрать приметы советских агентов, проникших в самое сердце французского государства, а затем все тщательнейшим образом проверить. На следующий день по приказу генерала де Голля Бюрен де Розье собрал в Елисейском дворце руководителя СРК генерала Поля Жакье и директора УОТ Даниэля Дустена, чтобы поставить их в известность о серьезности положения. Немедленно была сформирована совместная команда СРК – УОТ из шести специалистов. Через неделю они выехали в Соединенные Штаты.

Слушания Голицына будут длиться месяцами, одно за другим, до самого конца лета.

Две недели контрразведчики провели с Голицыным. Все допросы записывались на пленку. Вечером шестеро французов сами расшифровывали магнитофонные пленки. Ежедневно их резюме отсылалось в СРК и УОТ в Париж по специальной системе кодирования, которую французы привезли с собой. После этого первого этапа другие контрразведчики по нескольку раз приезжали из Парижа в Вашингтон с целью показать перебежчику списки имен, биографии, соответствующие данным им приметам. Ибо Голицын не знал, кто те агенты, которых он изобличал. Он никогда лично не занимался разведсетью КГБ. В его задачу входила оценка сведений, поступавших от разных агентов. По типу информации и источникам документов, которые он получал, Голицын мог попытаться оцепить этот источник, а следовательно, и информатора. В Москве он присутствовал также на обобщающих совещаниях, где мог составить представление о работе некоторых групп во Франции и других западных странах. Но и в этом случае он не мог назвать никаких имен. Следуя подобным, более или менее расплывчатым показаниям, и должна была работать французская контрразведка. Кротовья работа, если можно так выразиться.

Десятки подозреваемых прошли перед ними. Одного за другим французы представляли их Голицыну, называя должность, вид выполняемой работы, места пребывания, а перебежчик рылся в глубинах своей памяти. Потом ему задавали роковой вопрос: "Он?" Осторожный Голицын отвечал: "Может быть, на него это похоже". Или полностью оправдывал того, над кем нависли тяжкие подозрения. Полицейские, депутаты, высшие чиновники, дипломаты, высшие офицеры и даже министры – в обстановке величайшей секретности их жизнь была просеяна сквозь сито, их связи проанализированы, их грехи и добродетели исследованы.

Допросы всегда проходили в присутствии представителей ЦРУ. Перед ними проходила добрая часть французов, занимавших важное положение в политике, высшей администрации и спецслужбах. Создавалось ужасное впечатление, что все они один подозрительнее другого. Услышав это перечисление имен, американцы могли подумать, что все французское государство, как гангреной, поражено просочившимися советскими агентами. И кроме того, не приняты никакие меры, никто не арестован, как будто правительство, самые высокопоставленные политические власти буквально парализованы в результате такого, почти невероятного проникновения.

С этого времени началось охлаждение во франко-американских отношениях, которое является отличительной чертой голлистского периода. Итак, одним из наиболее вредных последствий разоблачений Голицына стала постоянная подозрительность, появившаяся в отношениях между Вашингтоном и Парижем, сильно ослабившая Атлантический договор.

Какое доверие могли питать американцы к политике генерала де Голля, когда им казалось, что французское государство находилось под колпаком могущественных и тайных советских агентов влияния? Выход Франции из НАТО в 1966 году только подтвердил самые худшие опасения Вашингтона. Не явилось ли это подтверждением апостериори тайной работы "кротов"? Многие за океаном думали именно так, даже если подобное объяснение и покажется слишком простым.

Много лет спустя, в 1976 году, другой перебежчик, Алексей Мягков, капитан КГБ, без колебаний написал, что подобная смена курса Франции была огромной победой советских секретных служб. "Выход Франции из НАТО является примером эффективности подрывной деятельности КГБ в Западной Европе, – сказал он. – Вербуя агентов среди журналистов и членов Общества франко-советской дружбы, КГБ активно внедрял в политических кругах мысль о том, что политическая независимость страны страдает от принадлежности Франции к НАТО. Этот факт (выход Франции из НАТО) использовался в качестве примера при обучении в школах КГБ. В 1968 году директор школы N 311 КГБ в прочитанной будущим офицерам лекции о деятельности организации за границей прямо заявил, что для Кремля выход Франции явился положительным результатом усилий Советского правительства и КГБ".

Что касается Франции, подспудный антиамериканизм большей части голлистского политического персонала (и отвращение де Голля к англосаксам вообще) был только обострен в результате дела Голицына. Им руководило ЦРУ, и было весьма соблазнительно считать его подрывным орудием американского империализма, провокатором на жалованье Вашингтона, который пытался парализовать правительство и его политику именно в тот момент, когда Франция хотела несколько отдалиться от своего союзника.

После недолгого периода удивления и даже подавленности французские власти отнеслись к откровениям советского разведчика с большим недоверием. Контрразведка быстро осталась в одиночестве со своими поисками "кротов" и не пользовалась никакой политической поддержкой. Что бы ни думали о достоверности данной перебежчиком информации, в подобных условиях расследование имело очень мало шансов закончиться каким-либо результатом. Так оно и получилось за некоторыми редкими исключениями.

Вот основные ключи, данные Анатолием Голицыным, и результаты, полученные после нескольких лет расследования.

| |

Г ОЛИЦИН(ГОЛИЦЫН) Анатолий Васильевич (29 июня 1908, д. Петроково ныне Гаврилов-Ямского р-на Ярославской области — 13 декабря 1978, Кемерово) — лётчик, Герой Советского Союза(1945).

Родился в рабочей семье. Русский. Детство провел в родной деревне, окончил сельскую школу. С 15 лет работал на фабрике« Заря социализма» в Гаврилов-Яме, в 1929 году окончил курсы нормировщиков в Костроме. Член ВКП(б) с 1929 года. В 1930 году поступил в Московский государственный университет.

В июне 1932 года был призван в Красную Армию. В 1935 году окончил военную школу летчиков. Службу проходил в Ленинградском военном округе пилотом бомбардировщика во 2-м тяжелом бомбардировочном полку. Участник советско-финляндской войны 1939 — 1940 годов. За образцовое выполнение боевых заданий в октябре 1940 года был награжден орденом Красной Звезды. В 1941 году окончил курсы усовершенствования командиров авиационных эскадрилий.

На фронтах Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Воевал в составе 321-го(с 23 октября 1943 — 82-го гвардейского) бомбардировочного полка(1-я гвардейская бомбардировочная авиационная дивизия, 6-й гвардейский бомбардировочный авиационный корпус, 2-я воздушная армия) — заместителем командира эскадрильи, командиром эскадрильи. Летал на самолетах Пе-2.

В сентябре 1944 года гвардии майор Голицин назначен командиром 82-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка и командовал им до Победы. Только за последние 8 месяцев войны полк под командованием Голицина совершил 1025 боевых самолето-вылетов и сбросил на головы врага 930 тонн смертоносного груза, уничтожил 32 танка, 260 железнодорожных вагонов, 357 автомашин с военными грузами, 28 орудий, 21 самолет, 19 складов с боеприпасами и 7 складов с горючим, 5 мостов, 7 бронемашин, 715 зданий, 1300 солдат и офицеров. Особенно отличился полк в боях за освобождение Польши и на территории фашистской Германии. Летчики наносили мощные удары по врагу в городах Краков, Ченстохова, на реках Висла, Одер, содействуя успешному наступлению советских войск.

К концу апреля 1945 года гвардии майор Голицин лично произвел 96 боевых вылетов, 20 раз водил в бой группы самолетов. За это время 4 раза был сбит, два раза горел на подбитом самолете. 19 апреля 1945 года группа из 18 Пе-2 под командованием гвардии майора Голицина атаковала позиции противника в районе населенного пункта Мадлов(Польша). Самолет командира был подбит над целью, после выполнение задания летчик покинул горящую машину с парашютом. Раненый попал в плен, 25 апреля был освобожден советскими войсками и 1 мая вернулся в полк.

У казом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года за мужество, отвагу и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, гвардии майору Голицину Анатолию Васильевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали« Золотая Звезда»(№ 6038).

С 1946 года — в запасе. Жил и работал в городах Новомосковске Тульской области, Лысьве Пермской области. Последние годы жил в Кемерове. Скончался 13 декабря 1978 года.

Награжден орденом Ленина(27.06.45), двумя орденами Красного Знамени(17.03.43, 26.10.43), орденами Александра Невского(15.05.45), Красной Звезды(10.10.40), медалями.

Его имя увековечено на мемориале героев-земляков в городе Гаврилов-Яме.

1966 год стал годом наивысшей активности руководителя Управления контрразведки ЦРУ Джеймса Джезуса Энглтона по выявлению агентов советской разведки или «кротов», как их называли на профессиональном жаргоне в этой спецслужбе. В первую очередь глубокой проверке подверглись оперативные работники советского отдела и те, кто имел хоть какое-то касательство к делам американской разведки по Советскому Союзу. Ловля продолжалась пятнадцать лет. Бывший директором ЦРУ с 1973 до 1976 года Уильям Колби дал следующую оценку тому периоду работы своего ведомства по главному направлению:

Начиная с середины 60-х годов, операции по Советскому Союзу были напрочь прекращены…Как я понимаю, причиной тому была чрезвычайная подозрительность в оперативных делах. Этакое настоятельное требование контрразведки, чтобы на перебежчиков смотрели как на возможных подставных лиц. Отношения между контрразведкой и советским отделом окончательно зашли в тупик…Я не мог обнаружить ни одного случая проникновения и пришел к мысли, что его (Энглтона - А.С. ) работа препятствовала вербовке настоящих агентов…Мы не вербовали никого, поскольку сверхподозрительность негативно сказывалась на нашей работе…Нам нужно было вербовать советских граждан и этим должно заниматься ЦРУ.

Моральный и численный урон был огромен - под подозрение в шпионаже в пользу СССР попали почти двести высокопрофессиональных специалистов, в том числе и некоторые руководящие работники. Многих уволили по причине «риска в области безопасности», были разбиты судьбы и семьи, и в конце концов в свой же капкан попал теоретик и организатор борьбы с советским шпионажем Энглтон, ставший «основным подозреваемым». Все его действия в итоге были расценены как маниакальная одержимость. Ни один реальный «крот» не смог бы настолько глубоко парализовать и практически приостановить работу ЦРУ против Советского Союза, как это сделал Энглтон. Парадокс заключался еще и в том, что этот удар Энглтон смог нанести только с помощью предателей из числа советских разведчиков. Они, каждый по своему, пытались навредить КГБ, найти его агентов на самых важных участках, разжигали страхи, а как известно, «у страха глаза велики».

Но весьма наивно и крайне ошибочно считать, что проблемы, возникшие между доверием и предательством в ЦРУ, являлись результатом якобы болезненного устремления одной личности. Пять директоров, включая таких «мастеров шпионажа», как Аллен Даллес и Ричард Хелмс, поддерживали Энглтона и сознательно передавали в его руки власть, дающую реальные рычаги манипулирования всеми контрразведывательными операциями как в самом ЦРУ, так и во внешней разведывательной работе.

Все-таки существуют реалии, объясняющие действия Энглтона. Были вполне обоснованные причины для поиска советских «кротов», и Энглтон руководствовался прежде всего ими, когда неистово защищал безопасность ведомства и своей страны.

АНАТОЛИЙ ГОЛИЦЫН

Начало охоте на «кротов» в ЦРУ положило предательство сотрудника хельсинской резидентуры Голицына. В декабре 1961 года за несколько дней до католического Рождества в доме резидента ЦРУ Фрэнка Фрайберга в Хельсинки зазвонил входной колокольчик. На крыльце стояли знакомый по фотографиям дипломат советского посольства, известный ему как Климов, и женщина с девочкой. «Анатолий Голицын, майор КГБ» - представился тот своим настоящим именем. Фрайберг, с трудом разбирая плохой английский язык Климова, наконец понял, что он просит политического убежища в США. Он настаивал, чтобы американцы организовали его выезд из Хельсинки срочно, в течение двух часов, иначе советская резидентура заметит его исчезновение и начнет поиски. Фрайберг так рассказывал об этой встрече:

Я знал, что это была крупная добыча. После перехода Дерябина (перебежал на Запад в Вене, где работал вместе с Голицыным - А.С. ) в 1954 году у нас не было никого, кто мог бы с ним сравниться по положению. Голицын был сотрудник контрразведки и в его задачу входила работа по главному противнику - США, а также по Англии и Франции…Голицын так страстно желал свести счеты с КГБ, что это желание определило всю его дальнейшую жизнь…Он сообщил, что начал готовиться к побегу заранее, за год-полтора до того, как предпринял этот шаг. Он открылся жене только полгода назад, и они договорились подождать приезда дочери. Она училась в школе в Москве.

Быстро оформив через американское посольство нужные визы и направив срочную шифровку в Лэнгли, Фрайберг вместе с Голицыным и его семьей вылетели ближайшим вечерним рейсом в Стокгольм.

Когда мы были готовы отбыть в аэропорт, - вспоминал далее Фрайберг - Голицын подбежал к обочине дороги, ведущей к моему дому, и достал из снега целлофановый пакет, который закопал перед тем, как позвонить в дом. В пакете находились документы, которые он сумел взять в резидентуре. Всю дорогу он не расставался со своим пакетом и не показывал мне его содержимое.

В Стокгольме Голицына продержали четыре дня на конспиративной квартире американской разведки, затем на самолете атташе ВВС США доставили во Франкфурт-на-Майне, откуда уже в сопровождении сотрудников Управления безопасности ЦРУ на самолете авиакомпании «Пан Американ» они прилетели в Нью-Йорк. В Вашингтон вся группа прибыла на поезде. Голицына поселили в отдельном доме в городке Вена, пригороде Вашингтона, на севере штата Вирджиния.

ЦРУ рассматривало Голицына как источник особо важной информации. Первыми для беседы с ним приехали заместитель директора ЦРУ Чарльз Кейбелл и начальник советского отдела Джон Мори. К опросу подключились ведущие сотрудники отдела. Через некоторое время он был отдан в распоряжение контрразведки - Энглтону. На главный вопрос, который всегда волновал главного контрразведчика и задавался всем перебежчикам, - известно ли ему что-либо о проникновении агентуры советской разведки в ЦРУ? - Голицын ответил, что видел в ПГУ материалы с американским грифом «Совершенно секретно», которые могли поступить только из ЦРУ, причем откуда-то «сверху». «Агент КГБ - продолжал он - славянского происхождения, работал в Германии под фамилией, оканчивавшейся на «-ский», но настоящая его фамилия начиналась с буквы «К» и его псевдоним в КГБ «Саша».

Как ни удивительно, но этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы положить начало бешеной многолетней работе по ловле советского «крота» в ЦРУ.

В США Голицыну дали фамилию Джон Стоун и присвоили псевдоним «Лэдл». Часть его информации рассматривалась как ценная, и он это хорошо понимал и использовал. С первых же дней стал преподносить себя как особо значимую личность, лучше других видящую угрозу советской разведки и разбирающуюся в кознях КГБ. Выдвинул тезис, что все перебежчики после него будут засылаться КГБ только для внедрения в ЦРУ. Требовал встречи с Президентом США, хотел, чтобы им занимался непосредственно директор ФБР Гувер. Все его попытки попасть в Белый дом ЦРУ блокировало, но брат президента министр юстиции Роберт Кеннеди его все-таки принял.

В 1962-63 годах с подачи Энглтона Голицын выезжал в Лондон и встречался с представителями английской контрразведки МИ-5, «разоблачая» советскую агентуру на туманном Альбионе. Его сенсационные обвинения совпали с исчезновением советского разведчика Кима Филби, а также скандалом с военным министром Профьюмо, когда стало известно, что восемнадцатилетняя Кристин Килер делила постель между ним, помощником советского военно-морского атташе капитаном второго ранга Евгением Ивановым и еще бог весть кем. Голицын назвал советским агентом известного политического деятеля, будущего премьер-министра Великобритании Гарольда Вильсона. Попали под подозрение в шпионаже даже генеральный директор английской разведки сэр Роджер Холлис и его заместитель Грэм Митчелл. Пять лет потребовалось им, чтобы хоть как-то доказать свою невиновность. Несмотря на смерть Холлиса еще в 1973 году, премьер-министр Маргарет Тэтчер в 1981 году была вынуждена заявить в парламенте, что не получено никаких доказательств его вины и он не являлся агентом советской разведки.

1966 год стал годом наивысшей активности руководителя Управления контрразведки ЦРУ Джеймса Джезуса Энглтона по выявлению агентов советской разведки или «кротов», как их называли на профессиональном жаргоне в этой спецслужбе. В первую очередь глубокой проверке подверглись оперативные работники советского отдела и те, кто имел хоть какое-то касательство к делам американской разведки по Советскому Союзу. Ловля продолжалась пятнадцать лет. Бывший директором ЦРУ с 1973 до 1976 года Уильям Колби дал следующую оценку тому периоду работы своего ведомства по главному направлению:

Начиная с середины 60-х годов, операции по Советскому Союзу были напрочь прекращены…Как я понимаю, причиной тому была чрезвычайная подозрительность в оперативных делах. Этакое настоятельное требование контрразведки, чтобы на перебежчиков смотрели как на возможных подставных лиц. Отношения между контрразведкой и советским отделом окончательно зашли в тупик…Я не мог обнаружить ни одного случая проникновения и пришел к мысли, что его (Энглтона - А.С. ) работа препятствовала вербовке настоящих агентов…Мы не вербовали никого, поскольку сверхподозрительность негативно сказывалась на нашей работе…Нам нужно было вербовать советских граждан и этим должно заниматься ЦРУ.

Моральный и численный урон был огромен - под подозрение в шпионаже в пользу СССР попали почти двести высокопрофессиональных специалистов, в том числе и некоторые руководящие работники. Многих уволили по причине «риска в области безопасности», были разбиты судьбы и семьи, и в конце концов в свой же капкан попал теоретик и организатор борьбы с советским шпионажем Энглтон, ставший «основным подозреваемым». Все его действия в итоге были расценены как маниакальная одержимость. Ни один реальный «крот» не смог бы настолько глубоко парализовать и практически приостановить работу ЦРУ против Советского Союза, как это сделал Энглтон. Парадокс заключался еще и в том, что этот удар Энглтон смог нанести только с помощью предателей из числа советских разведчиков. Они, каждый по своему, пытались навредить КГБ, найти его агентов на самых важных участках, разжигали страхи, а как известно, «у страха глаза велики».

Но весьма наивно и крайне ошибочно считать, что проблемы, возникшие между доверием и предательством в ЦРУ, являлись результатом якобы болезненного устремления одной личности. Пять директоров, включая таких «мастеров шпионажа», как Аллен Даллес и Ричард Хелмс, поддерживали Энглтона и сознательно передавали в его руки власть, дающую реальные рычаги манипулирования всеми контрразведывательными операциями как в самом ЦРУ, так и во внешней разведывательной работе.

Все-таки существуют реалии, объясняющие действия Энглтона. Были вполне обоснованные причины для поиска советских «кротов», и Энглтон руководствовался прежде всего ими, когда неистово защищал безопасность ведомства и своей страны.

АНАТОЛИЙ ГОЛИЦЫН

Начало охоте на «кротов» в ЦРУ положило предательство сотрудника хельсинской резидентуры Голицына. В декабре 1961 года за несколько дней до католического Рождества в доме резидента ЦРУ Фрэнка Фрайберга в Хельсинки зазвонил входной колокольчик. На крыльце стояли знакомый по фотографиям дипломат советского посольства, известный ему как Климов, и женщина с девочкой. «Анатолий Голицын, майор КГБ» - представился тот своим настоящим именем. Фрайберг, с трудом разбирая плохой английский язык Климова, наконец понял, что он просит политического убежища в США. Он настаивал, чтобы американцы организовали его выезд из Хельсинки срочно, в течение двух часов, иначе советская резидентура заметит его исчезновение и начнет поиски. Фрайберг так рассказывал об этой встрече:

Я знал, что это была крупная добыча. После перехода Дерябина (перебежал на Запад в Вене, где работал вместе с Голицыным - А.С. ) в 1954 году у нас не было никого, кто мог бы с ним сравниться по положению. Голицын был сотрудник контрразведки и в его задачу входила работа по главному противнику - США, а также по Англии и Франции…Голицын так страстно желал свести счеты с КГБ, что это желание определило всю его дальнейшую жизнь…Он сообщил, что начал готовиться к побегу заранее, за год-полтора до того, как предпринял этот шаг. Он открылся жене только полгода назад, и они договорились подождать приезда дочери. Она училась в школе в Москве.

Быстро оформив через американское посольство нужные визы и направив срочную шифровку в Лэнгли, Фрайберг вместе с Голицыным и его семьей вылетели ближайшим вечерним рейсом в Стокгольм.

Когда мы были готовы отбыть в аэропорт, - вспоминал далее Фрайберг - Голицын подбежал к обочине дороги, ведущей к моему дому, и достал из снега целлофановый пакет, который закопал перед тем, как позвонить в дом. В пакете находились документы, которые он сумел взять в резидентуре. Всю дорогу он не расставался со своим пакетом и не показывал мне его содержимое.

В Стокгольме Голицына продержали четыре дня на конспиративной квартире американской разведки, затем на самолете атташе ВВС США доставили во Франкфурт-на-Майне, откуда уже в сопровождении сотрудников Управления безопасности ЦРУ на самолете авиакомпании «Пан Американ» они прилетели в Нью-Йорк. В Вашингтон вся группа прибыла на поезде. Голицына поселили в отдельном доме в городке Вена, пригороде Вашингтона, на севере штата Вирджиния.

ЦРУ рассматривало Голицына как источник особо важной информации. Первыми для беседы с ним приехали заместитель директора ЦРУ Чарльз Кейбелл и начальник советского отдела Джон Мори. К опросу подключились ведущие сотрудники отдела. Через некоторое время он был отдан в распоряжение контрразведки - Энглтону. На главный вопрос, который всегда волновал главного контрразведчика и задавался всем перебежчикам, - известно ли ему что-либо о проникновении агентуры советской разведки в ЦРУ? - Голицын ответил, что видел в ПГУ материалы с американским грифом «Совершенно секретно», которые могли поступить только из ЦРУ, причем откуда-то «сверху». «Агент КГБ - продолжал он - славянского происхождения, работал в Германии под фамилией, оканчивавшейся на «-ский», но настоящая его фамилия начиналась с буквы «К» и его псевдоним в КГБ «Саша».

Как ни удивительно, но этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы положить начало бешеной многолетней работе по ловле советского «крота» в ЦРУ.

В США Голицыну дали фамилию Джон Стоун и присвоили псевдоним «Лэдл». Часть его информации рассматривалась как ценная, и он это хорошо понимал и использовал. С первых же дней стал преподносить себя как особо значимую личность, лучше других видящую угрозу советской разведки и разбирающуюся в кознях КГБ. Выдвинул тезис, что все перебежчики после него будут засылаться КГБ только для внедрения в ЦРУ. Требовал встречи с Президентом США, хотел, чтобы им занимался непосредственно директор ФБР Гувер. Все его попытки попасть в Белый дом ЦРУ блокировало, но брат президента министр юстиции Роберт Кеннеди его все-таки принял.

В 1962-63 годах с подачи Энглтона Голицын выезжал в Лондон и встречался с представителями английской контрразведки МИ-5, «разоблачая» советскую агентуру на туманном Альбионе. Его сенсационные обвинения совпали с исчезновением советского разведчика Кима Филби, а также скандалом с военным министром Профьюмо, когда стало известно, что восемнадцатилетняя Кристин Килер делила постель между ним, помощником советского военно-морского атташе капитаном второго ранга Евгением Ивановым и еще бог весть кем. Голицын назвал советским агентом известного политического деятеля, будущего премьер-министра Великобритании Гарольда Вильсона. Попали под подозрение в шпионаже даже генеральный директор английской разведки сэр Роджер Холлис и его заместитель Грэм Митчелл. Пять лет потребовалось им, чтобы хоть как-то доказать свою невиновность. Несмотря на смерть Холлиса еще в 1973 году, премьер-министр Маргарет Тэтчер в 1981 году была вынуждена заявить в парламенте, что не получено никаких доказательств его вины и он не являлся агентом советской разведки.