История репрессий в науке - это часть истории нашей культуры, вносящая дополнительные штрихи в осмысление судьбы Отечества и позволяющая лучше понять дух и атмосферу того жестокого подавления инакомыслия, в тисках которого оказались лучшие умы и жертвой которого стали многие из них. К сожалению, мы столь долго были отчуждены от истории и от культуры, что сегодня по крупинкам приходится собирать объективные данные и восстанавливать многообразные события прошлой жизни, более известные подчас зарубежным исследователям, нежели отечественным ученым. Но без этой кропотливой работы, проливающей свет на тернистый, часто драматический путь развития различных научных направлений, вряд ли мы сможем обстоятельно ответить на многочисленные вопросы, находящиеся в настоящее время в центре внимания общественности. Вот почему представляется важным и необходимым исследование исторических пластов знания, скрытых под толщей идеологических стереотипов и клише, ранее заполонивших массовое сознание. Ибо без знания прошлого невозможно компетентно судить о настоящем и предвидеть будущее.

Специалистам предстоит обстоятельная, многоплановая исследовательская работа по раскрытию экономических, политических, идеологических и психологических механизмов подавления инакомыслия в различные периоды отечественной истории. Но уже сегодня ясно одно: незаконные, хотя и возведенные в ранг государственной политики репрессии затронули, фактически все сферы русской науки. Вряд ли найдется такое научное направление, возникшее после Октябрьской революции 1917 года в нашей стране, которое не было бы отмечено печатью подавления ради безоговорочного утверждения официально проповедуемого мировоззрения. Едва ли существует такая отрасль научного знания, крупнейшие представители которой в прямой или опосредованной форме не столкнулись с тщательно скрываемым и долгое время не признаваемым в качестве кошмарной реальности архипелагом ГУЛАГ.

Судьба психоанализа в нашей стране не составляет исключения в этом отношении. Ее понимание и раскрытие представляется крайне важным, поскольку история развития психоанализа в СССР как нельзя лучше свидетельствует о перипетиях беспощадной борьбы, некогда развернувшейся в отечественной науке. Во всяком случае, на примере распространения и запрещения психоаналитических идей Фрейда после Октябрьской революции можно, как мне думается, глубже понять многие тонкости и нюансы, далеко не всегда попадающие в поле зрения исследователей, обращающихся к историческому знанию.

Исходя из этих соображений, представляется целесообразным сосредоточить внимание на изложении того материала из истории развития психоанализа, который, надеюсь, будет информативно полезным с точки зрения прояснения общей атмосферы подавления инакомыслия в нашей стране.

Краткий экскурс в историю

В дореволюционный период идеи Фрейда нашли отклик среди части русских ученых, имевших возможность ознакомиться с теоретическим и клиническим психоанализом как во время заграничных командировок, так и в процессе осмысления результатов психоаналитических исследований, опубликованных на страницах зарубежных и ряда отечественных журналов, включая «Психотерапию», «Современную психиатрию», «Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова». Распространению психоанализа в России в значительной степени способствовали такие теоретики и клиницисты, как М. Асатиани, Л. Белобородов, Н. Вырубов, М. Вульф, А. Залкинд, Ю. Каннабих, В. Лихницкий, Н. Осипов, А. Певницкий, Т. Розенталь и др. Правда, с самого начала вторжения психоаналитических идей в русскую психологию и психиатрию учение Фрейда о сексуальной этиологии неврозов и бессознательной деятельности человека вызывало неоднозначную реакцию. Некоторые психологи и медики, в частности О. Фельцман, Я. Раймист, Н. Скляр, критически отнеслись к психоанализу. О. Фельцман, например, указывал, что психоанализ может приносить вред и, как терапевтический прием, «едва ли стоит тех трудов и времени, которых он требует для себя».

Однако по мере опубликования работ Фрейда, психоанализ стал привлекать к себе все большее внимание русских ученых. «Быстрое распространение психоанализа, в настоящее время имеющее сторонников и у нас в России, - писал по этому поводу В. Лихницкий в 1912 году, - во многом обязано личности самого Фрейда. Тонкий наблюдатель, остроумный диалектик, прекрасный популяризатор, он сумел приобрести многочисленных сторонников».

Оценивая ситуацию, связанную с проникновением психоаналитических идей в различные страны мира, в 1914 году основатель психоанализа констатировал факт восприятия его учения на русской почве. «В России, - отмечал он, - психоанализ весьма известен и распространен; почти все мои книги, как и других приверженцев анализа, переведены на русский язык». Вместе с тем Фрейд был вынужден заметить: «Но более глубокое понимание психоаналитических учений еще не установилось. Научные взгляды русских врачей и психиатров в области психоанализа можно до настоящего времени считать незначительными. Только Одесса имеет в лице М. Вульфа представителя аналитической школы».

Как бы там ни было, но с 1909 года, когда, пожалуй, впервые в России началась популяризация идей Фрейда, психоанализ стал привлекать к себе внимание целого ряда русских ученых. Появились оригинальные психоаналитические исследования, осуществленные русскими авторами. В 1911 году возникло Русское психоаналитическое общество.

Прерванный первой мировой войной, интерес к психоанализу вновь стал заметен после Октябрьской революции 1917 года. И хотя журнал «Психотерапия» в (1910-1914), в котором наиболее часто печатались психоаналитические материалы, не возобновил свою деятельность, тем не менее в последующие годы психоаналитические идеи имели широкое распространение среди части советских ученых. Эти идеи использовались в педагогике, литературоведении, медицине. В Москве, Киеве, Одессе, Ростове существовали группы, сторонники которых придерживались психоаналитических взглядов, разделяли учение Фрейда о неврозах. В 1921 году в Москве возродилось Русское психоаналитическое общество. Советские ученые принимали участие в работе Международных психоаналитических конгрессов, публиковали свои материалы в зарубежных журналах, состояли членами зарубежных психоаналитических организаций. В тот период в СССР выходила психоаналитическая библиотечка, в рамках которой были переведены на русский язык и опубликованы исследования многих зарубежных психоаналитиков, включая К. Абрахама, Ф. Виттельса, Э. Джонса, М. Кляйн, А. Фрейд, В. Штекеля, К. Юнга и др.

Если отечественные философы и психологи спорили о том, возможно ли использование психоаналитических идей в рамках марксизма, то ряд психиатров применял психоаналитические методы в своей практической деятельности, некоторые педагоги в школах и воспитатели в детских садах опирались на психоаналитические концепции в процессе воспитания детей, отдельные теоретики давали психоаналитическую интерпретацию художественных произведений и различных видов человеческой деятельности.

Так, М. Вульф занимался теорией и практикой психоанализа, изучая психологию детских капризов под углом зрения психоаналитического учения Фрейда, а И. Перепель использовал психоаналитические идеи в процессе изучения патологии детей. В. Рыжов рассматривал психоанализ в качестве системы воспитания, а Д. Смирнов исходил из того, что ни один педагог или исследователь детского возраста не может проходить мимо психоанализа, пролившего свет на многие стороны эволюции ребенка. Д. Балик подчеркивал значение психоанализа при изучении психологии читателей, А. Гайворовский использовал психоаналитические методы для выявления воздействия образности плакатов на людей, Н. Рубакин высказывал идеи о реализации учения Фрейда в процессе создания библиотечных фондов и лучшего понимания психологии книги. И. Ермаков опубликовал работы, в которых с позиций психоанализа попытался рассмотреть психологию творчества Гоголя и Пушкина, Д. Халецкий осуществил психоаналитическое исследование личности и творчества Шевченко, Я. Коган исследовал вопрос о роли отождествления в художественном творчестве. А. Гербстман предпринял попытку приложения психоаналитических идей к раскрытию структуры шахматной игры.

Разумеется, далеко не все концепции Фрейда принимались советскими учеными. Многие из них (ученых) критически отнеслись к вторжению психоаналитических идей в сферы литературы, философии, социологии, политики. Однако, несмотря на критическое осмысление психоанализа и фрейдизма в целом, неприятие отдельных его допущений и положений, большинство ученых отдавало должное Фрейду в исследовании им человеческой психики и называло его не иначе как «выдающийся психопатолог» (П. Блонский), «один из крупнейших умов Европы» (А. Лурия), «один из самых "бесстрашных" умов нашего века» (Л. Выготский).

Лучше всего, пожалуй, можно составить представление об отношении здравомыслящих советских ученых 20-х годов к Фрейду и его учению по высказыванию проф. В. Гаккебуша:

«Было бы страшно в настоящее время, - писал он, - не признавать величайших заслуг Фрейда в учении о бессознательном, или не воздавать ему должное в крайне интересных и, весьма часто, совершенно правильных взглядах на многие неврозы, их генез, этиологию, лечение. Я с большим удовольствием читаю его столь горячо и убедительно всегда написанные книги; преклоняюсь перед его острым умом, эрудицией, образованностью, глубиной его обобщений, находчивостью, перед силой обаяния этого крупнейшего из наших современников, ставшего властителем дум современного нам общества эпохи "Заката Европы".

Прошло несколько лет и положение радикально изменилось. В 30-х годах уже не могло быть и речи о каких-либо публикациях оригинальных психоаналитических работ. Одного благожелательного отзыва о Фрейде в исследованиях ученых стало достаточным для того, чтобы они оказались объектом суровой критики. Идейная обстановка способствовала тому, чтобы Фрейд стал закрытым для тех, кто ранее проявлял к нему живой интерес. В тот период книги Фрейда не сжигались публично в стране, как это имело место в Германии с приходом Гитлера к власти. Однако многие работы по психоанализу оказались за семью печатями и доступ к ним в общественных фондах стал весьма затруднительным. В последующие годы эта тенденция усилилась, в результате чего отдельные книги по психоанализу были изъяты из библиотек, как это произошло, в частности, с работой Г. Малиса «Психоанализ коммунизма» (1924).

Таковы общие вехи подъемов и спадов в развитии русского психоанализа. А теперь попробуем разобраться в том, как, почему и в силу каких причин распространение психоаналитических идей в СССР в 20-е годы сменилось неприятием психоаналитического учения Фрейда в 30-е годы, что наложило заметный отпечаток на последующее отношение к психоанализу.

Психоанализ: за и против

20-е годы характеризовались становлением и разработкой марксистской философии и психологии в СССР. В различных областях научного знания шли бурные дискуссии, сопровождающиеся поиском новых методов исследования личности, изучения человека, воспитания подрастающего поколения. Распространенные до революции в России теории и концепции подлежали переосмыслению с позиций нарождающейся марксистской науки. Велась бескомпромиссная борьба с субъективно-идеалистическими школами, отвергающими материалистическое понимание мира и человека. В центре теоретических споров оказалось возникшие на русской почве физиологическое учение И. Сеченова и рефлексология И. Павлова, появившиеся за рубежом психоанализ и бихевиоризм.

Какое из этих учений отвечает духу марксизма? Возможно ли их дальнейшее развитие с точки зрения материалистической диалектики? С помощью каких методов могут быть научно объяснены взаимоотношения между индивидом и природой, личностью и обществом? Какие идеи и концепции способствуют формированию человека как активного, сознательного строителя нового общества? Эти вопросы во всей своей остроте стояли перед учеными, оказавшимися после революции 1917 года вовлеченными в бурные дебаты о перспективах развития различных научных направлений.

По мере нарастания дискуссий в кругах ученых наметились разнообразные тенденции, сторонники которых выдвигали и отстаивали новые концепции, сопровождающиеся появлением реактологии, педологии, психотехники и ряда иных направлений в отечественной науке. Не последнее место среди них заняло направление, не оформленное организационно, не получившее статус официального признания. Оно включало в себя ученых, придерживающихся различных ориентации, но сходных в одном - в попытках обосновать точку зрения, в соответствии с которой психоанализ совместим с марксизмом, его богатый эмпирический материал является ценным для научной работы, а его методы исследования могут быть использованы с успехом в условиях революционного преобразования общества. Тех, кто придерживался данной точки зрения, причисляли к фрейдо-марксистам или советским фрейдистам, хотя далеко не все из них считали себя таковыми.

Вопрос о совместимости фрейдизма с марксизмом являлся одним из актуальных для советских ученых 20-х годов. Одни из них критически отнеслись не только к попыткам дополнить экономическое учение Маркса психоаналитическими теориями Фрейда, но к фрейдизму как таковому, усмотрев в нем биологизаторские, субъективистские и идеалистические тенденции. К их числу принадлежал ряд философов, психологов, литературоведов, физиологов и медиков, включая М. Аствацатурова, Г. Баммеля. Ю. Васильева, В. Волошинова (М. Бахтина), В. Гаккебуша, А. Деборина, Н. Карева, И. Сапира, Ю. Франкфурта, П. Эффруси, В. Юринца. Другие исходили из того, что психоанализ по существу революционен и диалектичен, ставит перед собой задачу изучения цельной личности, порывает с метафизикой, и идеализмом предшествующей психологии, своим открытием бессознательного входит составной частью в диалектический материализм, а своим обращением к социальным условиям формирования человека продолжает линию развития исторического материализма. Среди тех, кто в той или иной форме, частично, с оговорками или полностью выражал подобные взгляды на психоанализ, были такие ученые, как Б. Быховский, А. Варьяш, Г. Вейсберг, А. Залкинд, Я. Коган, А. Лурия, Г. Малис, М. Рейснер, М. Ширвиндт, Б. Фридман.

Нельзя сказать, что критики психоанализа всецело отрицали заслуги Фрейда в исследовании бессознательного и человеческой психики. Многие из них признавали отдельные позитивные идеи, развиваемые в рамках психоаналитического учения Фрейда. Так, считая, что фрейдизм в целом не может быть принят марксизмом, И. Сапир в то же время подчеркивал то обстоятельство, что марксизм «не может не приветствовать тех ценных открытий, которые сделал фрейдизм в области изучения общих законов строения человеческой личности».

Из недавно опубликованного наследия Л. Выготского явствует, что в своей работе «Исторический смысл психологического кризиса. Методологическое исследование», написанной в 1927 году, он довольно критически относился ко многим теоретическим положениям Фрейда и к попыткам некоторых советских ученых объединить фрейдизм с марксизмом. По выражению Выготского, «гносеологически Фрейд стоит на почве идеалистической философии», психоанализ обнаруживает «консервативные, антидиалектические и антиисторические тенденции» и в целом «не продолжает, а отрицает методологию марксизма». Вместе с тем он подчеркивал, что отнюдь не все в психоанализе противоречит марксизму, а в совместно с А. Лурия написанном предисловии к русскому изданию одной из работ Фрейда отмечал революционный характер психоанализа, величайшую жизненную ценность этого учения и его неисчерпаемые возможности, то, что «само открытие Америки - страны по ту сторону принципа удовольствия - составляет Колумбову заслугу Фрейда, хотя бы ему не удалось составить точную географическую карту новой земли и колонизовать ее».

В. Волошинов, подвергший критике многие аспекты психоанализа и фрейдизма, признавал, что «там, где Фрейд критикует психологию сознания, мы можем всецело к нему присоединиться». В своем ответе на открытое письмо М. Вульфа, опубликованное в журнале «Современная психоневрология» и содержащее ряд аргументов в защиту психоанализа от обвинений в том вреде, который он может приносить больным, В. Гаккебуш замечал: «Не принимайте нас за противников Фрейда. Нельзя отождествлять этого великого ученого с его последователями, да еще нашими доморощенными. Я преклоняюсь перед великими заслугами Фрейда, перед теми открытиями, какими мы обязаны ему. Но мы не можем не замечать его преувеличений, не должны мечтать о них. И должны всячески бороться против преувеличений и увлечений его особенно ярых последователей».

В свою очередь защитники психоанализа не только акцентировали внимание на заслугах и достоинствах психоаналитического учения Фрейда, но и отмечали его негативные аспекты и сомнительные положения. Так, А. Варьяш, подчеркнувший значение психоанализа в исследовании бессознательного, считает в то же время, что Фрейд «игнорирует экономическую структуру общества», фрейдовское понимание бессознательного «не в состоянии объяснить возникновение классов», а фрейдизм в целом не может придти «к правильным выводам». А. Залкинд говорит о «непревзойденной заслуге» Фрейда в углублении наших представлений о человеческой психике и психофизиологических реакциях индивида, но одновременно указывает на присущий его учению «сексуализированный гегелевский идеализм» и эклектизм «с сильным метафизическим душком». А. Лурия пишет о взвешенном подходе к использованию психоаналитических идей: «Вовсе не надо быть согласным с каждым из многочисленных утверждений Фрейда, вовсе не нужно разделять все его гипотезы, важно лишь суметь за частичными (быть может, и различными по ценности) построениями вскрыть общую тенденцию и суметь использовать ее для целей материалистического объяснения мира».

Да и отношение к совмещению фрейдизма с марксизмом среди ученых, кто признавал ценность и значимость психоаналитического учения Фрейда было далеко не однозначным. Г. Малис исходил из того, что Фрейд - не марксист и, стало быть, не следует ждать от него теоретических положений, выдержанных в духе научного материализма. Другое дело, что его учение содержит в себе плодотворные идеи, которые согласуются с материалистической диалектикой и должны быть, согласно Г. Малису, использованы в процессе создания марксистской психологии. С точки зрения Б. Быховского, диалектико-материалистическое обоснование психоанализа не только возможно, но и необходимо. Однако он же писал: «Либо с Фрейдом, либо с Марксом. Третьего не дано». По мнению А. Залкинда, вклад Фрейда и фрейдизма в науку аналогичен вкладу, внесенному марксизмом и, несмотря на целый ряд недостатков, психоанализ представляет значительный интерес для марксистов.

Наиболее ярко выраженным сторонником совмещения фрейдизма с марксизмом был, пожалуй, Б. Фридман. На совместном заседании Общества врачей-материалистов и Общества психоневрологов, где в 1929 году был заслушан и обсужден доклад приглашенного в Коммунистическую Академию зарубежного психоаналитика В. Райха, он подчеркнул: «Вопрос когда-то стоял таким образом - может ли психоанализ как психоаналитическая дисциплина лечь в основу будущей марксистской психологии? Я принадлежу к тем, которые думают, что это так именно и есть. Несомненно, мы еще далеки от этого, но я думаю, что никакой другой метод, никакое другое направление в психологии не содержит в себе тех элементов, которые нам необходимы для построения марксистской психологии».

Дискуссии среди ученых были многочисленными и бурными. Это и понятно, ибо речь шла о революционных преобразованиях в обществе, включая сферу науки. Поэтому нет ничего удивительного, что в пылу полемики можно было услышать упреки, адресованные тем или иным ученым, которые, по мнению их оппонентов, не понимали сути марксизма и в своих увлечениях фрейдизмом, рефлексологией и иными учениями совершали всевозможные ошибки. И если в исторической и экономической науках часто выдвигались обвинения политического характера, то в психологии, педагогике и медицине в начале и середине 20-х годов преобладали все же научные аргументы.

При этом следует иметь в виду, что, несмотря на официальные постановления, направленные, в частности на закрытие Психоаналитического института в 1925 году, ряд видных ученых того времени сочувственно и благосклонно относился к использованию психоаналитических идей в различных сферах науки. Именно это выявилось, например, во время работы II психоневрологического съезда, состоявшегося в 1924 году в Петрограде, а также в последующих научных дискуссиях о применении психоанализа к изучению и перевоспитанию детей, страдающих различными дефектами. По свидетельству очевидцев, В. Бехтерев, в частности, не возражал против Фрейда, трактующего истерию как следствие конфликта между либидо и цензурой.

Поэтому в то время вряд ли кто-нибудь мог предсказать с уверенностью, какая из научных позиций одержит верх, получит ли психоанализ статус специально приемлемой научной дисциплины или окажется в опале. И неизвестно, какой была бы судьба психоанализа в СССР, если бы политические и идеологические соображения не возобладали над научными доводами.

Троцкий о психоанализе

Выступая в защиту психоанализа, некоторые ученые апеллировали к таким политическим авторитетам того времени, как Троцкий, Бухарин, Радек. Ссылки на их высказывания о Фрейде, психоанализе и психологии использовались для того, чтобы подкрепить определенную точку зрения. Г. Малис даже взял в качестве эпиграфа к своей книге «Психоанализ коммунизма» вопрошание Троцкого: «Что же такое наша революция, если не бешеное восстание против стихийного бессмысленного биологического автоматизма жизни... во имя сознательного, целесообразного, волевого и динамического начала жизни?».

Ратуя за психоанализ, одни ученые предпочитали опираться на авторитет Бухарина и Троцкого, другие - на авторитет Плеханова и Каутского. У Плеханова и Бухарина брались их рассуждения о психологии, у Троцкого и Каутского - размышления о психоанализе. Известно, что в своих публичных выступлениях Троцкий и Радек высказывали одобрительные суждения о психоанализе. В начале 20-х годов эти суждения нашли отражение как на страницах газеты «Правда», так и в иных публикациях. В работе «Литература и революция» (1923) Троцкий поднимал, например, такие вопросы: «Что скажут метафизики чисто пролетарской науки по поводу теории относительности? Примирима ли она с материализмом или нет? Решен ли этот вопрос? Где, когда и кем? Что работы нашего физиолога Павлова идут по линии материализма, это ясно и профану. Но что сказать по поводу психоаналитической теории Фрейда? Примирима ли она с материализмом, как думает, например, т. Радек (и я вместе с ним), или же враждебна ему?».

Известно и то, что в течение нескольких лет во время своего пребывания в Вене Троцкий читал работы психоаналитиков, посещал их заседания, имел возможность глубже познакомиться с психоаналитическими идеями Фрейда. Позднее он признавался, что в психоанализе его больше всего поразило сочетание физиологического реализма с беллетристическим рассмотрением душевных явлений. В учении Фрейда ему импонировала идея о подсознательной связи физиологических и психических процессов. В своих работах он неоднократно обращался к проблематике бессознательного, говоря о том, что со свержением монархий человеку удалось изгнать бессознательное из политики, но оно еще крепко сидит в экономике. Задача человека заключается, по его мнению, в том, чтобы поднять инстинкты на вершину сознательности и тем самым создать более высоко организованный общественно-биологический тип.

В сентябре 1923 года Троцкий написал письмо академику Павлову, в котором изложил свои взгляды на взаимоотношение между психоаналитическим учением Фрейда и теорией условных рефлексов. Согласно его пониманию, сублимирование сексуальной энергии, являющейся частью психоанализа, можно рассматривать с точки зрения создания на сексуальной основе условных рефлексов. В целом теория условных рефлексов представляет, на его взгляд, частный случай учения Фрейда. Психоаналитики делают ряд остроумных, хотя и произвольных догадок о физиологических и психических процессах, идут по пути исследования сверху вниз. Сторонники Павлова ставят эксперимент, осуществляя свои разработки методом восхождения снизу вверх. Таково, по мнению Троцкого, взаимоотношение между психоаналитическим учением Фрейда и теорией условных рефлексов Павлова.

Рассуждения на эту тему содержались не только в частном письме академику Павлову, но и в публичных выступлениях Троцкого, позднее опубликованных в печати. В частности, он подчеркивал: «И Павлов и Фрейд считают, что дном "души" является физиология. Но Павлов, как водолаз, спускается на дно и кропотливо исследует колодезь снизу вверх. А Фрейд стоит над колодцем и проницательным взглядом старается сквозь толщу вечно колеблющейся замутненной воды разглядеть или разгадать очертания дна. Метод Павлова - эксперимент. Метод Фрейда - догадка, иногда фантастическая».

В своих публичных выступлениях Троцкий недвусмысленно заявлял о поддержке психоанализа. Об этом свидетельствуют, например, его доклад, посвященный проблемам культуры и сделанный им в 1926 г. в клубе «Красная площадь», а также другие выступления аналогичного плана. Размышляя о культуре и социализме, Троцкий обращался к психоанализу, считая, что, в общем, школа венского психоаналитика Фрейда является материалистической. Более того, психоанализ совместим с марксизмом, если, как подчеркивал он, речь идет о фрейдовском учении, а не о «мнимом фрейдизме», своеобразном эротическом баловстве, не имеющем никакого отношения к науке. «Попытка объявить психоанализ "несовместимым" с марксизмом и попросту повернуться к фрейдизму спиной слишком проста или, вернее, простовата. Но мы ни в коем случае не обязаны и усыновлять фрейдизм. Это рабочая гипотеза, которая может дать и, несомненно, дает выводы и догадки, идущие по линии материалистической психологии. Экспериментальный путь принесет в свое время проверку. Но мы не имеем ни основания, ни права налагать запрет на другой путь, хотя бы и менее надежный, но пытающийся предвосхитить выводы, к которым экспериментальный путь ведет лишь крайне медленно».

В конечном счете, при всех оговорках Троцкий благосклонно относился к психоанализу и фрейдизму. И нет ничего удивительного в том, что в своих размышлениях о психоаналитическом учении Фрейда некоторые ученые апеллировали к авторитету этого политического лидера. Но именно данное обстоятельство стало одним из решающих, предопределивших дальнейшую судьбу психоанализа в СССР.

«Нужно сказать, - подчеркивал один из приверженцев психоаналитического учения Фрейда, - что психоанализу в Советской России повезло. Такого дарования и силы марксисты как Троцкий, Радек, Варга, правда мельком, но все же поставили перед имущими марксистами проблему значительного порядка: возможность увязки социологического метода исследования с психоаналитическим». Однако, как показали последующие события, оценки подобного рода оказались преждевременными, несоответствующими реальному положению дел с точностью до наоборот. Психоанализу не повезло как раз именно потому, что Троцкий, Радек и их последователи выступали в защиту психоаналитических идей. Политические игры, завершившиеся ниспровержением некогда популярных лидеров с Олимпа власти, наложили каинову печать и на русский психоанализ.

Сталин и борьба с «троцкистской контрабандой»

Политическая борьба за власть в конце 20-х годов, сопровождавшаяся изгнанием из страны одних политических лидеров, моральным подавлением других и физическим уничтожением третьих, завершилась со временем диктатурой Сталина, наложившей глубокий отпечаток на все сферы жизни общества. Отразилась она и на последующем развитии науки - разгроме многих перспективных научных направлений, избиением научных кадров, выдвижением на передний план ряда сомнительных людей, готовых ради личной карьеры не только заложить свою душу дьяволу, но и отдать на заклание души талантливых ученых, не искушенных в большой политике.

Если во второй половине 20-х годов дискуссии в философии, психологии и педагогике отнюдь не были окрашены исключительно в политические и идеологические тона, то начало 30-х годов отмечено резким поворотом к политизации и идеологизации научных дебатов. Сталин непосредственно приложил руку к этому повороту в науке, вернее инициировал процесс ее политизации и идеологизации.

9 декабря 1930 года состоялась беседа Сталина с бюро ячейки ВКП(б) Института красной профессуры философии и естествознания. На этой встрече он поддержал группу молодых честолюбивых партийцев (М. Митин, Э. Кольман, П. Юдин), выступивших с критикой А. Деборина, Н. Карева, Я. Стэна, задававших тон в философских дискуссиях на страницах журнала «Под знаменем марксизма». 25 января 1931 года вышло Постановление ЦК ВКП(б) «О журнале "Под знаменем марксизма"», в котором группа Деборина обвинялась в ряде ошибок, в том числе в отрыве философии от политики. В нем содержался также призыв к борьбе против всяческих уклонов от генеральной линии партии, к борьбе на два фронта: с механистической ревизией марксизма и с идеалистическими извращениями его. Говорилось и о необходимости развертывания беспощадной критики всех немарксистских установок в философии, общественных и естественных науках.

Если учесть, что в предшествующие годы редакция «Под знаменем марксизма» считала «одной из очередных задач марксистскую философскую критику Фрейда и фрейдизма с точки зрения диалектического материализма», то можно себе представить, какой участи был удостоен психоанализ и другие зарубежные учения на страницах этого журнала после того, как ведущую роль стал играть в нем М. Митин, обласканный Сталиным и наделенный особыми полномочиями по искоренению инакомыслия в науке. И действительно, журнал «Под знаменем марксизма» превратился в воинствующий орган, обрушивающийся на любые формы проявления инакомыслия не только в философии, но и в иных сферах знания от психологии до физики, от педагогики до математики.

В одном из номеров «Пролетарской революции» за 1931 год публикуется письмо Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма», направленное им в редакцию журнала. В нем Сталин выступил с критикой попыток некоторых теоретиков «протащить контрабандой» в научную литературу «замаскированный научный хлам». Троцкизм именовался им «передовым отрядом контрреволюционной буржуазии». В конечном счете, используя такие выражения, как «галиматья», «жульническое крючкотворство» и «головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу», Сталин призвал к непримиримой борьбе с «гнилым либерализмом» и с «троцкистской контрабандой».

Начатая Сталиным кампания за политизацию и идеологизацию науки, за очищение марксизма от скверны инакомыслия не могла не сказаться на радикальном изменении отношения ученых к психоанализу. В философских, психологических и педологических журналах были спешно опубликованы редакционные статьи, в которых содержались призывы к максимальной идеологической бдительности на «научном фронте», к беспощадному разоблачению явных и замаскированных «классовых врагов в науке». В некоторых из них специально говорилось о недопустимости соединения «фрейдизма с рефлексологией» и недооценки «идеалистических фрейдистских извращений в педагогике».

Одна за другой стали появляться авторские статьи, обвиняющие приверженцев фрейдизма в механицизме, меньшевиствующем идеализме, гнилом либерализме, троцкистской контрабанде. А. Варьяша обвинили в механистической ревизии диалектического марксизма и в «прямом скатывании к психоанализу», признав его, наряду с Бухариным, опасной фигурой. А. Залкинда, как одного из руководителей «психоневрологического фронта», причислили к меньшевиствующим идеалистам, которые, по убеждению тех, кто придерживался сталинских указаний, вместо разоблачения всего учения Фрейда ограничились лишь отдельными критическими соображениями в его адрес. Одновременно все отчетливее стали раздаваться призывы к непримиримой борьбе с теми, кто разделял используемые в политических целях теории в психоневрологии, включая «фрейдизм с его психоанализом».

В различных политических грехах и ошибках обвинялись не только советские фрейдисты, но и те, кто на протяжении 20-х годов задавал тон в марксистской критике психоанализа. Если в свое время в журнале «Большевик» Н. Карев выступал против фрейдизма, называя его «теорией загнивающей психики», «трупным червем современной науки», и также разоблачал попытки «притянуть Фрейда за уши к марксизму и коммунизму», то теперь он сам оказался в деборинской группе меньшевиствующих идеалистов, против которых была развернута идеологическая травля. Если А. Деборин подверг резкой критике новейшую «психологию глубин» за ее «крайне реакционные элементы» и некоторых ученых, призывавших к «омоложению» марксизма посредством психоанализа, расценивая подобную тенденцию как «извращение марксизма», то в начале 30-х годов с благословения Сталина сам оказался в числе тех, кого обвинили в политической близорукости. Если В. Юринец приложил все усилия к тому, чтобы «подорвать легенду о материалистических основах фрейдизма», то теперь сам подвергся критике за недостаточно глубокое понимание идеалистической сущности психоанализа. Если в течение ряда лет, редакция журнала «Под знаменем марксизма» публиковала критические статьи о психоанализе и фрейдизме, то в 1931 году руководителей журнала обвинили в серьезных политических ошибках, а также в том, что «деборинские антифрейдисты» вели критику Фрейда с формально-схоластических позиций и, следовательно, их критика «была бессильна вскрыть его практическую, доподлинную контрреволюционность».

После опубликования письма Сталина в журнале «Пролетарская революция» наступление на психоанализ шло под знаком борьбы с «троцкистской контрабандой». Критики фрейдизма не замедлили воспользоваться призывом Сталина к разоблачению скрытых врагов, прячущихся под маской ученых, стоящих на троцкистских позициях.

В опубликованных в первых номерах журнала «Психология» за 1932 год статьях А. Таланкина, Ф. Шемякина, Л. Гершоновича проводились прямые параллели между троцкизмом и фрейдизмом. А. Таланкин выступил против меньшевиствующего идеализма в психологии, исходя из того, что письмо Сталина ставит перед психологами проблему «большевистской бдительности». Он особо подчеркнул, что «троцкистская контрабанда» не была своевременно разоблачена в психологической науке, ибо «никто иной, как Троцкий, обосновал идею объединения учений Фрейда и Павлова, как основы психологии». Ф. Шемякин и Л. Гершонович специально рассмотрели вопрос о том, как Троцкий и Каутский ревизуют марксизм в психологии. Они критически отнеслись к высказываниям Каутского, согласно которым психоанализ имеет важное значение для марксизма, поскольку он борется против недооценки в человеке силы его влечений. Обвинили Троцкого в том, что он пытался выдать за подлинный марксизм механистическую теорию Павлова, соединенную «с явно идеалистической и метафизической теорией Фрейда - этой одной из наиболее реакционных теорий». Одновременно Ф. Шемякин и Л. Гершонович подвергли разносу меньшевиствующих идеалистов - психологов, включая А. Залкинда, не сумевших дать правильную критику фрейдизма, а также статью А. Деборина «Фрейдизм и социология», в которой, на их взгляд, была дана лишь незначительная критика выводов последователей Фрейда вместо того, чтобы «решительно ударить и беспощадно разоблачить воинствующий идеализм теории Фрейда, показать ее смыкание с фашизирующей буржуазной наукой, вскрыть на основе ленинских указаний ее классовую природу и враждебность диалектическому материализму».

Троцкий рассматривался как один из идейных вдохновителей, выступавший против материалистической диалектики и боровшийся против марксизма под лозунгом объединения теорий Фрейда и Павлова. Те из ученых, кто усматривал в психоаналитическом учении Фрейда позитивные идеи, приемлемые для марксистской психологии, автоматически причислялись к «троцкистским контрабандистам». Их обвиняли в том, что, разделяя идеи психоанализа, они тем самым отходили и от марксизма, и от ленинизма. Троцкизм - антипод ленинизма, поскольку, как подчеркивали критики, вдохновленные письмом Сталина, «в вопросах об отношении к Фрейду Троцкий противопоставлял себя Ленину».

Те, кто стремился разоблачить троцкизм и разделаться с психоанализом, как правило, приводили высказывание Ленина о Фрейде, сделанное им в беседе с К. Цеткин осенью 1920 года. В «Воспоминаниях о Ленине», опубликованных в 1925 году, Цеткин воспроизвела один из фрагментов беседы, в котором упоминалось имя Фрейда. В июне 1925 года в одном из номеров газеты «Правда» обращалось внимание на брошюру Цеткин. Приводились набранные курсивом слова Ленина о Фрейде и делался вывод о том, что над ними следует задуматься тем, кто стремится соединить фрейдизм с марксизмом.

Апеллируя к воспоминаниям Цеткин, критики психоанализа обычно приводили следующее высказывание Ленина: «Теория Фрейда сейчас тоже своего рода модная причуда. Я отношусь с недоверием к теориям пола, излагаемым в статьях, отчетах, брошюрах и т.п. - короче, к той специфической литературе, которая пышно расцвела на навозной почве буржуазного общества. Я не доверяю тем, кто постоянно и упорно поглощен вопросами пола, как индийский факир - созерцанием своего пупа. Мне кажется, что это изобилие теорий пола, которые большей частью являются гипотезами, причем часто произвольными, вытекает из личных потребностей. Именно из стремлений оправдать перед буржуазной моралью собственную ненормальную или чрезмерную половую жизнь и выпросить терпимость к себе. Это замаскированное уважение к буржуазной морали мне также противно, как и любое копание в вопросах пола».

Вырванное из контекста общих размышлений Ленина о женском вопросе и проблемах пола, данное высказывание о Фрейде может восприниматься в плане негативного отношения к психоаналитическому учению. Однако в действительности речь идет о другом - об отношении Ленина к тем дискуссиям по вопросам пола и брака, которые имели место в то время в Германии, об его отношении к популярной литературе, используемой для просветительской работы среди немецких женщин. В беседе с Лениным на эту тему Цеткин сослалась на брошюру одной венской коммунистки о половом вопросе, пользующейся спросом в немецком женском движении. Ленин тут же отреагировал: «Упоминание в брошюре гипотез Фрейда придает ей как будто "научный" вид, но все это кустарная пачкотня». А дальше идет то высказывание Ленина, которое приведено выше. Оно свидетельствует об его критическом отношении к сексуальным теориям, некомпетентно и упрощенно излагаемым в литературе. Об оценке психоаналитического учения Фрейда речь не идет.

Кстати сказать, критически относясь к «кустарной пачкотне» в вопросах пола, Ленин вовсе не отрицал необходимость в серьезном рассмотрении сексуальной проблематики. Обсуждая с Цеткин эти проблемы, он замечал, что в области брака и половых отношений близится революция, созвучная той, которая совершилась в социальных структурах. Более того, он затрагивал даже такие проблемы, которые лишь сегодня, в условиях гласности, стали объектом пристального внимания. Речь идет о проституции. Касаясь этого вопроса применительно к нашему обществу, Ленин говорил буквально следующее: «Вообще проституция и у нас здесь поставит еще перед нами много трудных задач».

Обращая внимание на данные высказывания Ленина, не следует их переоценивать, но нет необходимости и в их недооценке. В конечном счете, дело ведь не в том, одобрял ли он психоаналитическое учение Фрейда или отвергал его, ибо, используя выражение С. Есенина, «Ленин не икона». Фактом остается лишь то, что критики психоанализа апеллировали к соответствующим высказываниям Ленина, толкуя их весьма произвольно, и, разумеется, в свою пользу. Точно также как это делали последующие идеологи, непременно ссылающиеся в своих работах на партийные документы или на высказывания государственных лидеров. В этом как раз и проявляется одна из наиболее типичных установок, связанная с идеологизацией и политизацией науки.

Отвергая психоанализ, некоторые критики ссылались не только на предвзято истолкованные слова Ленина о Фрейде, но и на высказывания Крупской о нем. Особо обращалось внимание на данную Крупской в 1923 году оценку Фрейда, согласно которой он непомерно раздувает роль полового чувства в поступках людей, а многие его объяснения подсознательных поступков являются искусственными, натянутыми, проникнутыми буржуазно-мещанскими взглядами на женщину. При этом или не учитывались иные высказывания Крупской или сознательно умалчивалось о том, что ее отношение к Фрейду и психоанализу не было столь однозначным, как это представлялось наиболее рьяным критикам психоаналитического учения.

Между тем в июне 1932 года, участвуя в проходимых в Коммунистической Академии дискуссиях по поводу педологии и ее задачах, Крупская специально остановилась на замечаниях Ленина о необходимости всестороннего изучения детей. В этой связи она подчеркнула: «Неправильно будет в пылу критики фрейдистов вместе с водой выплеснуть и ребенка, отказаться от использования ценного материала по вопросу о переводе подсознательных импульсов в сознательные, что является чрезвычайно важной для нас педагогической задачей». Одновременно Крупская обратила внимание участников дискуссии на перегибы, имевшие место среди ученых, публично раскаивающихся в своих былых увлечениях психоаналитическим учением Фрейда. Речь шла, в частности, об А. Залкинде, который в статьях и публичных выступлениях стал признавать свои «политически вредные» ошибки, состоящие в том, что он не подверг «уничтожающей критике» всю фрейдовскую методологию.

Крупская была одной из немногих, кто решался в 30-е годы призывать к разумному, взвешенному отношению к психоанализу. Можно упомянуть и С. Рубинштейна, который, вопреки усиливающейся идеологической критике психоаналитического учения Фрейда, в одной из своих работ писал: «Наряду с ложными методологическими идеями он (психоанализ) заключает в себе ценный конкретный клинический материал о природе влечений, неразработанной до него главы психологии и ряд идей, которые психология в своем дальнейшем развитии не сможет не учесть». Заслуживает внимания, пожалуй, и позиция П. Блонского, ибо его критическое отношение к сексуальным теориям Фрейда основывалась на эмпирическом материале и научной аргументации, а не на идеологических соображениях, превалирующих на страницах разнообразных публикаций, посвященных разносу психоанализа.

В начале 30-х годов в СССР была развязана широкая и мощная кампания не только по критике, но и по ниспровержению психоанализа. В научных учреждениях и учебных институтах создавались специальные комиссии, подвергшие переоценке теоретическую и практическую деятельность ученых. Так, в декабре 1930 - марте 1931 годов проходил «смотр» кафедр в Академии коммунистического воспитания, в результате которого были вскрыты «идеологические ошибки» Л. Выготского, А. Лурия, А. Залкинда и других ученых, проявивших «недостаточную бдительность» по отношению к психоанализу и фрейдизму. На научных конференциях и в печати все настойчивее стали звучать призывы к критике и самокритике, к публичному отречению ученых от их «идеологически неправильных» взглядов.

В работе «Достоевский и отцеубийство» (1927) Фрейд обращал внимание на склонность некоторых людей попеременно то грешить, то каяться. Но он явно не представлял себе такую парадоксальную ситуацию, когда ученым приходилось раскаиваться в грехах, не совершенных ими ни в мыслях ни в поступках. Тем не менее подобная ситуация имела место среди целого ряда советских ученых, в той или иной степени обращавшихся к осмыслению психоаналитических идей и фрейдизма в целом.

Одни из них публично признавались в своих ошибках, связанных с некритическим упоминанием имени Фрейда. Так поступил, например, В. Торбек, заявивший, что в одной из своих работ, опубликованных в 1930 году, ему не следовало упоминать Фрейда без того, чтобы пусть даже вкратце не указать «на всю методологическую неприемлемость учения». Необходимо было, каялся он, отчетливо заявить о том, что теория Фрейда является «биологизаторской и антимарксистской», она по сути дела реакционна, «несовместима с представлением о классовой сущности процесса развития и о классовых задачах воспитания».

Другие, подобно А. Залкинду, прибегнули к покаянию, не только отрекаясь от психоанализа и изобличая себя во вредительстве, но и призывая других ученых к саморазоблачениям. Если в 20-х годах Залкинд писал о том, что фрейдизм дает «ценнейшее обоснование для классового понимания и классового построения "психической", творческой направленности человека», то в 30-х годах он уже говорил о «политической опасности» фрейдизма, о собственном «лжефрейдизме» и доли вины за «остатки фрейдовской популярности» в стране, о своей «философской близорукости», не позволившей понять «философскую чепуху фрейдизма», и укреплении диктатуры пролетариата, навсегда вбивающей «осиновый кол в могилу советского фрейдизма». Если в опубликованной в 1930 году работе «Половое воспитание» А. Залкинд высказывал критические замечания в адрес фрейдизма и в то же время признавал ценность некоторых идей Фрейда, то после развернувшейся идеологической кампании, инициированной письмом Сталина, он не только признавался в «крупной ошибке» данной работы, заключавшейся в том, что он не подверг «резкой, уничтожающей критике всю фрейдовскую методологию в целом», но и говорил о содержащемся в ней отзвуке «фрейдовской сексуализации психики человека» и «политически вредной переоценке роли сексуального».

Третьи избрали умеренную позицию, свернув свои исследования по психоанализу и сделав уступки официальной идеологии, насаждающей и поощряющей атмосферу отречения от зарубежных идей и концепций. К их числу относится, в частности, А. Лурия, который в середине 20-х годов работал над книгой «Принципы психоанализа и современный материализм», опубликовал первую главу из этой рукописи, но позднее переключился на иные исследовательские задачи. При этом ему пришлось пойти на компромисс и отказаться от ранее высказанной им мысли о психоанализе как монистической системе. «Эта мысль, - писал он в 1932 году, - по существу не совместимая с построением марксистской психологии, руководила целым рядом работ автора, и нужен был ряд лет, чтобы враждебная марксизму сущность этих биологизаторских тенденций психоанализа была им полностью осознана». Можно представить себе убийственную (в прямом и переносном смысле слова) политическую и идеологическую обстановку того времени, когда Лурия, являвшийся активным членом русского психоаналитического общества, лично переписывающийся с Фрейдом и высоко оценивающий его вклад в развитие науки был вынужден прибегать к подобного рода заявлениям во имя дальнейшего продолжения своей исследовательской деятельности как ученого.

На страницах многих журналов развернулась такая резкая, переходящая в огульные обвинения политического характера критика ученых, что мало кто из них мог открыто отстаивать свои взгляды, не рискуя оказаться в опале. Покаяние стало широко распространенным. Причем, раскаявшись в своих ошибках, некоторые «грешники» стремились переложить вину на других ученых, обвиняя их в самых различных прегрешениях. Так, Б. Ананьев не только признавался в некогда совершенных им ошибках - поддержка «скверных традиций буржуазной науки» - и выражал свою приверженность официальной идеологии, говоря о том, что работы Сталина образуют «единственно верный критерий по отношению к истории психологической науки», но и критиковал «историзм» Л. Выготского и А. Лурия, ведущий, по его словам, к «идеалистической ревизии исторического материализма и его конкретизации в психологии».

Поэтому стоило лишь только в каком-либо исследовании положительно отозваться об основателе психоанализа или его идеях, как оно немедленно подвергалось идеологической критике. Так и случилось, например, с работой «Основные течения современной психологии» (1930), в которой М. Ширвиндт назвал Фрейда «Достоевским современной психологии». Критики тут же обратили внимание на появление, по их выражению, «сугубо беспартийной книги, заслуживающей самого сурового осуждения и отпора», и со ссылками на письмо Сталина подчеркнули, что она «лишний раз сигнализирует о недостатках работы на фронте психологии и указывает на необходимость усиления бдительности».

Упомянутое выше письмо Сталина было взято на вооружение многими радикально настроенными философами, психологами и педагогами, использовавшими его в качестве неопровержимого аргумента в борьбе с теми учеными, кто пытался отстаивать свои идеи и концепции, ссылаясь на различные соображения научного порядка. Это нашло отражение практически во всех философских, психологических и педологических журналах того периода. Вот характерная выдержка, содержащаяся в одном из таких журналов: «Письмо т. Сталина, со всей остротой поставившее задачу поднятия на всех участках нашей работы воинствующей партийности, задачу развернутой и углубленной самокритики, задачу пересмотра нашей теоретической продукции под углом зрения выкорчевывания всяких антимарксистских, антиленинских установок, "теорий", ошибок, является знаменем всей нашей работы на теоретическом фронте».

В обстановке непрестанного идеологического давления, поощряющего изощренную критику, самобичевание и покаяние, многие ученые отвернулись от психоаналитического учения Фрейда. И нет ничего удивительного в том, что ряд исследователей, ранее апеллировавших к психоанализу, позднее старался в лучшем случае не вспоминать о былых увлечениях, а в худшем - отрекаться от своих убеждений. Показательная в этом отношении позиция Б. Быховского, уделившего в свое время значительное внимание рассмотрению психоанализа. Так, в 1923 году он пришел к выводу, что в своей основе психоанализ представляет собой учение, проникнутое «материализмом... и диалектикой, то есть методологическими принципами диалектического материализма». Через два года (1925) в предисловии к опубликованной в 1926 году работе о психоанализе Б. Быховский указывал на некоторые ошибки, свойственные психоаналитическому учению, и в тоже время подчеркивал, что «несовершенные искания Фрейда чреваты многими ценными мыслями и перспективами, которые следует извлечь и взрастить на плодотворной почве диалектического материализма». Год спустя он уже подвергал критике социологические взгляды Фрейда, ведущие к «идеалистическому пониманию истории». А после публикации письма Сталина решительно отказывался от своей ранее написанной книги «Очерк философии диалектического материализма» (1929) и осуждал ее последующее издание на белорусском языке.

Такова была общая ситуация подавления не только инакомыслия, но и любого проявления личностной позиции, не вписывающейся в русло «воинствующей партийности». Она заставляла целый ряд ученых поступаться своими взглядами, возлагать на себя вину за различные прегрешения и публично каяться перед «истинными марксистами».

В конечном счете, политическая и идеологическая борьба в науке с «троцкистской контрабандой» завершилась изгнанием психоанализа и фрейдизма из лона отечественной теории и практики. Психоаналитическое учение Фрейда о бессознательном было объявлено реакционным, классово чуждым, враждебным марксизму и отражающим, наряду с другими западными теориями, «глубокий кризис» буржуазной науки.

Когда основатель психоанализа узнал об этом, он не мог понять, почему большевики считают, что психоанализ враждебен их системе. Наша наука, подчеркивал он в одном из писем, датированных 1927 годом, «не способна стать на службу какой-либо партии». И только в дальнейшем Фрейд пришел к заключению, что в русском большевизме теоретический марксизм создал «запрет на мышление». Этим как раз и объясняется, на его взгляд, негативное отношение к психоаналитическому учению в СССР.

Как бы там ни было, но в условиях тотального подавления инакомыслия любые попытки ученых обратиться к позитивным идеям психоанализа стали восприниматься в 30-х годах в нашей стране как нечто крамольное, недозволенное, политически и идеологически преследуемое. Эта тенденция сохранилась на долгие годы, в результате чего многие проблемы, касающиеся осмысления бессознательных процессов, раскрытия механизмов психологической защиты и понимания явлений массовой истерии, оказались вне поля зрения серьезных академических исследований.

Политическая культура и психоанализ

Не берусь судить о том, как Сталин лично относился к психоанализу, ибо не располагаю достоверными сведениями на этот счет. Известно, что в 20-е годы существовал специальный детский сад, где в воспитании детей применялись психоаналитические методы и подходы. Поглощенный политическими интригами и не уделявший особого внимания детям, Сталин вряд ли имел возможность оценить результаты использования психоаналитического метода в воспитании подрастающего поколения. Было бы, видимо, некорректно говорить и о том, что, коль скоро Троцкий выступал в защиту психоанализа, то Сталин непременно занимал противоположную позицию. Не секрет, что, одержав победу над Троцким, он впоследствии брал на вооружение его некоторые идеи, выдавая их, разумеется, за свои собственные или маскируя под Ленина. Поэтому без знания необходимых подробностей трудно судить о действительном отношении Сталина к психоанализу.

Однако, полагаю, дело вовсе не в том, был ли Сталин осведомлен о психоаналитическом учении Фрейда. Более важно то, что политическая культура пришедших после Октябрьской революции к власти людей способствовала созданию той системы, которая не только породила тиранию Сталина, но и долгое время после его смерти воспроизводила саму себя и духовную атмосферу, накладывающую существенный отпечаток на развитие многих научных направлений. В системе, где доминировала антицивилизационная политическая культура, не так-то легко было выжить инакомыслию, не отвечающему канонам догматически истолкованного марксизма. Воспринятое на отечественной почве русской науки психоаналитическое учение Фрейда - одна из многих жертв, принесенных на алтарь очищения марксизма от скверны инакомыслия.

Развязанная Сталиным борьба с «троцкистской контрабандой» в науке несомненно способствовала сперва изгнанию психоаналитических идей из сознания многих ученых, а затем приобретению стойкого иммунитета против возможного их вторжения со стороны современной западной культуры. Но имелись, на мой взгляд, и другие не менее существенные основания для неприятия психоанализа в период зарождения культа и тирании Сталина. Психоанализ с его методами вторжения в глубинные пласты личности, с попытками проникновения по ту сторону сознания человека и раскрытия логики возникновения бессознательных процессов как на индивидуальном личностном уровне, так и в общественной жизни, представлял потенциальную опасность для политической культуры, породившей репрессивный аппарат массового подавления инакомыслия.

В самом деле, разве не опасно для «отца народов» учение, рассматривающее историю развития человечества через призму убийства детьми отца-вожака на заре становления первобытного общества? Разве можно допустить распространение идей, согласно которым в каждом человеке жив «эдипов комплекс», психоаналитически трактуемый в плане извечного двойственного отношения сына к своему отцу, одновременно его любящего и ненавидящего, испытывающего перед ним страх и стремящегося занять его место в жизни? Следует поощрять восхищение отцом, его обожествление. Поддерживать животный страх перед его могуществом и властью. Но вот допускать возникновение чувств ненависти и тем более мыслей о возможном ниспровержении, убийстве отца! Это значит - рубить сук, на который удалось забраться по груде трупов, перемолотых во «всероссийской мясорубке».

Опасность психоанализа состояла и в том, что некоторые ученые, апеллирующие к психоаналитическим идеям, начали посягать на такие святыни, как коммунизм и партия. Чего стоит одно название книги Г. Малиса «Психоанализ коммунизма»! Но в ней хоть не подвергалась сомнению сама идея коммунизма как светлого будущего. Напротив, опираясь на психоаналитическое учение Фрейда, Г. Малис исходил из того, что в коммунистическом обществе будут устранены конфликты между индивидуальными стремлениями и социальными запросами и что, когда общественный строй явится «социальным претворением бессознательного мира человека», тогда человечество «освободится от бесплодной борьбы с лежащим вне сознания прошлым и совершит свой великий прыжок "из царства необходимости в царство свободы"».

В других же исследованиях высказывались крамольные мысли, не только подвергшие сомнению целесообразность пролетарской революции, но и дающие повод рассматривать коммунистические идеалы, как возврат к инфантильному состоянию людей. Такая тенденция отчетливо просматривалась в работе венгерского автора А. Кольнаи «Психоанализ и социология» (1921), в которой говорилось о регрессивном характере всякой революции, пролетарской диктатуре как диктатуре вождей против самого пролетариата, коммунизме как возврате к первобытной орде с ее всесильным отцом-вожаком или отцом-вождем, подчиняющим своей власти всех остальных ее членов.

Правда, подобное использование психоаналитических идей в социологии вызвало резкую критику со стороны ряда советских ученых. В частности, А. Деборин охарактеризовал взгляды А. Кольнаи как реакционные, а, фрейдовскую концепцию убийства отца в первобытной орде как ложную и неприемлемую для объяснения истории развития человечества. «Вождь партии или определенного идейного направления, - писал он, - ничего общего не имеет ни с первобытным отцом, ни с господином, ибо его «власть» покоится не на насилии, а на убеждении и на общности взглядов, выразителем и представителем которых он является». Однако реалии жизни советского общества 20-х и последующих годов ставили перед критически мыслящими учеными такие вопросы, которые заставляли их по-новому осмысливать противоречия, связанные с борьбой за власть в партийном аппарате.

Некоторые ученые предприняли попытку рассмотрения бессознательных комплексов, оказывающих воздействие на формирование политических принципов и классового самосознания. В. Розенберг, например, размышлял о возможностях «обработки мозга индивида» посредством идейного убеждения и внушения. Он полагал, что в том случае, когда человека исключали из партии в результате очередной «чистки», часто вся его пролетарская идеология «затормаживается, угасает, отрывается быстро, как хвост у ящерицы, - область сознательного захватывают загнанные в подсознание вредные комплексы».

В. Внуков обратился к исследованию психопатологии социального быта, показав с психоаналитических позиций, как происходит срастание этических оценок с сексуальными переживаниями и каким образом создается сложное символическое отношение между иллюзией и действительностью, иллюзорным миром и реальным бытием людей. Он обратился к осмыслению Октябрьской революции, пытаясь выявить ее влияние на интимные стороны эмоциональной жизни революционеров и участников гражданской войны. Рассматривая конкретные случаи, В. Внуков пришел к выводу, что у многих больных конфликтные ситуации создаются в силу столкновения их предшествующих мещанских установок с новой ролью революционеров. По его мнению, революционер, вздыбившийся на самого себя, напоминает молодого человека, который «впервые приступает к коитусу и не может выполнить его», а его эмоциональный тонус и соответствующие представления, особенно ярко проявляющиеся в болезненном состоянии, нередко идут «по линии персонификации своей социальной вины в образе В. И. Ленина».

Осуществлялись также исследования, предусматривающие раскрытие и объяснение «патологии партийцев», когда внимание акцентировалось на тяжелых «невротических комплексах политического характера». Так, А. Залкинд предпринял анализ негативных сторон партии, стремясь вскрыть ее «язвы и гнойники». Он предложил социально-биологическую классификацию членов партии, выделив среди них шесть групп. «Фрондеры», активно работающие в партии, но не приспособившиеся к новым условиям жизни в период НЭПа и занимающиеся склочничеством, подсиживанием коллег, разоблачением различных группировок и уклонов в партийных рядах. «Болеющие», направляющие свою нерастраченную эмоциональность во внутрь, болезненно воспринимающие происходящие в жизни изменения и осуществляющие «бегство в болезнь». «Сексуалисты», направляющие эмоции в сторону «полового прорыва», заменяющие ненависть к политическим врагам и ярость борьбы за власть любовной ревностью и жаждой половых обладаний. «Выплескиватели», направляющие свою эмоциональность в русло искусственного возбуждения, будь то алкоголизм или наркомания. «Хищники», эготизирующие эмоциональность, направляющие ее на карьеризм, материальное преуспевание в жизни. И, наконец, те "члены партии, у которых наблюдается дезорганизация эмоциональности вследствие непривычки к умственному труду и перенапряжения, связанного с глубоким чувством ответственности за порученное дело и неспособностью с ним справиться в результате недостаточной компетенции.

А. Залкинд считал, что особо следует обратить внимание на группу партийцев, охарактеризованную им как «хищники». Эта группа «чрезвычайно опасна как той злобой, которую она своим карьеризмом вызывает внутри партийных масс, так и тем опорочивающим значением, которое она имеет для партии вовне». Вызывает беспокойство и группа тех партийцев, у которых, согласно А. Залкинду, вечное перенапряжение «опустошает постепенно их эмоциональную жизнь, выжимая из нее всю энергию для питания гигантских сверхмерных умственных усилий, не оставляя в итоге места для свободных гибких, творческих проявлений».

И хотя А. Залкинд полагал, что партия достаточно разумна, чтобы не бояться обнаружить свои «язвы и гнойники», тем не менее его размышления об «одичании партийцев» как самой страшной «болезни партии», о партийной группе «хищников», впоследствии переросшей в клан тех, кто на протяжении многих лет совершал должностные преступления, и о нетворческих работниках, способствовавших процветанию партийной бюрократии, - все это не могло не встретить негативного отношения со стороны властвующей элиты.

Не случайно исследования подобного рода были пресечены самым решительным образом. Не случайно и то, что психоанализ был разбит в пух и прах, ибо он действительно был потенциально опасным для политической культуры, взращивающей систему чудовищного подавления всякого инакомыслия независимо от того, находились ли его носители у подножия или на вершине государственной пирамиды власти.

В 20-е годы ученые могли, разумеется, взывать к разуму и совести исследователей, обративших свой взор на психоанализ и, пытавшихся разобраться в существе психоаналитического учения Фрейда. «Многие критики, - писал Я. Коган, - не дали себе даже труда проверить факты, на основании которых были созданы те или иные положения психоанализа. Те же из них, которые подходили без предвзятости к фактам и наблюдениям, опубликованным психоанализом, неизбежно склонялись в сторону положительной оценки его».

Можно было также сетовать на то, что, к сожалению, ряд медиков, психологов и педагогов не сумел по достоинству оценить заслуги Фрейда в сфере изучения человеческой психики. «Везде и всегда, - замечал И. Перепель, - гениальная личность опережает свое поколение. И жалкие современники плетутся в хвосте, падая под бременем непосильной для них мысли. Сколько же человечеству понадобится на то, чтобы понять и оценить гениальное творчество Фрейда и подняться на самый гребень вспененной им волны, не рискуя захлебнуться».

В конце 20-х и даже в начале 1930 года можно было еще позволить себе положительно отзываться о фрейдизме, а также о других зарубежных течениях, включая бихевиоризм и структурализм. «Поскольку эти течения современной психологической науки, в качестве исходных методологических положений, принимают положения диалектического материализма, постольку, - замечал Б. Фрингер, - они по отношению к общей задаче построения марксистской психологии... пока еще могут считаться попутчиками».

Однако с началом организации Сталиным широкой кампании по разоблачению скрытых врагов в науке все предшествующие призывы к разуму в научной оценке психоанализа оказались подавленными идеологическими и политическими соображениями. Теоретические дискуссии и ошибки по поводу психоаналитического учения Фрейда обернулись преследованием и гонением тех, кто так или иначе соприкасался с психоаналитическими идеями. Наиболее стойких, не признавших своих «ошибок» постигла тяжелая участь, как это случилось, в частности, с А. Варьяшем, оказавшимся в заключении. Публичное отречение от психоанализа, покаяние в политических грехах отнюдь не всегда способствовало сохранению жизни, которая могла оборваться в любую минуту, как это произошло с А. Залкиндом в 1936 году.

В условиях жесткого политического и идеологического прессинга, сопровождающегося репрессиями и физическим уничтожением инакомыслящих, психоанализ сошел со сцены отечественной науки. В 40-е годы о нем вообще не упоминалось. Во второй половине 50-х годов о нем снова заговорили, но в основном в плане непримиримой идеологической борьбы «с антинаучными и реакционными» психоаналитическими концепциями. Проведенное в октябре 1958 года в Москве по инициативе Президиума Академии медицинских наук СССР научное совещание по вопросам идеологической борьбы с современным фрейдизмом вновь продемонстрировало живучесть сталинских установок на политизацию и идеологизацию науки. И хотя именно в это время началось развенчание культа Сталина, тем не менее со ссылками на решения XX съезда КПСС на данном совещании в качестве исходной установки подчеркивалось, что мирное сосуществование противоположных систем не должно вести к ослаблению в идеологической борьбе и, следовательно, советские ученые должны развернуть более активное наступление на фрейдизм, который расценивался не иначе «как средство одурманивания масс в интересах империализма, как идейное оружие в борьбе против марксизма».

В настоящее время в результате процессов демократизации, способствующих духовному возрождению общества, происходит радикальное переосмысление предшествующей истории развития советской науки. Меняется отношение и к психоанализу. Вновь издаются и переиздаются работы Фрейда. На страницах научных изданий и периодической печати звучат трезвые оценки психоаналитических идей и концепций.

Есть основания полагать, что переосмысление идейного наследия Фрейда не будет более окрашиваться в уродливые политические и идеологические тона, как это имело место в конце 20-х - начале 30-х годов. Хочется думать, что суровые и болезненные уроки прошлого, связанные с репрессиями в науке и подавлением инакомыслия в обществе, не пройдут бесследно ни для современников, ни для того подрастающего поколения, которое в недалеком будущем робко или уверенной поступью войдет в храм научного знания и познания. И те, и другие могут почерпнуть много ценного и полезного из истории развития психоанализа в нашей стране, ибо обращение к историческому материалу не только способствует пониманию всех сложностей и противоречий предшествующего развития, но и заставляет задуматься над бессознательными процессами, драматически развертывающимися как на индивидуально-личностном уровне, так и в сфере формирования массового умонастроения, миропонимания и практического действия.

При публикации настоящей статьи на других интернет-сайтах гиперссылка на www..
Статья подготовлена специально для сайта www..М. Лейбин «Антология российского психоанализа» том 2, Овчаренко В. И., Лейбин В. М.; М. 1999 г.

Введение

Просвещенные люди понимают, что выпавшая нам эпоха - это эпоха всемирной борьбы за духовное отношение человека к человеку против принципа «человек человеку волк». Именно сейчас решается, будет ли человеческое общество жить согласно идее сопричастности, либо по закону эксплуатации. С философской точки зрения речь идет о двух антагонистических друг другу мировоззренческих парадигмах. В соответствии одной из них человек - это эгоистичный зверь, вынужденный придумывать понятия »Святого» для более или менее удобного выживания в группе. И тогда в своей основе каждый человек для каждого другого человека есть объект для манипуляции, торговли. В соответствии с альтернативной позицией существует врожденное чувство сопричастности человека человеку. И тогда в своей основе каждый человек для каждого другого - это самоценная реальность, а не объект для использования. В этом случае изначальный, нередуцируемый смысл обретает слово «Святое».

К несчастью, тьма либерального коммерческого отношения к человеку накрывает весь мир, а ключевой объект удара под обобщенным лозунгом «Ничего святого» - это славянские республики бывшего Советского Союза и, прежде всего, Россия. Современная Россия - страна, в которой правят бал либеральная бездуховность, русофобия и алчность. Мы знаем, что против нашей Родины идет неприкрытая психо-информационная война, и в этой войне громадную роль играют мифы, направленные против основ русской советской цивилизации, в целом, и великой эпохи Сталина, в частности. Один из таких мифов, активно внедряемых в массовое сознание еще во времена перестройки, представляется нам особенно значимым для понимания происходящих сегодня процессов, тем более, что именно этот информационный вирус, в отличие от ряда других, до сих пор не исследован коммунистами в достаточной степени. В настоящей статье мы постараемся устранить данный пробел.

О том, как «усатый тиран» советскую психологию разгромил

Речь идет о мифе, гласящем, что «кровавый и невежественный тиран» Сталин, «совершая свои свирепые глупости», среди прочего разрушил отечественную психологию, которая бурно развивалась на заре Советской власти. Критикам Сталина особенно нравится ссылаться на постановление ЦК ВКП (б) от 4 июля 1936 года «О ПЕДОЛОГИЧЕСКИХ ИЗВРАЩЕНИЯХ В СИСТЕМЕ НАРКОМПРОСОВ». Постановление действительно фактически уничтожало существовавшую на тот момент времени психологическую науку в СССР, так как за названием «педология» стояла именно психология, развиваемая и проповедуемая такими корифеями данной отрасли знания, как Л.С. Выготский, А.Р. Лурия, А. Б. Залкинд, С. С. Моложавый, П. П. Блонский, М. Я. Басов, А.Н. Леонтьев и д.р. В постановлении, среди прочего, говорилось: «ЦК ВКП(б) устанавливает, что такая теория [педология прим. автора ] могла появиться лишь в результате некритического перенесения в советскую педагогику взглядов и принципов антинаучной буржуазной педологии, ставящей своей задачей в целях сохранения господства эксплуататорских классов доказать особую одаренность и особые права на существование эксплуататорских классов и «высших рас» и, с другой стороны, - физическую и духовную обреченность трудящихся классов и «низших рас». Такое перенесение в советскую науку антинаучных принципов буржуазной педологии тем более вредно, что оно прикрывается «марксистской» фразеологией» (источник - http://www.zaki.ru/pagesnew.php?id=1933).

На основании этих и аналогичных обвинений, ЦК ВКП (б) полностью ликвидировало педологию в СССР и на уровне теории, и на уровне практики. Вот что о рассматриваемых нами событиях говорится к учебнике истории психологии под. ред. Ярошевского за 1996 год: «Первый педологический съезд состоялся в конце 1928 - начале 1929 года. На съезде была выработана общая платформа развития отечественной детской психологии. Достаточно сказать о новом понимании психического развития, которое было разработано М.Я.Басовым и Л.С.Выготским. Появление этих концепций доказывает, что 20-30-е годы были периодом расцвета, взлета отечественной детской психологии.. Но... в стране наступила эпоха сталинщины (здесь и далее курсив автора). Свобода, ушедшая из жизни общества, уходила и из жизни школы... Все это привело к появлению известного постановления 1936 года «О педологических извращениях в системе наркомпросов» и директивному «закрытию» педологии. ... было прервано развитие психологических школ и традиций, что является необходимым условием формирования науки. ...» (13).

То же самое мы можем найти во многих других учебниках и монографиях. Что же это за явление такое, педология, что на нее так ополчился Сталин, и что ее так активно защищают ненавистники Сталина?

Мы возьмем на себя смелость утверждать, что упомянутое выше постановление стало одним из последовательных действий Сталина по защите отечественных святынь и отечественной цивилизации от троцкистов - классиков так называемого «чистого марксизма», отвергающих саму мысль о безусловной, нередуцируемой реальности Святого.

На первый взгляд, это утверждение нелепо. Какая связь может быть между троцкизмом и «педологией»? Оказывается, самая прямая связь. Дело в том, что педология - это маскировочное название особого направления психологии - психоанализа, а распространением психоанализа в России активно и системно занимались и занимаются находящиеся у руля государственной власти троцкисты, причем происходило и происходит это как в первые годы Советской власти, так и в наше время, потому что именно психоанализ являлся и является наиболее близким троцкизму (и либеральной демократии) учением о психической реальности. Сказанное требует прояснения и убедительных доказательств.

Психоанализ как теория и практика разложения души

Сначала определимся с тем, что такое психоанализ. Согласно психоаналитическому учению, в наше время впервые сформулированному Фрейдом (8, 9, 10, 11, 12, 13), человек есть существо, представляющее собой сгусток слепой материи, подвергаемый различным раздражениям и разрываемый эротическим влечением и влечением к смерти (причем влечение к смерти является доминирующим). При этом каждое из влечений нивелирует воздействие другого, но, одновременно, внутренне схоже со своим «визави». Психоанализ Фрейда (и вообще психоанализ) можно выразить фразой из книги А.Ф. Лосева «Жизнь» (представим себе, что Фрейд это «Юрка»):

«...Вот именно, вот именно, - подтвердил мою мысль Юрка. - Вот именно, жизнь сама себя губит. А я тебе прямо скажу: жизнь - это и есть смерть. Сама же себя порождает, сама же себя и пожирает. Ни одно мгновение она не есть только жизнь. Каждое мгновение она есть и смерть... В твоем организме каждое мгновение нарастает, наплывает, порождается новое, небывалое, молодое, сильное. Но в то же самое мгновение оно и уплывает, убывает, умирает, гибнет. Каждое мгновение организм впитывает в себя среду, где он живет, перерабатывает ее в себя, ассимилирует себе, превращает в себя. Но и в каждое мгновение он выталкивает из себя переработанные материалы, убивает, умерщвляет себя, гибнет ежесекундно. Только вот что-нибудь наступило в жизни, и - в тот же момент уходит, смывается, улепетывает. И все эти точки так плывут, что ни за одну схватиться нельзя. В конце концов даже не поймешь, чего больше в организме, жизни или смерти. Ну после этого чего же ты тут хорошего нашел? После этого, разве жизнь не есть хаос и неразбериха, разве она не есть вечная и смутная суматоха, разве она не есть истерика самого бытия, разве она не слабоумие, разве она не хлестаковщина, не...?» (4)

Борьба и «взаимопереплетение» влечений, считал Фрейд (11), приводят к структурированию психической реальности на манер «рака, лебедя и щуки»: Оно (ИД), эго («Я») и Суперэго (СверхЯ). Согласно психоаналитической структурной модели психики фундаментом психической реальности является Оно, т.е. область влечений, то есть инстинктивных импульсов, источник которых - живая материя, и ничего больше. В Оно царствуют «чистая» деструкция, «концентрированная» сексуальность и иные влечения. Суперэго является продуктом отождествления с образами отца и матери. Суперэго - внутренний тормоз, запрещающий человеку бесконтрольно выпускать влечения наружу и требующий компромисса между стремлением умереть и продолжить род. А эго вынуждено «служить трем господам» (еще и реальности), и данный факт означает, что человек никогда не может быть счастлив по настоящему. Эго и Суперэго - это своеобразные надстройки над материальным базисом, надстройки, которые рано или поздно разрушаются вместе с телом и которая выражают собой невозможность тела в полной мере «расслабиться и получить удовольствие» Поэтому, убеждал Фрейд, нужно стремиться к тому, чтобы максимально безболезненно умереть (фактически, являясь западным аналогом буддизма, психоанализ, предлагает добраться до эмоциональных основ нашей жизнедеятельности и грамотно их разрушать, постепенно «умеряя страсть» и двигаясь к равнодушию). А этому мешают наши иллюзии, заставляющие к чему-то стремиться. Как видно, Фрейду удалось выявить реальные психические факты. Но значит ли это, что его теория верна? На самом деле, она верна настолько, насколько она описывает потерявшего веру в Святое человека. Самое главное, Фрейд не верил в подлинность нашего бытия, в истинность душевной сопричастности. В монографии «Пол ту сторону принципа удовольствия» Фрейд писал: «Если мы признаем как не допускающий исключений факт, что все живое умирает, возвращается в неорганическое, по причинам внутренним, то мы можем лишь сказать, что цель всякой жизни есть смерть, и, заходя еще дальше, что неживое существовало прежде живого. Наши инстинкты, эти сторожа жизни, первоначально были спутниками смерти» (8).

Поэтому для Фрейда по сути не было ничего Святого. Он писал о вере в Святое как об иллюзии, не понимая, что бытии без Святого, бытие без трансценденции не логично и не рационально. Утверждая, скажем, что христианство - это каннибальская религия (9), Фрейд не понимал, что, например, это не обряд причастия является отражением людоедских ритуалов, а людоедские ритуалы являются искажением стремления к Единству. Фрейд смог описать негативные стороны психологии масс, и не смог ощутить духа соборности. Модифицированный современными психоаналитиками, его метод работает как средство адаптации, он позволяет влиять на себя и других, но не дает возможности быть в Другом, сделать Другого центром бытия. В плане же практики психоанализ - это, по сути, перевернутая исповедь.

Во время исповеди верующий человек открывается перед тем, в кого он верит, как в Источника Бытия, и ближним, докапываясь до глубиннейших тайников своей души на основе определенной ценностной позиции («люби ближнего своего как самого себя»)..

Во время же психоанализа пациент должен говорить все, что приходит ему в голову (в соответствии с правилом свободных ассоциаций), независимо от содержания говоримого принимая это как часть себя. При этом методология психоанализа подразумевает, что аналитик должен помочь пациенту интегрировать в личность нарушающие единство с Другим (ближним) элементы (ради достижения адаптивности).

Приведу пример. Например, некий человек во время смертного голода испытывает людоедский импульс (т.е. у него появляется побуждение съесть того или иного ближнего). Такое побуждение может возникнуть у каждого человека (ибо каждый из нас несовершенен). Что в такой ситуации сделает верующий человек? Он признает свою слабость, в результате которого побуждение появилось и оказало свое действие, ощутит, что именно (зависть (вообще или к конкретному человеку и т.д.) является причиной импульса) и в присутствии Другого полностью отвергнет каннибальское побуждение, как чуждое ядру своего «я», своей душе. В результате он ощутит Другого как самого себя. И, напротив, психоаналитик будет так воздействовать на своего пациента, чтобы тот принял людоедский импульс как естественную часть человеческой природы, часть, которую просто надо «облечь в цивилизованные рамки». Таким образом, психоанализ в качестве центра утверждает именно замкнутое на себе эго, действующее по закону выгоды (пусть и очень сложному за счет «надстройки»). Тем не менее, выявленные Фрейдом психические факты обязательно следует учитывать, так как они позволяют осознать суть душеразложения (психо - душа, анализ - разложение) и человеческой тени. Если же психоанализ берется в качестве парадигмы - происходит именно душеразложение.

Фрейд и Троцкий. Троцкизм и разложение души.

Но какое отношение к Фрейду имел Троцкий? Непосредственное отношение. Об этом мало кто знает, но именно Троцкий хотел заменить психоаналитическим воспитанием православную веру и для этого активно развивал психоанализ в Советской России, работающий на базе так называемого Русского психоаналитического общества (РПСАО), созданного в 1922 году инициативной группой ученых и общественных деятелей, среди которых находились И. Д. Ермаков, С. Н. Шпильрейн, О. Ю. и В. Ф. Шмидт, М. В. Вульф, Г. П. Вейсберг, А. Г. Габричевский, А. А. Сидоров, П. П. Блонский, С. Т. Шацкий, В. А. Невский, Ю. В. Каннабих, Н. Е. Успенский и др. Секретарями Общества были - А. Р. Лурия, позднее - В. Ф. Шмидт. Членами Общества также являлись Р. А. Авербух, Л. С. Выготский, Б. Д. Фридман (12). Как мы видим, некоторые из этих психоаналитиков уже знакомы нам в качестве педологов...Отметим, что эти будущие педологи действовали на государственном уровне: официальной резиденцией РПСАО в 1922-1925 гг. являлся Государственный психоаналитический институт 912). Как же так получилось?

Вот что свидетельствует Александр Маркович Эткинд, один из наиболее известных современных российских психоаналитиков (Вице-президент Фонда возрождения русского психоанализа), в своей работе «Эрос невозможного: история психоанализа в России»:

«Работы московских аналитиков одно время поддерживались и курировались высшим политическим руководством страны и более всего Львом Троцким, история отношений которого с психоанализом заслуживает особого обсуждения. Педология, специфически советская наука о методах переделки человека в детском возрасте, создавалась людьми, прошедшими более или менее серьезную психоаналитическую подготовку. Определенное влияние психоанализ оказал на зарождавшиеся в 20-е годы идеи, которые стали определяющими в развитии психологии в стране на полвека вперед» (12)

Сам Троцкий в письме академику Павлову от 23.09.1927 писал: „В течение нескольких лет моего пребывания в Вене я довольно близко соприкасался с фрейдистами, читал их работы и даже посещал тогда их заседания... По существу, учение психоанализа основано на том, что психологические процессами представляют собою сложную надстройку над физиологическими процессах и находятся в служебном положении к этим последним. Связь «высших» психических явлений с самыми «низшими» физиологическими остается, в подавляющем большинстве случаев, подсознательной и прорывается в сновидениях и проч.»

А раз психическое (душевное), это надстройка, то ее грамотное разложение позволит, мыслил вождь перманентной революции, построить общество, в максимально степени удовлетворяющее материальные потребности - единственно исконные потребности человека. Троцкий, согласно Эткинду, был уверен, что „в коммунистическом обществе не будет ни неврозов, ни религии...» (12).

Что же Троцкий хотел поставить на место религии? Не то ли же самое, что и Фрейд: «максимально безболезненный компромисс с влечениями материи по принципу «ничего Святого»«? На место религии Троцкий хотел поставить психоанализ.

Читаем дальше «Эрос невозможного»: «Перед людьми, сделавшими революцию, стала тогда одна главная проблема, включавшая все остальные: новое общество создано, но люди в нем жить не могут, не умеют и, главное, не хотят. Кажется, Троцкий, которого его политические противники без конца упрекали в высокомерии, искал третий путь - самый амбициозный и романтический, самый несбыточный. Люди не способны жить в новом обществе - значит надо переделать людей. Переделать природу человека! ... Ранний советский психоанализ был в невиданной степени политизирован и близок к государственной власти. Руководство Русского психоаналитического общества начала 20-х годов почти полностью составляли видные большевики, намеревавшиеся использовать психоанализ в своих интересах. Москва 20-х годов видела организацию Государственного психоаналитического института (словосочетание, невиданное в истории психоанализа) и Психоаналитического детского дома, специализированного заведения для детей высших партийных функционеров. На психоанализ как на часть своей новой политики делал ставку Троцкий, а в детском доме-лаборатории психоаналитическое воспитание получал сын Сталина Василии» (12)

Троцкий, мировой психоанализ, Госдеп и Воланд

Поддержку троцкисты с их чуждым русской христианской цивилизации учением о материальных потребностях, влечении смерти и сексуальном влечении как об основе бытия и человеческой жизни нашли и у зарубежных коллег. Одним из них являлся примечательная личность - Посол США в России (1933-1936) и Франции (1936-1941) Уильям Буллит. Эткинд свидетельствует, что «одно время Уильям состоял пациентом Фрейда... Психоаналитикам Буллит известен также тем, что сумел добиться от Фрейда соавторства в написанной в основном им, Буллитом, биографии президента США Т. В. Вильсона (1). Дипломатам он известен как человек, игравший ключевую роль во внешней политике США перед Второй мировой войной. Узкому кругу историков-славистов его фамилия знакома еще в связи с тем, что он поддерживал какие-то отношения со знаменитым писателем Михаилом Булгаковым» (12).

А вот последнее особенно интересно. Оказывается, пропагандируемый троцкистами психоанализ (педология) был делом жизни и для того, чья личность стала прототипом... сатаны в «Мастере и Маргарите» Булгакова.

Вновь обратимся к Эткинду:

«Бал Сатаны в Спасо-хаусе. 3 апреля 1935 года в Спасо-хаусе, великолепном особняке на Арбате, в котором и сейчас находится личная резиденция американского посла, состоялся прием. На нем было 500 приглашенных - «все, кто имел значение в Москве, кроме Сталина». Американцы честно развлекались и пытались развлечь гостей. Тем было трудно. Большевики-интеллектуалы (тут были Бухарин, Бубнов, Радек) последние, месяцы держались у власти. ...Гости собрались в полночь. Танцевали в зале с колоннами, с хор светили разноцветные прожектора. За сеткой порхали птицы. В углах столовой были выгоны с козлятами, овцами и медвежатами. По стенам - клетки с петухами, В три часа утра петухи запели. Стиль рюсс, насмешливо закончила описание этого приема в своем дневнике жена Михаила Булгакова. ...Выделялись одеждой большевики: Бухарин был в старомодном сюртуке, Радек в туристском костюме, Бубнов в защитной форме. Был на балу и известный в дипломатической Москве стукач, «наше домашнее ГПУ», как звала его жена Бубнова, некий барон Штейгер; конечно, во фраке. Дирижер был в особо длинном фраке, до пят. Если судить по ее записи, в самом деле - забавно, но ничего особенного. Есть, однако, в истории этого приема, как ее воспринимала Елена Сергеевна Булгакова, загадка: под впечатлением от него ее муж написал якобы новый вариант 23-й главы своего романа, известной под названием «Великий Бал у Сатаны». Тот самый вариант, который и вошел в окончательный текст «Мастера и Маргариты», самого читаемого в России романа XX века» (12).

Выходит, М. Булгаков видел в психоанализе (троцкизме) сатанинское учение. Эта позиция согласуется с позицией поэтов серебряного века, отвергших психоанализ как чуждое русской культуре учение,

Интересно и то, что российские троцкисты сумели придать мощный финансовый импульс и мировому душеразложению. Еще раз прибегнем к услугам Эткинда: «Советская пушнина - международному психоанализу. Макс Эйтингон (советские и израильские источники называют его Марком) был совладельцем предприятия, которое занималось торговлей поступавшими из Советской России мехами. ...Нет ни малейшего сомнения в том, что масштабное предприятие братьев Эйтингонов по экспорту русского меха на Запад могло существовать только при наличии высокого политического решения на этот счет. На что бы еще ни тратились деньги, заработанные меховым импортом братьев Эйтингонов, мы знаем точно, что какая-то их часть расходовалась на финансирование психоаналитического движения. ... усилия Эйтингона по развитию берлинского психоанализа финансировались и контролировались правительством большевиков, скорее всего самим Троцким. Это были годы максимальной психоаналитической активности Троцкого, находившегося на вершине абсолютной, ничем не контролируемой государственной власти. Но и после того, как он был вынужден сойти с вершины, он оставался председателем Главконцесскома, контролировавшего сделки с иностранцами и в частности, вероятно, классическую статью русского экспорта - мех. Иоффе был его заместителем на этом посту» (12).

Психоанализ и «атеизм по Троцкому»

Фрейд был нужен Троцкому, так утверждал первичность материи как источника различных «влечений», противоречиво-диалектическое удовлетворение которых приводит к появлению иллюзий (надстройки), одной из которых является вера в трансцендентное и выражение этой веры - религия. Целью троцкистов, наряду с фрейдистами рассматривающих человека как разумного зверя, живущего в хаосе и в хаос возвращающегося, являлось и является разрушение любых систем веры в Святое, разрушение православных основ отечественной цивилизации. Фрейд, в частности, отмечал: «Нам хочется существовать, мы боимся небытия, и поэтому выдумываем прекрасные сказки, в которых сбываются все наши мечты. Неизвестная цель, ждущая нас впереди, полет души, рай, бессмертие, бог, перевоплощение - все это иллюзии, призванные подсластить горечь смерти» (9); «Наука не иллюзия. Иллюзией была бы вера, будто мы еще откуда-то можем получить то, что она не способна нам дать» (9).

Вот что пишет директор современного Восточно-Европейского института психоанализа М.М. Решетников (запомним это имя!) в предисловии к одной из книг Фрейда: «В заключение... краткого вступления я приведу лишь одну цитату из публикуемой в этой книге работы 3. Фрейда "По ту сторону принципа наслаждения" (для более точного понимания которой следует напомнить, что Фрейд декларировал себя дарвинистом и атеистом): "Если мы признаем как недопускающий исключения факт, что все живое умирает, возвращается в неорганическое, по причинам внутренним, то мы можем лишь сказать, что цель всякой жизни есть смерть..." (5).

Как это похоже на риторику Троцкого: «Все социальные иллюзии, какие только набредило человечество - в области религии, поэзии, права, морали, философии - для того и служили, чтобы обмануть и связать угнетенных» (источник: http://www.aphorisme.ru/comments/10716/?q=967&a=10716)!

Деятельность патронируемого Троцким Русского психоаналитического общества тесно пересекалась с двумя другими организациями аналитиков: Государственным психоаналитическим институтом и Детским домом-лабораторией. В своей работе «Троцкизм как явление истории» Игорь Друзь (1) отмечает: «Публицист Алексей Щербаков, исследовавший эти процессы, в своей содержательной статье «Фрейдизм под красным флагом» писал: «...Из граждан Российской империи больше всех сделал для продвижения фрейдизма на восток человек, не имеющий никакого отношения к медицине: Лев Давидович Троцкий».

При этом и сам Фрейд, и Троцкий, и прочие сторонники культа смерти и пустоты, с одной стороны, и разнузданности, с другой, понимали, что их борьба с верой в Святое встретит сопротивление. Вот что говорил Фрейд: «Намерение насильственно и одним ударом опрокинyть религию - несомненно, абсурдное предприятие»; «Прежде всего потому, что оно бесперспективно. Верующий не позволит отнять у себя свою веру ни доводами разума, ни запретами» (9).

Отметим и тот факт, что и Фрейд, и Троцкий и их последователи являлись осознанными националистами худшего толка.

Возьмём для примера одно из высказываний самого Фрейда по поводу конфликта с другим психологом К. Юнгом, цитируемое одним из исследователей истории психологии Р. Ноллом в книге «Тайная жизнь К.Г. Юнга»: «Вот как Фрейд выразил свое недовольство в письме к Шандору Ференци от 28 июля1912 г.: «Чем бы это ни закончилось, у меня исчезло намерение объединять евреев и гоев на службе у психоанализа. Они несовместимы как масло и вода» (6).

Разобравшись с тем, какова связь между троцкизмом и психоанализом, мы не удивимся и следующему сформулированному выше тезису: так называемая педология представляла собой сетевую систему разрушения основ отечественной цивилизации и да человеческого бытия и была создана для того, чтобы «советские» психоаналитики (талантливые, повторимся, в большинстве своем ученые) смогли избежать удара со стороны Сталина.

Душеразложение под маской педологии

Снова используем свидетельства Эткинда: «Пути педологии и психоанализа пересекались и на Западе, и в России. Психоаналитическую подготовку получили... лидирующие фигуры педологии, и прежде всего А. Б. Залкинд. Лучшие концептуальные ее достижения, связанные с поздними работами Выготского и Блонского, несомненно, отмечены диалогом с психоанализом. В 1923 году П. Эфрусси, нисколько не симпатизировавшая психоанализу, отмечала: „метод Фрейда успел за последние годы проникнуть из психиатрии и психопатологии также и в русскую педологию» (12)...

Именно поэтому, как признает Эткинд, «в Постановлении ЦК ВКП(б), действительно, чувствуется определенное, хотя и весьма одностороннее, знание дела и некий личный интерес. Тональность его не вполне совпадает с установившимся уже в идеологической сфере стилем туманных разграничений и абстрактных ярлыков, которые лишь в другом, не публичном, а тайном застеночном мире получали силу приговора. Скорее оно развивает мотивы ведшихся в профессиональных кругах дискуссий» (12). Именно так. А.А. Жданов и И.В. Сталин, будучи плоть от плоти люди русской цивилизации, последовательно, системно и осознанно защищали корни русской жизни и подлинную советскую цивилизацию в самых разных ее областях. А сфера работы с детьми, работы глубинной и формирующей личность, была до 1936 года захвачена адептами психологии пустоты, бывшими членами Русского психоаналитического общества, переквалифицировавшимися, в «педологов»

Вот что писали еще в 1925 году энтузиасты Л. С. Выготский (фактический основатель педологии и психологии в Росиии) и А. Р. Лурия в предисловии к монографии Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия», в которой Фрейд отстаивал теорию влечения к смерти: „У нас в России фрейдизм пользуется исключительным вниманием не только в научных кругах, но и у широкого читателя. В настоящее время почти все работы Фрейда переведены на русский язык и вышли в свет. На наших глазах в России начинает складываться новое и оригинальное течение в психоанализе, которое пытается осуществить синтез фрейдизма и марксизма при помощи учения об условных рефлексах» (8).

Подробнее остановимся на попытке повального внушения детям, что Веры, Любви и Души нет, а есть естественные для всякого человека хаотическое влечения... Напомним, что, как отмечает И. Друзь, «в СССР по протекции Троцкого открылись два экспериментальных детских сада постоянного проживания - в Москве и Петрограде. Московский назывался «Дом детей».

Туда поместили тридцать детей от года до пяти лет разного происхождения - детей рабочих, интеллигентов и партийных работников.... Эту попытку видный фрейдист Вильгельм Райх, прославившийся теорией «сексуальной революции», относившийся к затее с телячьим восторгом, назвал «первой в истории образования попыткой наполнить теорию детской сексуальности практическим содержанием» ...В общем, фрейдисты развернулись в полный рост.

Троцкист и сторонник психоанализа Миллер пишет: «...Был основан институт с полностью признанной программой подготовки, появилась амбулаторная клиника вместе с детским домом, и все это работало на основе принципов психоанализа. Широкая публикация психоаналитических статей и книг осуществлялась на таком уровне, который всего несколькими годами ранее трудно было даже представить. Все подобные начинания так или иначе поддерживались государством. Можно смело утверждать, что... никакое другое правительство в предшествовавшие или последовавшие времена не сделало столько для поддержки психоанализа...» (1)

Вот против этого мощного масштабного сатанинского и чуждого русской советской цивилизации и проекта троцкистов выступили (сначала тайно) И.В. Сталин и его соратники.

Эткинд с горечью отмечает: «После падения Троцкого психоаналитическая традиция в России была грубо и надолго прервана. Часть аналитиков нашла прибежище в педологии, но и эта возможность была закрыта в 1936 году. Сейчас, уже в самом конце XX века, мы вновь стоим перед задачей, которая с видимой легкостью была решена нашими предками в его начале. Только теперь задача возобновления психоаналитической традиции кажется нам почти неразрешимой» (12).

«Аморальная психология» как скрытая проповедь душеразложения или об «общественной обездушенности»

Но современный либерал и адепт пустоты здесь не совсем прав. Точно так же, как троцкисты сумели сохраниться в советской политической системе, точно так же «задачу возобновления традиции» им удалось решить в психологии и через психологию. Возьмем, например, одного из наиболее близких Выготскому психологов - А.Н. Леонтьева. После разгрома педологии Леонтьев развивает свою «теорию деятельности», которая становится... флагманом отечественной психологической науки, выходящей непосредственно на педагогику и заменившим педологию так же, как педология заменила психоанализ.

Вот что говорит о Леонтьеве Психологический словарь под. ред. А.В. Петровского: «Леонтьев Алексей Николаевич (1903 - 1979) - советский психолог, автор одноёВ Алексей Николаевич (1903-1979) - советский психолог, профессор (1932), доктор педагогических наук (1941), академик АПН РСФСР (1950), основатель (1965) и декан психологического факультета Московского университета (по 1979). Академик Академии педагогических наук СССР. Почетный член Венгерской Академии наук, почетный доктор Парижского и Будапештского университетов, почетный член Итальянской психологической ассоциации, президент Общества психологов СССР, президент, позже член Исполкома Международного союза научной психологии. Лауреат Ленинской премии (1963)» источник (http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_new_philosophy/677).

Кто же такой А.Н. Леонтьев с мировоззренческой точки зрения, можно понять по следующему свидетельству его сына Д.А. Леонтьева: «О том, как и над чем Леонтьев работал в Психологическом институте с Выготским, а точнее - с Лурия (то, что Лурия -, наряду с Выготским, один из основных адептов навязывания психоанализа в России, мы уже знаем прим. автора) , а потом они вместе работали с Выготским, - имеется гигантская литература, в том числе воспоминания Лурия и самого А.Н. (чтобы не запутывать вас, я буду говорить именно о Психологическом институте, хотя за время своего существования он переименовывался не меньше пяти раз. Самое экстравагантное имя этот институт носил в начале 30-х годов: он назывался Государственным институтом психологии, педологии и психотехники). И в опубликованной биографии об этом тоже сказано достаточно» (http://www.psy.msu.ru/people/leontiev/). .

Таким образом, отрицающая безусловность Святого, нравственных ценностей психоаналитическая традиция была тайно передана через различных советских психологов и философов, несущих в себе скрытых для большинства заряд троцкистско-фрейдистской идеологии. Не случайно закончивший жизнь самоубийством философ Э.В. Ильенков, полностью разделявших психологические взгляды Леонтьева, в частности, писал: «Поэтому-то Маркс и Ленин и не возлагали на мораль задачу, для нее объективно непосильную. Они понимали, что мораль хороша и действенна только в одном случае, если ее правила проясняют для индивида (доводят до его сознания) те самые общие принципы поведения, которые властно диктуются ему мощными силами социального организма, условиями его бытия. Согласуются между собою эти два ряда требований - прекрасно. Это значит, что сознание согласуется с бытием. А не согласуются, никакая мораль не поможет... А из этого прямо и вытекает тезис подлинно материалистического учения о нравственности - нравственность можно только воспитать в человеке, создав объективные условия, внутри которых он с детства привык бы действовать нравственно столь же естественно и непринужденно, как умываться по утрам». Получается, что нравственность по Ильенкову - это нечто наносное, привносимое извне, навязываемое человеку и конвенциональное, то есть условное, зависящее от контекста, хотя и принятое личностью в ходе социализации. Здесь и лежит основа учения о пустоте и хаосе как о основе бытия - нет якобы ничего Святого, есть только случайность, целесообразность и потребности материи, привыкающей к среде, которая воспитывает... Ученик Ильенкова Г.В. Лобастов утверждал: «.Религия - это самоопределение человека, т.е. свобода, но самоопределение через иллюзорную форму всеобщего начала, с которым он связан в своей вере. ... для религиозного сознания дьявол и есть олицетворение материально-животного начала, начала, противоположного человеческому». Не вступая сейчас в дискуссию по поводу того, отрицает ли христианская религия материально-животное начало (на самом деле нет, не отрицает), отметим, что сподвижник Ильенкова не случайно говорит о восприятии материи в качестве единственной первоосновы как о «дьявольском» учении (вспомним М. Булгакова!), пусть сам Ильенков и считает себя выше такой позиции. Взгляды Леонтьева-Ильенкова стали основополагающими для скрыто контролируемой троцкистами официальной «советской» психологии, в которой проповедовалась идея человека как существа общественного, но обездушенного, . Собственно - это и есть суть позиции адептов пустоты, проявляющих себя и в троцкизме, и в фрейдизме, и в либерализме. Подчеркнём еще раз, что и там, и там, и там человеческое общество рассматривается в качестве пространства сосуществования не более чем сгустков материи, вынужденных приспосабливаться друг к другу. А значит, форма такого сосуществования и отношения одного существа к другому относительна и зависит и того, что удобно в данный конкретный момент. Безусловно Святого с такой точки зрения не существует. Отсюда исходят самые разные практические результаты типа гитлеровских концлагерей и «гуманитарных бомбардировок» Югославии. А самое главное - отсюда исходит политика духовного разложения, направленного на подавление чувства Святого.

В СССР данный процесс сдерживался силой великой русской советской цивилизации, во многом восстановленной Сталиным, пусть тонкий яд душеразложения, привнесенный Троцким через Лурию, Выготского, Залкинда и т.д. «впрыскивали» в общественное сознание такие ученые, как Леонтьев и Ильенков (все это, как и в случае с Фрейдом, не отменяет существенной научной ценности соответствующих теорий). Удар наносился именно по способности сохранять веру в Святое, по основе нашей цивилизации: «Сократ как бы говорит, - писал Г.В. Лобастов, развивающей идеи Ильенкова, - что - уж если верить, то верить надо только в себя, в те свои потенциальные возможности, которые раскрываются благодаря методу, благодаря мышлению как собственно человеческой способности. И благодаря этой способности раскрывается истина бытия, действительности. Это не озарение и не откровение, и не божественный промысел, а труд, трудная дорога к знанию. А это другая дорога, нежели путь Христа, легко доступный каждому, - стоит только броситься в омут веры. Почему человечество не пошло путем Сократа? Ответ на этот вопрос, пожалуй, содержится в выше означенной мысли о трудности этой дороги. Путь Христа гораздо легче и проще. Но есть еще и другая причина: мысль страшнее веры. Потому Сократ и был убит».

Перестройка как реванш разложителей души

Но если в СССР до перестройки прямое нападение на чувство Святого и мысль о Святом были во многом блокированы, то на Западе психоанализ и философия бессмыслицы (постмодернизма) победили давным-давно. Сегодня и западная гуманитарная наука, и общественная жизнь Запада строятся на том самом принципе «Ничего святого», на пропаганде «свободы от» как Абсолюта. Это - суть «демократического либерализма», поддерживающего всевозможные извращения и глумящегося над святынями. На Западе Фрейд является фактически иконой, а психоаналитическая (троцкистская) идея возобладала, проникнув везде, в том числе и в Голливуд, став основой «сексуальной революции», разнообразных экспериментов над психикой и, в конечном счете, вырождения западных наций.

К нам же и психоанализ, и троцкизм, и либерализм в полном мере вернулись с началом перестройки. Горбачев, Яковлев, Шеварнадзе и близкая им по убеждениям партноменклатура рангом помельче сомкнулась с... психологами, психиатрами и философами, сохранившими «наследие Фрейда». Не случайно победа Ельцина в 1996 в существенной степени ковалась за счет того, что Чубайс и Татьяна Дьяченко обратились за помощью к психоаналитикам, в частности, к советнику Ельцина, директору Восточно-Европейского института психоанализа М.М. Решетникову. Не случайно, как и в 20 года прошлого столетия психоанализ (единственное из психотерапевтических течений!) получил в России государственный статус! В Указе № 1044 Бориса Ельцина «О ВОЗРОЖДЕНИИ И РАЗВИТИИ ФИЛОСОФСКОГО, КЛИНИЧЕСКОГО И ПРИКЛАДНОГО ПСИХОАНАЛИЗА» от 19 июля 1996 года, в частности, говорится::

«1. Поддержать... возрождение и развитие философского, клинического и прикладного психоанализа.

2. ...Правительству Российской Федерации обеспечить разработку в 1996-1997 годах целевой программы возрождения и развития психоанализа в России»

(http://ailev.livejournal.com/77707.html).

Необходимо признать, что сегодня адепты душеразложения находятся у власти в России в виде «пятой» и «шестой» колонн. Идет активнейшее внедрение в общественное сознание идеи о том, что русская цивилизация и русский человек никчемны по сравнению с западной цивилизацией, и из ужасающего состояния мы сможем выйти, только обратившись к ценностям более высокой (демократической) цивилизации».

Вот именно этим и занимаются сегодня троцкисты из окружения Медведева, Чубайса, Коха, Абрамовича, Дворковича, Суркова и др. Они пытаются разрушить даже ту иллюзию, которую создали сами, так как она, по их мнению, парадоксальным образом позволяет удерживаться хоть какому-то порядку на русской земле, тогда как глобализаторам нужно одно: максимально быстро создать «всемирное либерально демократическое общество», основа которого - бездуховность и капитализм. Одновременно они наносят хитрые политтехнологические удары по вере в Святое, являющейся залогом желания жить у нашей нации, да и в вообще человеческого желания жить. Примерами таких ударов является акция «Pussy Riot», систематическая дискредитация Православия как веры и иерархов РПЦ как представителей верующих, «крестоповалы», действия в Интернете (социальных группах) так называемых «демотивационных групп» типа «Лечение Православия Головного Мозга» и т.д. Параллельно проводится кампания по «десталинизации» страны. В общем, все как в «славных 20х», когда извращение и растление души пытались сделать нормой.

Например, в материале за подписью доктора Георгия Баткиса, директора Московского Института социальной гигиены «Сексуальная революция в России», выпущенном в 1923 г., говорилось:

«Советское законодательство основывается на следующем принципе: Оно провозглашает абсолютное невмешательство государства в дела пола, пока никому не причиняется вреда, и не затрагиваются ничьи интересы...Что касается гомосексуализма, содомии и различных других форм полового удовлетворения, считающихся по европейским законам нарушением общественной морали, то советское законодательство относится к ним точно также, как и к так называемым «естественным» сношениям. Все формы полового сношения являются частным делом» (http://www.iskupitel.info/node/855).

Сейчас же глава президентского Совета по правам человека Михаил Федотов заявляет: «не надо торопиться с принятием на федеральном уровне закона, запрещающего пропаганду гомосексуализма. .. Еще один вопрос: если пропаганда гомосексуализма запрещена, то пропаганда гетеросексуализма тоже запрещена? Если мы говорим, что пропаганда гетеросексуализма разрешена, то мы сразу идем вразрез с конституционной нормой о равноправии граждан. .. Что такое гомосексуализм? Люди такими рождаются. Упрекать человека в том, что он гомосексуалист -то же самое, что запрет на пропаганду быть левшой или темнокожим. В этом есть абсолютное отсутствие логики»

(http://vchera.com/news/8583/). .

И получается, что даже ряд наших политических оппонентов, предлагающих, например, запрещение пропаганды педофилии и гомосексуализма, ближе нам, коммунистам, нежели «леваки»-троцкисты и ненавидящие все исконно духовное либералы (именно поэтому, надо полагать, появилась в Государственной Думе возглавляемая членом фракции КПРФ С.А. Гавриловым межфракционная группа по защите христианских ценностей). Ведь либералы, троцкисты и фрейдисты представляют собой одно целое и являются душеразложителями, врагами России и нашей цивилизации.

В 20 годы они внедряли в России психоанализ и педологию. Сегодня - либеральную демократию.

Разница по сути в одном. Нет сейчас условий для появления Указа «О либеральных извращениях в территории России» или «О запрете на душеразложение».

Но, видит Бог, время для таких постановлений еще придет.

Использованная литература:

1. И. Друзь «Троцкизм как явление истории» (http://projectrussia.orthodoxy.ru/PR/rl.htm#PART13)

2. Э.. Ильенков «Об идолах и идеалах», М, 1968

3. Г.. Лобастов «Эвальд Васильевич Ильенков» (http://sbiblio.com/biblio/archive/lobastov_ilenkov/)

4. А.. Лосев «Жизнь», СПб, 1993

5. «Мы и смерть» сборник под. ред. М.Решетникова, СПб, 1993

6. Р. Нолл «Тайная жизнь К.Г. Юнга», М, 2000

7. Психологический словарь под. ред. А.В. Петровского, Ростов-на-Дону, 1998

8. З. Фрейд «По ту сторону принципа удовольствия», М, 1925

9. З. Фрейд «Будущее одной иллюзии», М, 1997

10. З. Фред «Неудовлетворенность культурой», М, 1997

11. З. Фрейд «Я и Оно», М, 1996

12. А. М. Эткинд «Эрос невозможного: история психоанализа в России», М, 1994

13. М.. Ярошевский «История психологии: от античности до середины XX века», М, 1996

После окончания Первой мировой войны Зигмунд Фрейд встретил русского революционера, который, по словам Фрейда, «наполовину обратил» его в свою веру. Большевик сказал Фрейду, что революция принесет годы страданий, которые впоследствии приведут ко всеобщему счастью. Фрейд ответил, что он верит в первую половину. Смешанные чувства Фрейда в отношении социализма, как и его амбивалентность к русским, описаны многими, и лучше всех самим Фрейдом. Особенно интересно в этом отношении «Будущее одной иллюзии»: фокус этой книги перемещается от религии к социализму и обратно к христианству. На самом деле речь идет о двух родственных «иллюзиях», которые внезапно обратились друг против друга, смешивая карты наследникам Просвещения, каким видел себя Фрейд. Он писал эту книгу в опровержение религии и социализма, но при этом отказывался оценивать «гигантский̆ эксперимент над культурой̆, который̆ в настоящее время ставится в обширной̆ стране между Европой̆ и Азией̆», ссылаясь на его незавершенность. И все же Фрейд точно писал о «чудовищных размерах» принуждения и насилия, которые неизбежно потребуются для осуществления этих евразийских намерений.

В этой книге, опубликованной в 1927 году, - через десять лет после революции в России - Фрейд противопоставил гигантский прогресс науки и ее неспособность изменить человеческую природу. «Если в деле покорения природы человечество шло путем постоянного прогресса… - трудно констатировать аналогичный прогресс в управлении человеческими делами», - писал Фрейд. Именно потому, что этот прогресс так труден, Фрейд остается самым цитируемым автором в мировой научной литературе, опережая по индексу Хирша всех других ученых - живых и мертвых, гуманитариев и естествоиспытателей . Британский социолог Николас Роуз придумал иронический термин psy-ence, охватывающий те практические комбинации наук и искусств, которые помогают - или нет - прогрессу в управлении человеческими делами ; непереводимая на русский язык ирония заключается в том, что это слово звучит точно как английское слово «наука», но пишется иначе, начинаясь с букв, с которых начинаются «психология» и «психиатрия». С той же горькой иронией Дэвид Кроненберг назвал свой фильм о двух мятежных фрейдистах, русской еврейке Сабине Шпильрейн и швейцарском немце Карле Юнге, «Опасный метод» (2011).

Два источника неразрешенных и, может быть, неразрешимых напряжений организовали огромное разнообразие пси-наук, которые развивались в течение ХХ века. Одним является противоречие между психологией и неврологией - между теми теориями и практиками, которые касаются человеческой субъективности, и теми, которые направлены на биологическую субстанцию человека. Из этого напряжения родилось много творческих комбинаций, таких как психоневрология и психофармакология. Другой источник напряжения сохраняется между психоанализом и социологией - между идеями, которые объясняют весь спектр человеческих проблем разными особенностями индивидуального развития, и теми, которые объясняют эти проблемы отношениями между группами, классами или институтами. Это напряжение тоже породило ряд комбинаций и гибридов, наиболее важным из которых является фрейдомарксизм - мозаика специфических идей и практик, которые охватывают удивительно большую часть прогрессивного мышления ХХ века.

Возникнув среди интеллигенции Центральной и Восточной Европы во время Первой мировой войны, фрейдомарксизм был порождением ее травматического опыта, неудовлетворенной наклонности к революционной политике и модернистской веры в пластичность человеческой природы. Межвоенный период стал временем созревания, когда многие важные идеи фрейдомарксизма были впервые сформулированы и опубликованы, но мало обсуждались. Фрейдомарксизм попал в центр интеллектуальных дебатов после Второй мировой войны, достигнув своего пика вследствие незаконченных революций 1968 года во Франции, Соединенных Штатах и Чехословакии. От Альфреда Адлера до Уильяма Райха, от Герберта Маркузе до Славоя Жижека - фрейдомарксизм знает много выдающихся имен. Еще более важными оказались те интеллектуалы, которые испытали серьезное влияние фрейдомарксизма, сохраняя в отношении него критическую дистанцию, например, Вальтер Беньямин, Михаил Бахтин, Франц Боркенау и Мишель Фуко. Сюда стоит включить и людей более практического склада, таких как Лев Троцкий, Че Гевара и Франц Фанон.

Фрейдомарксизм сочетал многое сразу - идеологию и клиническую практику, политическую доктрину и методологию критических исследований. Рожденный на кровавых землях самого кровавого из столетий, развивавшийся среди самых масштабных экспериментов над людьми, какие видело человечество, фрейдомарксизм оказался в драматической близости к самым жутким событиям своего века. Но в 1968 году он же вдохновил некоторые из лучших моментов того столетия, и я думаю, он еще переживет странный, может быть не вполне признанный ренессанс в новом веке. В отличие от марксистского или фуколдианского идеала истории без собственных имен, история пси-наук переполнена агентами, которые действовали от собственного лица или от имени кого-то еще, например своего или чужого государства. Агентность (аgency ) - это понятие, которое определенные версии пси-науки повторяют как мантру; но стоит помнить, что этот семантический корень имеет два противоположных по сути значения: одно, которое определяет «агента» как носителя собственной автономной воли, и другое, которое подчеркивает зависимость «агента» - иногда секретного, иногда двойного - от внешних и высших сил.

И еще фрейдомарксизм - это семейный роман с очень несчастливым концом: история биологических и духовных детей Льва Троцкого, история несбывшихся обещаний, трагических убийств и самоубийств, сенсационных и нерешенных загадок. Троцкий интересовался психоанализом со времен его эмигрантской жизни в Вене в 1906 году, где он создал газету «Правда». Его ученик и заместитель главного редактора «Правды» Адольф Иоффе был профессиональным террористом, который только что бежал из российской тюрьмы и страдал от многочисленных неврологических симптомов. В Вене Иоффе стал пациентом Альфреда Адлера, ученика Зигмунда Фрейда, который вскоре - больше по политическим, чем по другим причинам - взбунтовался против своего наставника. Адлер был женат на Раисе Эпштейн, русской эмигрантке и радикальной социалистке. Она дружила с Троцким и переписывалась с ним на протяжении десятилетий; более того, в 1920-х годах она несколько раз посещала СССР. Одна из дочерей Адлера, Валентина, так сильно желала строить социализм, что эмигрировала в Советский Союз и погибла там. Другая дочь, Алессандра, эмигрировала, наоборот, в Соединенные Штаты. Она стала видным психотерапевтом в Нью-Йорке, одним из ранних экспертов по посттравматическим состояниям.

Встреча с русскими революционерами была формирующим опытом и для личной, и для профессиональной жизни Альфреда Адлера. В 1909 году он выступил с докладом «Психология марксизма» на собрании Венского психоаналитического общества. Представив клинический случай Иоффе, его доклад вызвал яростное несогласие многих членов этого общества, которые (как и сам его основатель, Фрейд) в политическом плане были намного правее Адлера и, тем более, Иоффе. Образцовый для психологии Адлера случай Иоффе действительно очень отличался от любимого кейса Фрейда - ленивого, развращенного русского дворянина Сергея Панкеева, более известного как Человек-волк. Во многих отношениях фрейдовская история Панкеева, которая рассказывала о необычной сексуальности героя, перемещая ее в безопасные сферы фантазии, была ответом на марксистскую историю Иоффе, которая у Адлера подчеркивала волю к власти и реальность общественной борьбы. В нашем календаре пси-науки мы можем отметить дату, когда Адлер делал свой доклад об Иоффе, 10 марта 1909 года, как рождение фрейдомарксизма.

Возвращаясь в редакцию «Правды» прямо с кушетки Адлера, Иоффе делился своими переживаниями с Троцким, который позже написал с надежной долей юмора: «В обмен на уроки психоанализа я проповедовал Иоффе мою теорию перманентной революции». Позже, когда Иоффе был снова сослан в Сибирь, он сумел практиковать там психоанализ среди каторжан и, что еще более удивительно, публиковать свои результаты в московском психиатрическом журнале. Со своей стороны, Троцкий вспоминал, что «в течение нескольких лет моего пребывания в Вене я довольно близко соприкасался с фрейдистами, читал их работы и даже посещал тогда их заседания».

Конечно, Троцкий был только наполовину фрейдистом, примерно как Фрейд был только наполовину большевиком. Порой, однако, Троцкий хотел большего. В духе пси-науки Троцкий мечтал объединить две перспективы - нисходящий взгляд психоанализа и восходящий взгляд физиологии. В известном письме 1923 года он советовал Ивану Павлову (нобелевскому лауреату и, вероятно, самому известному ученому среди тех, кто остался в России после революции) интегрировать психоанализ с научной физиологией. Павлов не ответил на письмо Троцкого, что, конечно, никак не повлияло на автора. Троцкий верил, что научная истина и политическая воля объединятся, чтобы преобразить человеческую природу и построить рациональный рай. Как он говорил позже, «вдохновенная рука Зигмунда Фрейда, гениального человека, открыла новые способы подчинить самые глубокие силы души преобразованиям, основанным на разуме и воле». В противоположность Фрейду с его противопоставлением победоносной науки и неисправимой природы человека, Троцкой видел в психоанализе столь же многообещающий способ изменить мир, что и в других авангардных созданиях науки, которые он знал и любил, например в электростанциях или бронепоездах.

На деле, психоанализ был и остался индивидуальным ремеслом, а не индустриальной наукой. И все же правительство Ленина и Троцкого поддержало Российское психоаналитическое общество, члены которого в начале 1920-х годов составляли одну восьмую Международной психоаналитической ассоциации. Троцкий спонсировал Государственный психоаналитический институт, который действовал в Москве с 1922 года, а также поддерживал более практические области пси-науки, такие как «психотехника» (применение психологии в промышленности и военном деле), признанным лидером которой был Исаак Шпильрейн, старший брат психоаналитика Сабины Шпильрейн, потом расстрелянный как троцкист; и «педология» (прикладная психология детства), которую возглавлял Арон Залкинд, ученик Альфреда Адлера, потом умерший от инфаркта, прочтя известный указ о педологических извращениях.

Радикальная политика нуждалась в радикальной психологии и способствовала ее становлению. Сливаясь с общественной властью, высокая культура должна была стать инструментом революционных преобразований, которые изменят личности, закалят характеры и, наконец, преобразят старую, изношенную природу человека. И иногда это получалось. В своих мемуарах, написанных двадцать лет спустя, Троцкий описал, как изменился Иоффе в руках Адлера. Тяжелый пациент, который был настолько тревожен, что не мог говорить по телефону (Троцкий подчеркивал этот симптом, который наверняка забавлял его), Иоффе стал выдающимся оратором, администратором и дипломатом, который вместе с Троцким руководил переворотом 1917 года в Петрограде, а затем был главой советской делегации на злополучных переговорах в Брест-Литовске. Психоанализ помог Иоффе, писал Троцкий; но революция помогла ему еще больше, добавлял он. В 1924 году Иоффе был отправлен обратно в Австрию, теперь в качестве посла СССР в Вене. Юрий Каннабих, московский психиатр и последний президент Российского психоаналитического общества, сопровождал Иоффе в качестве его домашнего врача. Но в 1927 году Троцкий окончательно проиграл свое соперничество со Сталиным. Иоффе, который в то время был в Москве, покончил жизнь самоубийством. Перед тем как выстрелить в себя, он написал удивительно сильное письмо Троцкому, умоляя его продолжать борьбу. Неясно, был ли с Иоффе в те последние его дни Каннабих; в то время он работал над своей «Историей психиатрии». Опубликованная в 1928 году в Ленинграде, эта книга оказалась первым исследованием этого предмета, который станет таким модным полвека спустя.

Судьба Троцкого в эмиграции была подвержена «политически бессмысленным актам голой мести», так он сам ее формулировал. Подобно Лаокоону в древнем мифе, жертва должна была увидеть смерть любимых детей прежде, чем собственную смерть. Двое детей Троцкого умерли во время медицинских процедур, которые выполнялись русскими эмигрантами в Европе. Его старший сын и единомышленник-троцкист Лев Седов умер в 1938 году в русской хирургической клинике в Париже. Седов был политическим активистом, и отец сразу увидел в его смерти политическое убийство. Позже Марк Зборовский (по кличке Кант), друг и соратник Льва Седова, сдался в плен американцам и подтвердил худшие подозрения: он сам принимал участие в организации этого убийства. Русский эмигрант в Париже, а затем в Бостоне, Зборовский стал видным ученым-антропологом, близким к Маргарет Мид, соавтором известной книги о еврейских штеттлах. В качестве ведущего представителя пси-науки он потом стал экспертом в области исследований боли.

Заметную роль в развитии и угасании пси-науки в 1930-е годы играли вездесущие кузены по фамилии Эйтингон. Генерал Леонид Эйтингон, высокопоставленный чиновник НКВД, был организатором многих убийств и похищений людей в Европе, а позже срежиссировал убийство самого Троцкого в Мексике. Потом этот Эйтингон имел отношение к известной лаборатории ядов в Кремле и другим внутренним делам, но пострадал от падения Берии. После многих лет лагерей он вернулся в Москву и работал скромным редактором издательства «Прогресс». Психоаналитик Макс Эйтингон, доверенное лицо Фрейда, был основателем и спонсором Берлинской психоаналитической поликлиники и президентом Международной психоаналитической ассоциации (1927–1933). Кузены были богаты благодаря Мотти Эйтингону, который владел ведущим меховым бизнесом в Соединенных Штатах, вывозившим пушнину из советской России. В недавней книге на эту тему Мэри Кей-Уилмерс, родственница всех трех Эйтингонов, установила немало фактов об их общем участии в делах НКВД. Тем не менее, она воздерживается от суждения об участии Макса Эйтингона в советской террористической деятельности в Европе.

Совсем недавно, в 2012 году, два израильских историка Изабелла Гинор и Гидеон Ремез опубликовали архивные исследования, которые добавляют интересные детали к истории Макса Эйтингона и его родственников. У Макса, женатого на бывшей звезде Московского художественного театра, был пасынок, которого звали Юлий Харитон. Он получил докторскую степень по физике в Кембридже в 1928 году (платил за учебу отчим-психоаналитик), а потом вернулся в Россию. Благодаря неизменной поддержке со стороны менявшегося руководства НКВД, он пережил многочисленные чистки и в 1950-х годах стал одним из отцов советской атомной бомбы. Между тем его отчим, Макс Эйтингон, эмигрировал в Палестину. Документы показывают, что там он финансировал местную компартию, перечислял деньги фольклорной певице и парижскому агенту НКВД Надежде Плевицкой и участвовал в других секретных делах. Историки Гинор и Ремез считают, что Макс и его жена, Мирра, сотрудничали с НКВД с тем, чтобы обеспечить жизнь и карьеру их сына Юлия. С более общей точки зрения, эти находки преобразуют стереотипные истории «сталинских убийц» - фанатичных, бездушных людей с портупеями - в мозаичное переплетение полов и поколений, идеологий и личных интересов. Супруги, сыновья и дочери «агентов» играли в их подпольной деятельности амбивалентные роли жертв и бенефициаров, заложников и творцов собственной судьбы.

Судьба дочери Троцкого Зинаиды Волковой менее известна, чем судьба ее сводного брата Льва Седова. В январе 1933 года Волкова совершила самоубийство в Берлине. Упоминая этот факт, самый информированный биограф Троцкого Айзек Дойчер утверждает, что Зина страдала от туберкулеза и депрессии; он говорит также, что перед ее самоубийством Зина лечилась у берлинского психоаналитика. Польско-еврейский социалист Дойчер располагал как документами, так и не дошедшими до нас и не всегда документированными им самим свидетельствами устной истории; в отношении Зины он либо не знал ключевых фактов, либо не верил слишком уж диким свидетельствам, либо решил не упоминать всю эту ужасную мешанину. Каковы были ее проблемы и почему ее состояние ухудшалось вплоть до самоубийства? Кем был ее аналитик? Как это случилось, что судьба Зины - самоубийство дочери самого Троцкого, покончившей с собой, как Мерлин Монро, почти что на психоаналитической кушетке, - оказалась забытой и троцкистами, и фрейдистами?

Письма Волковой ее отцу, которые хранятся в фонде Троцкого в Houghton Archive в Гарварде, содержат удивительные откровения. Я уже публиковал подборку этих писем (в моих книгах «Толкование путешествий», 2001, и «Нон-фикшн по-русски правда», 2007), и здесь я суммирую мои выводы. Зина страдала от проблем кровосмесительного характера. На пике психического расстройства она была убеждена, что ее отец влюблен в нее; что она вовлечена в эротическую связь с отцом, которую им вместе приходилось скрывать от его жены, ее мачехи; что после лечения она воссоединится с отцом. В своих письмах Зина делилась этими чувствами с Троцким, а иногда даже с его женой. Стояли ли за этим воспоминания о реальных событиях в жизни Зины? Или они были чем-то вроде бреда?

Хотя «опасный метод» психоанализа учит нас, как трудны подобные вопросы, я полагаю, что ее идеи были симптомом психоза. Зина не жила с Троцким в детстве. Из писем ясно, что это Троцкий послал ее на лечение в Берлин. С турецкого острова, где его держали в ссылке, он нашел Зине нужного врача с помощью своего старого друга Раисы Эпштейн, русской жены Адлера. Врачом оказался психоаналитик, так называет его профессию Зина, и это был правильный выбор озабоченного отца: в то время, как и сейчас, такого рода идеи и симптомы были и являются любимой темой аналитиков. Через Раису Троцкий перечислял деньги за лечение Зины. Если предположить, что идеи Зины отражали реальную историю соблазнения дочери ее отцом, а Троцкий пытался это скрыть, трудно представить себе, чтобы он послал свою дочь тем самым людям, которые были специалистами именно в таких головоломках. Если бы он имел причину стыдиться своих действий, он старался бы скрыть их, а не создавать ситуацию для откровений. В условиях, когда за опальным вождем русской революции следили, кто враждебно, а кто сочувственно, миллионы, такие разоблачения могли погубить не только Троцкого-мужчину, но и лидера мировой революции. Практикующие психоаналитики говорят, что жертва реального инцеста редко сохраняет чувство любви к соблазнителю; почти неизбежно жертва чувствует гнев или страх. Но Зина любила отца, и она любила революцию.

В то время как Троцкий был сторонником радикальной, очень агрессивной версии Просвещения, Зина верила в инстинкты. Инстинкт - это память поколений, писала она, и самая мощная сила в жизни. Ее инстинктом была ее вера в отца, писала Зина. «Слепая сила инстинкта» накажет тех, кто не верит в нее, убеждала она Троцкого. Врачи не могли помочь ей, писала она; поддерживал ее только лишь авторитет ее отца. Адресат этих писем пролил реки крови для того, чтобы ослабить или уничтожить власть человеческих инстинктов. Теперь Троцкому противостояла дочь, которая страдала от крайней нехватки рационального мышления. Вместо того чтобы воспользоваться помощью специалистов, она повторяла старые уроки самой реакционной философии. Мы не знаем ответов Троцкого; его письма к Зине исчезли, может быть не случайно, в Берлине после ее гибели. Но того, что мы знаем, достаточно, чтобы понять мрачный ход его мыслей: убеждения этого крайнего рационалиста потерпели практическое поражение сначала в его политической борьбе, а потом и в личной жизни. Со своей архаичной верой в инстинкты и всепоглощающей любовью к отцу, Зина не приняла лечения, которое он выбрал для нее; не приняла его и Россия. Страна предпочла лидера, который поощрял нерассуждающую любовь и то, что позже назвали «культом личности»: любимый отец народа, который ведет к смерти. Зина тоже создала что-то вроде самодельного культа, и он тоже вел ее к смерти.

В феврале 1932 года, после того как Зина начала проходить свои сеансы анализа в Берлине, Верховный Совет СССР издал указ, который лишал всех членов семьи Троцкого, включая Зину, их советского гражданства. Технически это означало, что они не могли вернуться в Россию. Но и после этого ее терапевт говорил ей, что она должна вернуться в Россию, потому что только там, на родине и в здоровом трудовом коллективе, улучшится ее психическое здоровье. В отчаянии она спрашивала отца, что ж теперь делать, и разумно подозревала, что ее врач «слишком часто ходит в советское посольство», - иными словами, сотрудничает с Москвой. Она вполне ясно выразила эти подозрения в письме отцу; но тот, совсем утратив привычную бдительность, настаивал на продолжении лечения. Сознавая, что он и его семья находились под наблюдением советских агентов, Троцкий доверял берлинским врачам. Как свидетельствует его дневник, он возобновил чтение психоаналитической литературы, чего не делал уже много лет. Сделав шаг, который был для Зины, возможно, губительным, он направил несколько ее писем ее аналитику в Берлине. Тот обсудил их с Зиной, тем самым замкнув круг вокруг нее. 5 января 1933 года она отравилась газом на своей кухне. По некоторым сведениям, она была беременна вторым ребенком (первый, Сева, оставался в Турции). По другим сведениям, ее бумаги исчезли из ее квартиры после самоубийства. А некоторые наблюдатели и вовсе не верили, что это было самоубийство.

Доложили ли об инцестуозном бреде Зины в Москву? Нет ничего невозможного в том, что советские агенты в Берлине наблюдали за ее лечением, готовясь похитить Зину или, еще проще, способствовать ее добровольному возвращению в Москву, чтобы использовать ее для выявления ужасных преступлений Троцкого. Если это так, она своим поступком героически предотвратила такое развитие событий. Позже, в 1937 году, Николай Крыленко, главный обвинитель московских показательных процессов, называл Троцкого «чудовищным сочетанием всех известных преступлений». Но Крыленко не особо вдавался в примеры; его собственное положение было сложным: сестра Крыленко, Елена, мирно жила в Америке, где была замужем за Максом Истменом, литературным агентом Троцкого.

Теперь мы подошли к ключевому вопросу: кто был врачом Зины. Переписка Троцкого с уверенностью говорит о том, что Зина лечилась в клинике немецкого психиатра Артура Кронфельда, профессора Берлинского университета и героя Первой мировой войны. Он был критиком психоанализа и написал несколько книг на эту тему (в России, например, его книга о Фрейде была переведена еще в 1913 году). Фрейд знал его; в одном письме он сообщал общему знакомому об «очень плохом характере» Кронфельда. Эрудит с необычным для психиатра интересом к философским аспектам психологии, Кронфельд одно время был близок к Адлеру. Активный член Социал-демократической партии Германии, он был одним из основателей знаменитого Института сексуальных исследований и в качестве эксперта-психиатра принимал участие в многочисленных судебных процессах. Однажды в Мюнхене он обследовал молодого Гитлера, а вообще специализировался на гомосексуалах, которых защищал от уголовного преследования, признавая их психически больными. У Кронфельда и работал тот самый врач, называвший себя психоаналитиком, который, как думала Зина, слишком часто ходил в советское посольство. Она звала его доктор Май; возможно, это было псевдоним. Доктор Май должен был говорить по-русски, потому что Зина не говорила по-немецки.

В 1934 году нацисты закрыли медицинскую практику Кронфельда, потому что он был евреем (ветеран войны с двумя Железными крестами, он держал свою клинику чуть дольше, чем другие). Кронфельд эмигрировал сначала в Швейцарию, а потом, в 1936 году, в Советский Союз. Его сопровождала жена, этническая немка. Приезд был подготовлен его берлинским ассистентом, польско-русским евреем по имени Эрик Штернберг, который переехал в Москву раньше Кронфельда, в 1933 году . Как сообщают московские старожилы, по своему обыкновению не ссылаясь на источники, по приезде в советскую столицу Кронфельд «получил шикарную квартиру, куда он вывез из Швейцарии свою богатейшую библиотеку, коллекцию французской эротической бронзы и роскошную мебель» .

Кронфельд получил шикарную работу в Московском институте психиатрии имени Ганнушкина; он руководил там отделением «экспериментального лечения психозов», вводил инсулиновые шоки и критиковал московских психиатров за их слишком широкое, по его мнению, понимание «мягких форм» шизофрении. Коллеги уважали его, но вряд ли понимали причины его успеха. Кажется, он выучил русский язык, но все же он должен был сильно зависеть от своего русскоязычного ассистента Штернберга. Был ли этот Штернберг тем самым доктором Маем, который советовал Лизе вернуться на родину? Это остается неизвестным. В 1938 году Штернберг был арестован как «немецкий шпион» и оставался в лагерях, работая врачом, до 1954 года.

В 1939 году типография Центрального Комитета тиражом 50 экземпляров опубликовала секретную брошюру для внутреннего использования: «Дегенераты у власти». Необычайно интимный рассказ Кронфельда о личной жизни и телесном строении нацистских лидеров начинается чем-то вроде методологического вступления об источниках уникальной информации: «Я получал эти сведения от своих пациентов, доверивших мне свое лечение… Я стремился пополнить сообщения пациентов по возможности незаметными расспросами на психотерапевтических сеансах». Сразу после этого он переходит к личным впечатлениям от встречи с Гитлером во время мюнхенского процесса 1932 года, когда Гитлера обвиняли в получении итальянских денег на выборную кампанию, а он ответил иском за клевету. «Гитлер неистовствовал, дико орал… словно плохой актер, разыгрывавший роль императора». Основой его характера является «безграничная самовлюбленность». Он «выскочка, хвастун и трус». Наконец, «Гитлер ненормален в половом отношении. …Чувство любви к женщине ему недоступно». Гитлер сожительствовал, рассказывает Кронфельд, со штурмовиками Гейнесом и Эрнстом; более того, любовником Гитлера был и Гесс, хотя по этому поводу Кронфельд не высказывал обычной уверенности. Гиммлер описан как разжиревший морфинист, которому свойственны «невероятная жестокость и дикость»; к тому же он переболел шизофренией. Геббельс - дегенерат и «обер-шулер» с гипертрофированным половым желанием, что «нередко» бывает у уродов. Наконец, Риббентроп - контрабандист, заработавший миллионы на поддельном шампанском. Все это усыпано сальными подробностями, как сплетня в своем кругу, и одновременно диагностическими формулами, достойными школы Крепелина.

Мы не знаем, кто из московских чиновников оценил Кронфельда в качестве уникального эксперта по психическому здоровью потенциального противника; где служил этот изобретательный человек - в НКВД, НКИД или непосредственно в Кремле; и связано ли было новое поручение Кронфельда с его прежней успешно выполненной задачей в отношении семьи Троцкого. По времени работа Кронфельда над новым политическим заказом началась до решительного поворота советской внешней политики, когда угрюмый резонер, один из творцов Большого террора, заменил в НКИДе интеллектуального космополита, женатого на британской писательнице. Возможно, что новый заказ исходил от наркома Литвинова, который искал аргументы для внутрипартийный борьбы против надвигавшегося, и отвратительного ему как еврею, сговора с Гитлером. Мы не знаем, кто успел прочесть те 50 экземпляров и были ли они на самом деле распространены, но последовательность событий подтверждает гипотезу, что книжка Кронфельда была написана и отпечатана как оружие в борьбе Литвинова против прогерманской клики в советском руководстве. Действительно, для Литвинова и его людей уникальные знания Кронфельда об извращенной сексуальности и психической дегенерации нацистских лидеров были сокровищем, давшим не только редкое в их работе удовлетворение, но и неожиданные козыри в борьбе с пронацистскими радикалами в советском руководстве.

Если в начале 1939 года брошюра Кронфельда выражала официальную линию необычными словами, вольность которых оправдывалась специфическими источниками авторской информации, уже в апреле конфликт между Литвиновым и Молотовым принял публичный характер. Сталин поддержал Молотова, и тот стал наркомом иностранных дел, что британские и французские лидеры сразу восприняли как катастрофу. В наркомате началась чистка сотрудников Литвинова, некоторые были евреями. В августе в Москву приехал тот самый контрабандист, Риббентроп, чтобы делить не принадлежавший ему приз, Европу, между Гитлером и Сталиным. Изготовленная как секретное и эффективное оружие в борьбе с нацизмом брошюра Кронфельда сразу стала неприемлемой, даже отвратительной, для высших московских чиновников.

Но история шла дальше, чего никто - ну почти никто - от нее не ожидал. После нападения Германии на СССР власти сразу вспомнили о брошюре Кронфельда и перепечатывали ее несколько раз огромными тиражами. Жалко, что мы опять не знаем, как читали и перечитывали эти брошюры в тиши кабинетов, в грохоте сражений, в грязи лагерей. Мы даже не знаем, как отредактировали брошюру Кронфельда, когда готовили ее к печати в 1941 году. К оригиналу, напечатанному для внутреннего употребления в 1939 году, доступа нет. Судя по содержанию того текста, который был опубликован в 1941 году, он был написан до английского полета Рудольфа Гесса (май 1941-го), но в нем есть по крайней мере одна вставка, которая была написана после начала войны в сентябре 1939 года. Все же почти весь этот текст наверняка был составлен и отредактирован до визита Риббентропа и до начала Второй мировой войны.

16 октября 1941 года Кронфельд и его жена покончили жизнь самоубийством в своей московской квартире. Немецкие войска приближались к Москве, и Институт Ганнушкина эвакуировали вместе со множеством других учреждений. Несмотря на свои успехи (теперь он по радио рассказывал советскому народу о пороках Гитлера), Кронфельд не нашел свое имя в институтских списках на эвакуацию. Придя домой, он убил свою жену и себя, приняв большую дозу снотворного.

Кронфельду было всего пятьдесят пять лет, он был героем Первой мировой войны, военным и судебным экспертом с огромным опытом. Москва не была захвачена немцами, и миллионы москвичей, среди них множество евреев, пережили войну. В этом контексте трудно поверить в двойное самоубийство Кронфельдов. К тому же мы знаем одну удивительную деталь : эмигрантов пытался спасти их сосед, но не смог этого сделать. Соседом был молодой врач, работавший в том же психиатрическом институте и получивший квартиру в том же доме; его звали Андрей Снежневский. После Второй мировой войны он стал лидером советской психиатрии и лично принимал участие во внесудебных преследованиях диссидентов, оправдывая свои действия теорией «бессимптомной» шизофрении - той самой расширительной трактовкой этой болезни, с которой когда-то полемизировал Кронфельд. В 1980 году Британский королевский колледж психиатров расследовал участие своего иностранного члена Снежневского в политических злоупотреблениях психиатрией. Его пригласили ответить на критику, но Снежневский предпочел уйти в отставку. В поздний советский период он имел абсолютную власть над советской и особенно московской психиатрией, превратив ее в подобие силового министерства.

Было ли самоубийство Кронфельда, который был вовлечен в два самых важных конфликта, какие только случились на длинном и кровавом пути Сталина, с Троцким и Гитлером, убийством? На самом деле, понять мотив этого убийства, если то было убийство, легче, чем понять мотив самоубийства. Для тех немногих, - их наверно было меньше 50 - кто в 1939 году читал брошюру Кронфельда, было бы неприятно оставить автора врагу. Теперь он и о них знал столь же много и при случае мог рассказать это на родном немецком. Как это он писал о Гитлере? «Лживость и страсть к самовозвеличению - истерические черты фюрера».

Так много документов уничтожено, так много людей убито, так много из того, что выжило, сохранилось по чистой случайности, что единственной возможной позицией в таких вопросах остается ожидание. Может быть, архивы донесут до нас правду; а пока что все, что мы знаем, - это то, что самоубийства Зины Волковой и Артура Кронфельда едва отличимы от убийств. Но могло быть и так, что то были акты самопожертвования, помешавшие друзьям или врагам - а друзья быстро становились врагами - злоупотребить фикциями инцеста, гомосексуализма и дегенерации в целях, которые были бы противоположны авторским. И Волкова, и Кронфельд могли покончить с собой для того, чтобы их уникальные знания и фантазии не достались тем, кто мог завладеть их телами.

Потомки Троцкого оставили много свидетельств о своем опыте, но в них остаются таинственные пробелы, и историкам заполнить их труднее, чем авторам вымысла, который бывает более реален, чем правда. В начале своего замечательного антипсихиатрического романа «У» (1932) Всеволод Иванов представил захватывающую пародию на адлерианские увлечения раннего советского периода. Изображенный там психоаналитик, делящийся узнаваемыми идеями и еще более характерными фантазиями, - не творец, но скорее жертва советской истории. В одном из немногих своих рассказов с ключом «Помощник режиссера» (1943) Владимир Набоков представил свою - верную, хоть и недостаточную - версию отношений между фольклорной певицей, ее мужем - «тройным агентом» и врачом с еврейским именем («доктор Бахрах, чья первая жена была знаменитой Кармен»), за которым стоял Макс Эйтингон. Главный герой романа Владимира Шарова «Мне и во время» (1993) безнадежно ждет Страшного суда в московской психиатрической клинике некоего доктора Кронфельда.

Из комментов FB:
М. Хлюстов: В Вене 1912-13 гг. одновременно жили Сталин, Троцкий, Гитлер, Тито, Гашек заезжал. Фрейд практиковал. Интересно представить их всех в одном кабаке:-) Кстати, об этом есть роман Гром в сумерки.

Что может быть общего у Адольфа Гитлера, Иосифа Сталина, Льва Троцкого, Иосипа Броз Тито и Зигмунда Фрейда? Оказывается - место жительства: в 1913 году все они жили в Вене, совсем недалеко друг от друга.

Би-би-си

В январе 1913 года на Северном вокзале Вены сошел с поезда человек. По документам звали его Ставрос Пападопулос, и прибыл он из Кракова.

У него было смуглое лицо, большие крестьянского вида усы и дешевый деревянный чемодан.

"Я сидел за столом, когда дверь с шумом распахнулась и вошел незнакомец", - спустя много лет вспоминал человек, который встречал "гостя из Кракова" .

"Он был низкорослым... худым... его серовато-коричневая кожа покрыта оспинами... я не увидел в его глазах ничего, что говорило бы о дружелюбии".

Человека, которого он описывает, на самом деле звали Иосиф Виссарионович Джугашвили - друзьям известного как Коба, а нашим современникам как Иосиф Сталин.

В то время как эти двое бегали от царских жандармов по заграницам, Зигмунд Фрейд уже был известным психоаналитиком: у него имелось множество последователей, он спокойно жил в Вене и занимался врачебной практикой на улице Бергассе, 19, где ныне находится его музей.

Молодой Иосип Броз - позднее ставший маршалом и вождем Югославии Тито, - в то время работал на автозаводе Даймлера в Винер-Нойштадте, небольшом городке к югу от Вены. Он мечтал о постоянной работе, деньгах и хорошей жизни.

Еще был 24-летний уроженец северо-запада Австрии - доморощенный художник, дважды безуспешно пытавшийся поступить в Венскую академию изобразительных искусств. Жил он в ночлежке на Мельдерманнштрассе около Дуная, и звали его Адольф Гитлер.

Писатель Фредерик Мортон в книге "Гром в сумерки" изображает Гитлера разглагольствующим перед постояльцами ночлежки о нравственности, "расовой чистоте", "немецкой миссии" и "славянском предательстве", о евреях, иезуитах и масонах.

"Его челка подпрыгивала, его испачканные краской руки рубили воздух, его голос возвышался до оперных тонов. Потом он замолкал столь же внезапно, как и начинал. Он с шумом собирал свои вещи и тащил их к себе в комнату", - писал Мортон.

А еще в это время в Вене в Хофбурге - зимней резиденции австрийских Габсбургов - жил престарелый император Франц-Иосиф.

Он царствовал с 1848 года, и его наследник эрцгерцог Франц Фердинанд, живший в соседнем дворце Бельведер, с нетерпением ожидал, когда же освободится трон. На следующий год Фердинанда убили и началась Первая мировая война.

Культурный винегрет

В 1913 году Вена была столицей Австро-Венгерской империи, в которую входили 15 стран и населяли ее более 50 миллионов человек.

"Не совсем плавильный котел, но Вена была своего рода винегретом из различных культур, она манила амбициозных людей со всей империи", - говорит Дардис Макнейми, главный редактор венского англоязычного журнала Vienna Review.

"Коренными жителями были менее половины из двухмиллионого населения Вены. Около четверти приехали из Богемии (ныне западная Чехия) и Моравии (ныне восточная Чехия), так что чешский язык во многих местах звучал наравне с немецким", - объясняет она.

А вообще субъекты империи говорили более чем на десяти языках. "Офицеры австро-венгерской армии обязаны были знать команды на 11 языках, не считая немецкого. На каждый из этих языков был сделан официальный перевод национального гимна".

Это уникальное смешение народов породило собственный культурный феномен - венские кофейни. По легенде, все началось с мешков кофе, оставленных османской армией после неудачной осады Вены в 1683 году.

"Культура кафе, атмосфера дебатов и дискуссий были и остаются частью жизни горожан", - объясняет политолог, старший научный сотрудник Королевского института международных отношений Чарлз Эмерсон.

"Венское интеллектуальное сообщество было на самом деле довольно маленьким - все друг друга знали, и все время шел культурный обмен с другими странами".

Это, добавляет он, было на руку политическим диссидентам и тем, кто находился в бегах.

"Австро-Венгрия не была чрезвычайно мощным, централизованным государством - скорее наоборот. Если вы искали в Европе место, где бы спрятаться, встретить много интересных людей, то более подходящее место, чем Вена, найти было трудно", - рассказывает Эмерсон.

Любимые кафе

Любимое место Фрейда, кафе Landtmann, до сих пор стоит на знаменитом бульваре, окружающем историческую часть Innere Stadt - Внутренний город.

А вот Троцкий и Гитлер были завсегдатаями Cafe Central, расположенного всего в нескольких минутах ходьбы от отеля. Посетители этого кафе увлекались тортами, газетами, шахматами и, прежде всего, разговорами.

"В кафе ходили все, - говорит Дардис Макнейми. - Так шло взаимное культурное обогащение. Это позже границы стали жесткими, а тогда они были очень расплывчатыми".

Кроме того, добавляет она, был прилив энергии от еврейской интеллигенции и нового класса промышленников, что стало возможным после 1867 года, когда Франц-Иосиф предоставил всем полные гражданские права и всеобщий доступ к школам и университетам.

Определенное влияние оказывали и женщины - хотя, конечно, доминировали мужчины.

Например, Альма Малер, жена композитора Густава Малера. Она и сама была композитором, а после смерти мужа в 1911 году стала вдохновительницей и спутницей жизни художника Оскара Кокошки, архитектора Вальтера Гропиуса и писателя Франца Верфеля.

Хотя Вена была и остается символом музыки, шикарных балов и вальсов, у нее имелась и темная сторона. Огромное число людей жило в трущобах; в 1913 году почти полторы тысячи человек свели счеты с жизнью.

Никто не знает, что случилось бы, если, скажем, Гитлер столкнулся бы с Троцким, или Тито встретил бы Сталина.

Мировая война, которая разразилась год спустя, уничтожила большую часть интеллектуальной жизни Вены.

Австро-Венгерская империя распалась в 1918 году, но она успела сыграть роль катапульты в карьере Гитлера, Сталина, Троцкого и Тито.

Историю, как известно, пишут победители. Поэтому, например, увидеть на экране хорошего Гитлера нам едва ли удастся. Хотя… Вот кто бы еще несколько лет назад мог предположить, что в канун столетнего юбилея октябрьской революции нам преподнесут историю про главного героя тех легендарных времен – Льва Давыдовича Троцкого, сериал Александра Котта и Константина Статского. Что советский человек знал про этого пламенного революционера? Пара хлестких мемов от Ильича: Иудушка, он же политическая проститутка, его собственная безумная формула Брестского мира: «Ни войны, ни мира, мир не подписываем, войну прекращаем, армию демобилизуем». И, наконец, экзотическая смерть от руки Рамона Меркадера: вроде бы ледорубом в Мексике. Зачем в Мексике ледоруб? Даже то обстоятельство, что Лев Давыдович был, наверное, самым выдающимся из плеяды тогдашних ораторов-фейерверкеров, советский человек оценил презрительной поговоркой «3,14***т, как Троцкий».

И вот что мы увидели на экранах своих телевизоров. Могучая вундервафля, знаменитый поезд Предреввоенсовета, черным вороном вьется в кольце фронтов, удушающих молодую советскую республику. Внутри Троцкий (Константин Хабенский). Затянут в кожу. Молчалив, сосредоточен, сладострастен. Слушает стихи Гумилева, употребляет в сексуальном плане их исполнительницу. Потом в окружении своей протоэсэсовской гвардии (черные кожанки, чухонские глаза) появляется перед дезертирской вольницей и проводит ту самую знаменитую децимацию 2-го Петроградского полка. Если вы не приемлете истории, до отказа заполненные сексом и насилием – можете смело выключать телевизор. Дальше все будет ровно о том же. Нас переносят на телевизионной машине времени из одного года жизни Троцкого в другой: 1902, 1905, 1918, 1940. Но наш герой не меняется: он произносит пламенные речи о светлом будущем человечества, для достижения которого необходимо пролить реки крови, потом употребляет какую-нибудь даму, потом снова речь, потом кого-то массово расстреливают, опять пафосная речь, политическая дискуссия, и разговоры, разговоры, разговоры.

Троцкий встречается с очень интересными людьми, его собеседниками становятся Ленин, Плеханов, Столыпин. Лев Давыдович даже мимоходом, пользуясь затишьем между II съездом РСДРП и Первой русской революцией, разоблачает Зигмунда Фрейда. А вокруг мелким бесом рассыпается Александр Парвус (Михаил Пореченков). Тут авторы сериала очень постарались. С одной стороны, они подпустили конспирологии: геополитические соперники, предшественники Ангелы Меркель, норовят подгадить России, замышляют помайданить в Петербурге. Только наш герой супостатов насквозь видит: периодически берет грязные деньги на чистое дело, а потом презрительно гонит прочь отвратительно лощеного Парвуса.

Понятно, что авторы сериала не старались создать убедительную и достоверную художественную версию тогдашних событий. Чего вы хотите: продюсером выступает не Леонид Парфенов, а Эрнст/Цекало. И все-таки, ну нельзя же до такой степени огламуривать отечественную историю! Троцкий, конечно, был действительно яркой, неординарной личностью, приуменьшать его заслуги в деле революционного преобразования вселенной никто не собирается. Но ведь, извините, были и другие. Некто Ульянов (Ленин) тоже кое-что сделал для победы в октябре 1917. И товарищ Сталин, которого в сериале сделали буквально клоном Басаева, не только кровавыми эксами прославился. А в сериале просто бенефис Троцкого. Ленин вообще мелкий интриган (блистательная роль Евгения Стычкина). Мы-то думали, что тот самый легендарный II съезд стал знаменит разделением РСДРП на большевиков и меньшевиков, именно там Ленин продемонстрировал свое искусство тонкой политической интриги. Да нет, что вы, Ленин, Плеханов и Мартов просто замшелые старикашки. Вот приехал молодой пламенный Троцкий, толкнул речугу, делегаты зашлись в овации, а Лев Давыдович отправился в Вену, обучать психоанализу Фрейда. Как он по пути в Австрию не догадался в Берн заехать, там как раз Эйнштейн специальную теорию относительности создавал. А тут Лев Давыдович (весь в черную кожу затянут): Е=мс2! Готово!

Надо отдать должное авторам картины, чувствуется серьезный опыт создания «Ёлок». Им регулярно удаются настолько эффектные сцены, что зритель забывает о логических провалах и психологической неубедительности поведения персонажей: децимация дезертиров, расстрел на кладбище, избиение Давида Бронштейна на ярмарке. Но интермедиями между этими динамичными сценами служат невыносимо убогие, бессмысленно пафосные рассуждения героев (и в первую очередь Троцкого) о революции. Да хватит уже, поняли через десять минут после начала первой серии: революцию в белых перчатках не делают, нужно пролить реки крови. А когда авторы разбавляют троцкизм фрейдизмом, становится и вовсе невмоготу: начинаются примитивные политико-сексуальные метафоры. Россия как женщина, революция как женщина, русский народ… Вы догадались, тоже как женщина! Они все только и дожидаются пришествия альфа-самца. А тот по пути обихаживает женщин, которые тоже как женщины!

Константин Хабенский, конечно, прекрасный актер. Но вот беда: хотя его Троцкий так же сексуален, как Колчак, трибун революции в отличие от белого адмирала был отменным оратором. А когда Хабенский пытается в полный голос произнести речь перед большой аудиторией, выясняется, что его связки не рассчитаны на подобные нагрузки: на большой громкости голос начинает неприятно дребезжать. Такой Троцкий не смог бы разагитировать толпу разнузданных дезертиров.

Историю пишут победители. Жалко, что над чувствами художественного вкуса, исторической деликатности сегодня празднует победу лакированная попса. Но в целом история получилась весьма занятная. А про II съезд РСДРП лучше почитать у Данилкина в его биографии Ленина.