Нелегальная торговля органами людей – это глобальная проблема, которая не обошла стороной и Украину

При тяжелых хронических заболеваниях жизненно важных внутренних органов - сердца, печени, почек и других, - единственным способом вернуть утраченное здоровье для человека остается трансплантация. По информации Всемирной организации здравоохранения, с каждым годом все больше людей во всем мире ищут органы для трансплантации, но эта потребность удовлетворяется в среднем всего на 10% за год. Вследствие этого незаконная торговля органами в последнее время заметно выросла - до такой степени, что даже ВОЗ не может оценить объем «рынка» трансплантатов.

«Черный» банк органов глобального масштаба

Как утверждает директор всемирной организации Organs Watch , Нэнси Шепер-Хьюз, по результатам исследования, проведенного экспертами Университета Беркли (Калифорния, США), в мире ежегодно продают «из-под полы» как минимум 15 тыс.человеческих почек.

Основные страны, где процветает торговля органами, по данным OrgansWatch , включают Израиль, Египет, Бразилию, Южная Африка, Индонезия, Индия и Ирак.

В этих странах такого рода деятельность вне закона, но это не останавливает «черных трансплантологов». Продавец части своего родного тела зачастую получает $2 -$6 тыс за почку, $5 тыс. - за роговицу глаза. Печень человека на «черном рынке запчастей» оценивается в $5 - $55 тыс., костный мозг — в $40 тыс, сердце — от $250 тысяч.

Те, кто позволяют разобрать себя на «запчасти» за деньги, часто не знают о риске остаться слабым и прикованным к постели на всю оставшуюся жизнь после удаления почки или неудачной операции на глазах.

Дельцы этого рынка владеют целым набором психологических приемов - к примеру, они красочно рассказывают о себе или «тех парнях», которые, дескать, неплохо заработали и живут припеваючи после продажи своих органов.

Более того, под давлением безнадежной бедности, движимые стремлением помочь своим семьям, некоторые «доноры» решаются отдать за деньги свою жизнь и продать такие органы, как сердце, печень или костный мозг.

Многие черные трансплантологии не гнушаются похищением и убийством людей, в том числе детей, для того, чтобы поставить своим клиентам здоровые и не изношенные жизненно важные органы. Отметим, что клиенты «черных трансплантологов» - это люди, отчаявшиеся дождатьсясвоей очереди на трансплантацию. После нескольких лет ожидания и каждодневной борьбы за жизнь они готовы на все, чтобы спасти себя или близкого человека.

Другие страны, другие нравы

Как отмечает Лоуренс Коэн, профессор антропологии Университета Беркли, который занимался исследованием вместе с Organs Watch , в таких странах, как Индия и Бангладеш, люди используют свои органы в качестве «залога», когда занимают деньги. Эти органы потом доставляются богатым клиентам в Шри-Ланку, страны Персидского залива, Великобританию и США.

По словам Коэна, несмотря на то, что люди продают свои почки, чтобы выплатить все долги, они очень скоро обрастают новыми долговыми обязательствами. Когда Коэн задавал «донорам по контракту» вопрос о планах на будущее, многие из них отвечали, что при необходимости снова пойдут на продажу своих органов, ведь необходимость содержать семью никуда не денется.

В Египте, который ВОЗ признала «горячей точкой» торговли органов, наблюдается очень похожая ситуация. К примеру, все жители бедных кварталов Каира знают, что для быстрого решения финансовых проблем можно пожертвовать почкой - и получить $2 тыс. Посредников, которые покупают органы, легко найти в любом дешевом кафе в районах «трущоб». Многие из них являются иностранцами и работают в подпольных лабораториях, которые подбирают доноров индивидуально для каждого клиента и помогают с поиском врача, который бы выполнил операцию, не задавая лишних вопросов.

К примеру, в Бразилии, фиксировались случаи эксплуатации людей работодателями. В частности, многие домашние работники (горничные, домработницы) отдавали свои органы в обмен на гарантию долгосрочного трудоустройства или оплату жилья. Как обнаружила Нэнси Шепер-Хьюз, во многих странах власть и чиновники знают о торговле органами, но ничего не предпринимают, так что это «общественный секрет».

В США, где, как считалось, черных трансплантологов быть не может, недавно разразился скандал.

В июле этого года полиция арестовала в штате Нью-Джерси 44 человека, среди которых мэра города Обокена, Сикокуса и Риджфилда, а также еврейские раввины. Им были предъявлены обвинения в получении взятки, отмывании денег и торговле человеческими органами.

Один из раввинов, Леви Ицхак Розенбаум, обвиняется в том, что на протяжении многих спекулировал в «индустрии» торговли органами. В частности, Розенбаум убеждал людей из уязвимых групп населения продать почку за $10 тыс., а сам потом продавал орган за $160 тыс.

Черная трансплантология по-украински

В Украине торговля органами ассоциируется с недавним скандалом в киевских и донецких клиниках.

В 2007 году израильская полиция в результате проверки сведений о торговле органами и детального расследования вышла на след, который привел правоохранителей в киевскую клинику, а также в Донецкий центр трансплантации почки.

Именно там, как подозревали израильские полицейские, осуществлялись операции «купли-продажи» органов и почки переходили к своим новым владельцам, заплатившим кругленькую сумму.

Тогда же в международный розыск был объявлен некий Михаэль Зис, израильский хирург, который оказывал «братскую помощь» хирургам в Донецком центре трансплантации почки. По информации пресс-службы МВД, «Осенью 2007 года Ворошиловский суд г.Донецка задержал Михаэля Зиса с содержанием в СИЗО №5 г.Донецка. С целью проверки фактов причастности Зиса М. к совершению преступлений, связанных с незаконной трансплантацией на территории Украиныдонецкими правоохранителями был проведен комплекс оперативных мер, по результатам которых установлен ряд фактов вербования граждан с целью их эксплуатации. По данному факту в октябре 2007 года СУ ГУМВД Украины в Донецкой области было возбуждено уголовное дело по ст.149 ч.2 (торговля людьми или другое незаконное соглашение в отношении человека) УК Украины ». Отметим, что эта статья предусматривает наказание в виде лишения свободы до 12 лет.

Коллеги Зиса по донецкому центру трансплантации почки полностью опровергли обвинения, и в конце августа 2008 года суд признал Михаэля Зиса невиновным «за отсутствием состава преступления». Правда, вскоре решение об освобождении хирурга из-под стражи было отменено, а в марте 2009 года Апелляционный суд отменил оправдательный приговор.

В конце июля этого года стало известно, что прокуратура Донецкой области изменила обвинения, которые предъявлялись Михаэлю Зису. Теперь хирург обвиняется по ст.143 ч.1. («нарушение установленного законом порядка трансплантации органов или тканей человека»). Если его вина будет доказана, хирургу грозит штраф в размере 850 гривен.

«Продам почку…веду здоровый образ жизни»

По информации МОЗ Украины, ежегодно в нашей стране в пересадке почки нуждаются около 2 тыс.человек. Правда, лишь один счастливчик из 20 имеет возможность начать новую жизнь с новым органом: в 2007 году было сделано 117 операций по трансплантации почки, в 2008 году - всего 103.

Корреспонденты «Багнета» ради эксперимента решили ввести в Интернет-поиск слова «куплю почку» и «продам почку» - и ужаснулись. Доски объявлений пестрят предложениями о продаже органов образца «Молодой парень 19-ти лет без вредных привычек продаст почку за 20 тыс. евро, часть печени за 10 тыс. евро или костный мозг за 20 тыс. евро. Группа крови 1-. Телефон 8(0……..)». Большинство «доноров за деньги» - женщины 30-35 лет или молодые мужчины до 25 лет.

На модерируемых досках объявлений в ответ на запрос «Куплю почку» сайт любезно выдает несколько десятков предложений донорства органов - с фотографиями и подробными расценками.

Анна Валевская

Вконтакте

1520

Вы никогда не задумывались, сколько можно заработать, продав свое тело целиком, включая кровь, волосы, внутренние органы и ДНК?

А зря! Оказывается, мы все стоим безумно дорого!

Правда нужно учитывать, что продажа человеческих органов незаконна во всех странах мира, кроме Ирана. «Потроха продаются и покупаются на рынке, а органы для живых людей распространяются через специально организованные учреждения», – заявляют врачи одной из трансплантационных клиник Москвы.

Основная сложность трансплантологии в том, что легальные источники не всегда способны своевременно обеспечить необходимое количество органов и тканей для пересадки. Например, в тех же США в «очереди за органами» ожидают более 110 тыс. пациентов, причем за год доноры обеспечивают ими менее 15 тыс. человек. И даже в Америке ежечасно умирают 18 человек, так и не дождавшихся трансплантации.

Плюс тела и органы необходимы и для научных целей: по текущим оценкам, медицинские и биологические исследования требуют ежегодно десятки тысяч тел. Дефицит рождает спрос, а спрос – предложение, и многие больные, ожидая пересадки, готовы выложить за новые органы немалые суммы.

Но уже на черном рынке.

А черный рынок хорош только для преступников, а для нормальных людей он всегда грозит проблемами, зачастую смертельными. Пациенты рискуют получить не только орган, но и новую болезнь: СПИД и гепатит – обычные спутники «черной трансплантации». Несчастные доноры, зачастую доведенные до такого шага банальной нищетой, получают лишь незначительную часть выручки. Львиная доля денег уходит посредникам. Например, среднемировая стоимость почки на черном рынке составляет около 150 тыс. долларов, из которых донору достается в среднем лишь около 5 тыс. В 2010 году в Китае печень можно было приобрести за сумму, равную 21,9 тыс. долларов, а продать – за 3,7 тыс.

По некоторым данным, только в США ежегодно продается и покупается более 2 миллионов препаратов, незаконно полученных из человеческих органов, жидкостей и тканей. Упорно ходят слухи о существовании целых «кровяных ферм», «работники» которых заняты лишь производством и сдачей крови.

Сколько же можно выручить за собственное тело? Сейчас вы об этом узнаете, только имейте в виду, что цены, указанные в разных источниках, отличаются на порядок. Многое зависит от легальности самой операции, от страны происхождения органа и, конечно, от физического состояния донора. Здесь лишь ориентировочные цифры.

Возобновляемые ресурсы

Кровь: до 400 долларов за литр (в Индии – всего 25 долларов)

Практика показала, что добровольцы приносят куда более «здоровую» кровь, чем вынужденные доноры, поэтому серьезных денег на крови не заработаешь. Московские станции переливания крови предлагают за нее денежную компенсацию на питание (либо продуктовый набор), два выходных на работе, а также «высокую оценку самосознания от того, что помог другим людям». Впрочем, из среднего человека можно выжать около 5 литров крови – а при хорошем раскладе это уже 2 тыс. долларов.

Плазма: 200 долларов в месяц

Желтоватая жидкая часть крови заметно дороже нее самой, а отфильтрованные из плазмы клетки будут возвращены в кровоток донора.

Волосы: от 100 до 4 тыс. долларов за 1 кг

Тут все зависит от натурального цвета волос и от их длины. Рыжие и светлые дороже, а если они длиннее 50 см, то заработать на них можно не так уж и мало. Фирмам такой бизнес приносит немалый доход – достаточно вспомнить, что в 2011 году запасы одного из салонов красоты привлекли даже грабителей, умыкнувших волос на 150 тыс. долларов. Часто упоминается, что индуистский храм Шри Тирумалай, куда верующие традиционно жертвуют волосы, ежегодно выручает за них более 12 млн.

Яйцеклетки: 8 тыс. долларов за каждую

В США в течение жизни женщина может продать до шести своих яйцеклеток, причем полученный доход облагается налогами.

Сперматозоиды: 100 долларов за «порцию»

Заметим, что этот нехитрый способ заработать чреват неожиданными опасностями: летом 2015-го суд обязал донора спермы выплачивать алименты на ребенка от неизвестной ему женщины.

Костный мозг: 3 тыс. долларов за «порцию» (около 23 тыс. за грамм)

Уникальный источник гемопоэтических стволовых клеток – один из кроветворных органов нашего организма – ценится исключительно высоко. В России продажа костного мозга полностью нелегальна, а в США дозволяется лишь в нескольких штатах, причем сумма вознаграждения зачастую не выдается донору на руки, а переводится напрямую в счет оплаты расходов на недвижимость, образование или благотворительность. С учетом того, что в организме имеется около 1 000 г костного мозга, это очень ценный ресурс нашего тела: он может принести до 23 млн долларов. Но даже если вы найдете врача, готового на нелегальную операцию, это будет последний заработок в вашей жизни.

Плацента: стоимость неизвестна

На черном рынке пользуется большим спросом, поскольку входит в состав некоторых средств «народной» восточной медицины и косметики.

Женское молоко: от 30 до 60 долларов за литр

Популярное средство вскармливания младенцев, матери которых испытывают проблемы с молоком. Многие кормилицы, у которых молока с избытком, предпочитают продавать его – известен случай, когда одна из них заработала этим способом 20 тыс. долларов за год.

Матка (суррогатное материнство): 50 тыс. долларов за вынашивание чужого эмбриона

Запрещено в некоторых странах и в ряде штатов США, в России легально.

Фекалии: от 50 до 200 долларов

Да-да, деньги можно сделать даже из… отходов! Процедура фекальной трансплантации (бактериотерапии) набирает популярность все последние годы: медицинская практика показала, что она позволяет восстановить микрофлору кишечника при тяжелых ее нарушениях и дисбактериозах.

Громкий скандал разразился в 2005 году в штате Нью-Джерси, когда уже после замены пациентке пары позвонков на донорские выяснилось, что они были получены незаконно – просто извлечены из мертвеца. Еще более известна история 2010 года: сотрудник авиакомпании Southwest Airlines случайно обнаружил в багажном отделении самолета холодильный контейнер с десятками человеческих голов. Уголовные дела против «черных трансплантологов» возбуждались на Украине и в Латвии. В российской истории пока не случилось ни одного такого скандала.

Частично возобновляемые ресурсы

Роговица глаза (одного): от 4 тыс. долларов

Простой в транспортировке и в пересадке орган – операции поставлены на поток уже более полувека назад. Сегодня донорские роговицы стремительно вытесняются искусственными аналогами.

Почка (одна) от 15 тыс. долларов в Индии до 262 тыс. в США

Самый востребованный орган для трансплантации – на него приходится около 75% мирового рынка. Однако многие пациенты так и не доживают до момента получения донорского органа: слишком велика очередь. Замена может потребоваться пациентам с диабетом, сердечно-сосудистыми заболеваниями и множеством других проблем.

Печень (часть): 54 тыс. долларов

Печень обладает поразительными способностями к регенерации – чтобы разрушить ее до состояния невосстановления, нужно очень постараться. Однако по той же причине для пересадки обычно достаточно лишь части здоровой печени донора.

Кишечник (фрагмент): около 69 тыс. долларов

Как правило, для пересадки используется часть тонкого кишечника, но при серьезных нарушениях он может потребоваться вместе с другими органами ЖКТ.

Кости и связки: 5,5 тыс. долларов за «комплект» для замены передней крестообразной связки коленного сустава

В отличие от остальных органов, становящихся бесполезными для пересадки в считанные часы, а то и минуты после смерти донора, кости и сухожилия сохраняются намного дольше. Поэтому уголовные дела против медиков и работников моргов, «собирающих» связки с невостребованных трупов, появляются особенно часто. Например, в 2005 году была закрыта компания Biomedical Tissue Services, а ее глава получил 50-летний тюремный срок: выяснилось, что ее сотрудники нелегально использовали и продали костную ткань, полученную из 244-х тел.

Кожа (участок): 10 долларов за квадратный дюйм (6,5 кв. см)

Пересадка кожных тканей обычно требуется при тяжелых ожогах разной природы – термических, химических, электрических. Нередко для этого удается использовать кожу самого пациента, однако иногда прибегают и к помощи доноров – обычно это умершие люди, при жизни согласившиеся на использование своего тела во благо живых.

Легкое (одно): 58 тыс. долларов

Донором может выступать человек либо некурящий, либо выкуривающий не более 20 пачек в год. Зато некурящие имеют все шансы обогатиться: при особенно тяжелых заболеваниях пациенту может потребоваться пересадка целого комплекса органов – обоих легких вместе с сердцем, – и стоимость трансплантации будет почти астрономической. Такая операция в США оценивается в 1,5-2 млн долларов.

Невозобновляемые ресурсы

Сердце: от 57 тыс. долларов

На черном рынке сердец почти не достать: пересадка органа настолько сложна, что требует участия большой группы специалистов и дорогого оборудования, а стоимость операции (легальной) приближается к 1 млн долларов.

Поджелудочная железа: до 44 тыс. долларов

Замена органа может потребоваться при тяжелых формах диабета. И хотя для пересадки может использоваться не вся железа, изымают ее целиком, да еще и вместе с печенью и двенадцатиперстной кишкой.

Скелет: от 3 до 5 тыс. долларов

До 1985 года знаменитые «скелетные мастерские» Калькутты поставляли на мировой рынок десятки тысяч образцов ежегодно. Однако сегодня эта практика запрещена, и законных источников скелетов осталось не так много – куда меньше реальных потребностей медиков для обучения студентов. Лидером на рынке остается Индия: многочисленные тела нищих вывариваются или чистятся в кислой среде – и продаются уже нелегально. Фрагменты скелета можно продать и по отдельности – уже для пересадки: плечевой сустав, например, принесет до тысячи долларов.

Тело целиком: от 45 тыс. долларов

Процедура пластинации была изобретена в 1970-х и используется при создании образцов органов и систем для изучения анатомии, а также просто выставочных экспонатов для любопытных. Тело погружается в ледяной ацетон, который замещает воду в тканях, а затем ацетон в вакууме заменяется на биополимер. Пластинированные образцы сегодня – довольно доходная область бизнеса, созданием их заняты сотни лабораторий в разных странах мира.

Максимальная прибыль

Еще несколько лет назад обозреватель журнала Wired обнаружил, что самым разумным будет пустить на продажу не органы и ткани, а сложные химические соединения, которые они производят. Гормоны, нейромедиаторы, ферменты – многие из них исключительно сложны в синтезе и могут похвастаться соответствующей стоимостью. Если ориентироваться на максимальные цены 2003 года и выжать из своего тела все, что только возможно, можно выручить нешуточные деньги: по подсчетам журнала, общая сумма превысит 46 млн долларов. Вот лишь некоторые важные примеры.

Ресурс Цена за грамм, долл.
Аполипопротеины 496 000
Церулоплазмин 179 240
ДНК клеток 1 290 000
Пролактин 4 662 500
Иммуноглобулин (IgG) 67 000
Протромбин 71 400
Сфингомиелин 960
Цереброспинальная жидкость 47 500
Тиреотропный гормон 55 650
Инсулин 3 500 000
Прогестерон 508
Трансферрины 18 900

Судя по всему нелегальная трансплантология была, есть и будет…

По данным “Ъ”, в ближайшее время ожидается решение Европейского суда по правам человека по делу Алины Саблиной, родственники которой жаловались на то, что их не уведомили о посмертном изъятии органов. В июне Мосгорсуд рассмотрит жалобу по аналогичному делу. Заведующий научным отделением трансплантации почки и поджелудочной железы НИИ скорой помощи имени Склифосовского Алексей Пинчук рассказал корреспонденту “Ъ” Валерии Мишиной, как в России можно выразить согласие или несогласие на посмертное донорство, как работает система распределения донорских органов и сколько времени пациентам приходится ждать орган для пересадки.

Российские чиновники говорят о растущем числе операций по пересадке органов. Одновременно в суды поступают иски от родственников погибших в ДТП и ставших посмертными донорами: семьи жалуются на изъятие органов без уведомления. Что происходит в российской трансплантологии?

Принципиально значимых изменений в нашей отрасли в течение последних лет десяти мы, к сожалению, не наблюдаем. Есть определенные успехи. Например, мы начали активнее внедрять те виды трансплантации, которые раньше в стране практически не выполнялись: это пересадки сердца и печени (в единичных центрах они даже стали рутинными), трансплантация легких, пересадка поджелудочной железы... 10–15 лет назад это были редкие, единичные случаи. Сейчас такие операции, можно сказать, поставлены на поток, но, к сожалению, не по всей стране, а лишь в ведущих, наиболее крупных трансплантационных клиниках.

- Что это за клиники? И что произошло десять лет назад, что эти операции стали рутинными?

Ничего глобального не произошло, просто мы уже, наверное, подошли к той черте, когда понимаем, что без соответствия общемировым тенденциям, без того, чтобы шагать в ногу с мировой медициной, мы оказываемся на периферии. Поэтому начали активнее эти методы осваивать и пытаться внедрять в повседневную клиническую практику. Клиник, которые работают со всеми видами трансплантаций органов, в нашей стране не так много, можно выделить около пяти лидирующих в этом отношении, не больше. Это в первую очередь Национальный центр трансплантологии имени Шумакова и институт Склифосовского, который является крупнейшей городской трансплантационной клиникой в столице. Все остальные по масштабам пока уступают - краевая больница имени Очаповского в Краснодаре, МОНИКИ имени Владимирского в Подмосковье, областные центры трансплантации в Ростове, Новосибирске… Но, к сожалению, в целом по стране темпы развития отрасли оставляют желать лучшего. Ведущие клиники пока преимущественно в Москве сосредоточены.

Если взглянуть на карту трансплантаций в целом по стране, мы увидим, что около половины всех пересадок производятся всего в двух институтах - Шумакова и Склифосовского.

Пересадок сердца больше в институте Шумакова, больше трансплантаций почки до последнего времени делали мы. В Склифе выполняют больше пересадок печени от трупных доноров, а от родственных - в центре Шумакова. Мы ежегодно выполняем почти 200 трансплантаций почки и 100 пересадок печени, около 10 трансплантаций сердца и легких. В остальных клиниках пересаживают на порядок меньше. Но эти круглые цифры не совсем корректно отражают текущее состояние дел, потому что из года в год количество органных доноров в масштабах страны остается на весьма низком уровне.

- Сколько нуждающихся в пересадке органов в России?

Очень много. Мы выполняем 200 трансплантаций почки в год - это достойная цифра для одной клиники. Тем не менее в листе ожидания у нас постоянно около 500 человек, и это только москвичи - жители региона, где по сравнению с остальными эта ситуация нет так остра.

В масштабах страны картина более печальна. Мы, как структура московского здравоохранения, к сожалению, не можем оказывать помощь региональным пациентам. Этим занимаются в федеральных клиниках - центре Шумакова, РНЦХ, НИИ урологии. Все эти учреждения также расположены в столице. Поэтому у тех, кто смог до Москвы добраться, есть какой-то шанс.

- Как попасть в Москву на пересадку?

Пока что через систему федеральных квот на оказание высокотехнологичной медицинской помощи. Их распределяет Министерство здравоохранения. В этом году система квот сохраняется. Но если финансирование будет проводиться через фонд обязательного медицинского страхования, то не думаю, что ситуация может измениться кардинально. В конце концов, неважно, откуда именно мы получаем финансирование, в любом случае имеющиеся донорские органы не пропадают. Все пригодные, которые могут спасти жизнь, будут пересажены. В любом регионе. Здесь вопрос не в финансировании, а в имеющемся количестве - мы в силах выполнить не 200, но и 400, и 600 трансплантаций почки в год. Это количество соответствует нашему уровню, и хирургическому, и вообще медицинскому, но у нас пока что нет такого количества органов.

- Сколько примерно люди ждут подходящий орган?

В среднем в нашей клинике, если говорить о почке, то полтора-два года. Есть ряд пациентов, которым приходится ждать дольше, потому что у них с подбором органа есть определенные сложности медицинского характера.

«Не орган «ищется», а к органу подбирается наиболее подходящий реципиент из листа ожидания»

- Как ищется орган для пациента?

Очень важно заметить: не орган «ищется», а к уже имеющемуся, изъятому донорскому органу, с определенным набором медицинских характеристик, подбирается наиболее подходящий реципиент из всего списка нуждающихся - из так называемого листа ожидания. Подбор реципиента кроме множества медицинских показателей производится в том числе и с учетом длительности ожидания. Когда в реанимационном отделении, к сожалению, не удается спасти больного с инсультом или тяжелой травмой головы и, если ни он сам, ни его родственники активно не высказались против возможного изъятия органов, после констатации смерти они могут быть использованы для трансплантации. Специалистами донорской службы органы извлекаются и на короткое время консервируются. Для уже имеющегося органа подбираются реципиенты из листа ожидания, кому этот орган наилучшим образом подходит. А уже из этого сокращенного списка - тот, кто наиболее долго ожидает операции.

- Что должно совпасть, помимо, например, группы крови?

Есть около 20 факторов, которые необходимо учесть, чтобы донорская почка у пациента заработала, работала хорошо и проработала долго. Важнейшие - группа крови, возраст, исходное состояние органа, иммунологическая совместимость.

Также, если донор долгое время страдал гипертонией, очень важно, чтобы и у реципиента собственное артериальное давление не было низким. Почка будет качественно работать в тех условиях, к которым «привыкла», и в которой работала последние годы жизни донора.

И таких нюансов в трансплантации, поверьте, много.

- Сколько орган проработает, если все параметры сошлись?

В идеале мы стремимся к тому, чтобы пациент счастливо дожил до глубокой старости и умер в силу возраста с нормально работающим трансплантатом. К сожалению, жизнь вносит свои коррективы, но есть показатели выживаемости, которые можно назвать рекордными. Максимальное время, которое проработала пересаженная почка,- 42 года. Пересаженное сердце - 36 лет. Не вызывает сомнений, что при правильном подборе органа и реципиента, безупречной хирургии и грамотном ведении больного после трансплантации донорский орган способен работать в течение нескольких десятилетий.

Пациентам с пересаженным органом необходимо принимать иммуносупрессоры, чтобы орган не отторгался. Как они влияют на состояние здоровья?

Арсенал иммуносупрессивных препаратов постоянно расширяется. Фактически проблема отторжения - то, с чем наши предшественники и учителя сталкивались постоянно,- сейчас не настолько актуальна, как раньше. То есть в принципе обмануть организм и заставить его «поверить», что донорский орган - это его собственный, в большинстве случаев возможно. С другой стороны, надо признать, что даже самые современные иммуносупрессивные препараты обладают рядом побочных эффектов, которые здоровья реципиенту все-таки не добавляют. Но эти нежелательные явления хорошо изучены, мы знаем, как их предотвращать, как не допустить их развития и как с ними бороться, если уж они проявились.

Например, нередко приходится сталкиваться с развитием сахарного диабета. Или же на фоне иммуносупрессии может повышаться артериальное давление. Увеличивается риск развития инфекционных заболеваний, причем не только обычных типа пневмонии и гриппа, но и специфических, связанных именно с угнетением иммунитета. Например, цитомегаловирус и герпес. Для обычного человека они не опасны. Но в условиях угнетения иммунитета могут представлять угрозу здоровью и даже жизни больного.

- Некоторым пациентам нельзя пересаживать орган. В чем причина и что это за пациенты?

Таких пациентов с каждым годом становится все меньше. Мы сейчас очень либерально относимся, например, к фактору возраста. Еще относительно недавно пациенты старше 60 лет практически не рассматривались как кандидаты на пересадку. Сегодня же мы успешно оперируем больных намного старше 70 лет. Если пациент может перенести наркоз и серьезное хирургическое вмешательство, если потенциально после трансплантации он проживет, как минимум пять лет, мы стараемся ему помочь. То же касается и пациентов с аутоиммунной патологией - когда организм сам «пожирает» свои органы. Раньше таких больных почти не оперировали - ведь как иммунитет повредил собственные почки, так же в кратчайшие сроки он расправлялся и с пересаженной. А сейчас у нас есть возможности успешно предотвращать подобные ситуации. Например, пациенту с сахарным диабетом одновременно проводится пересадка почки и поджелудочной железы. Почечная недостаточность ликвидируется, а диабет фактически излечивается и в дальнейшем не повреждает пересаженную почку.

- Где в России учитываются органы, доступные для пересадки?

Отдельно в каждом центре органного донорства. Пока полноценного регистра, как и так называемого банка органов, нет. Ведь приемлемые для пересадки донорские органы имеют очень короткий «период жизни». Невозможно, например, заморозить орган, чтобы потом достать нужный с полки, разморозить и пересадить.

Трансплантат почки, например, сохраняется пригодным для пересадки в течение 24 часов, это максимум. При условии специальной консервации конечно. Для других органов этот срок гораздо меньше: сердце до 9–10 часов, печень до 16 часов, поджелудочная железа до 15 часов, легкие до 7–9 часов.

Поэтому подбор реципиента, его вызов и подготовка проводится параллельно с работой донорской службы. И донорская, и трансплантационная бригады работают в круглосуточном режиме, в праздники и выходные. Это повсеместная, общемировая практика.

Организует весь процесс координационный донорский центр. В его функции входит оповещение бригад, предварительное обсуждение подходящих реципиентов с центрами, где они ожидают трансплантации. Все нюансы стараются учесть еще на начальном этапе, когда только приступают к изъятию.

Таким образом, вся система распределения органов ограничена регионом или соседними, так как иначе есть сложности с успешной доставкой органа.

Почку можно успеть доставить в другие регионы, в ряде случаев - и печень, и сердце. Но зачем? В каждом регионе должен быть налажен процесс органного донорства, и в каждом регионе должны быть специалисты и клиники, в которых могут пересадить органы проживающим там же пациентам. Не нужно на постоянной основе организовывать доставку органов в масштабах всей нашей необъятной страны - такая необходимость может возникать лишь в исключительных случаях. Хотя у нас, например, есть опыт пересадки почек, изъятых даже в Красноярске. У коллег в листе ожидания не оказалось подходящего реципиента (была редкая группа крови), они связались с нами, мы просчитали логистику доставки и уложились в приемлемый срок, все прошло успешно. Но это редкий, единичный случай. По-хорошему распределение органов должно оставаться в пределах региона, с доступностью потенциального реципиента в течение 1–2 часов. Опять-таки повторюсь, это повсеместная, общемировая практика.

- Каковы шансы, что пересаженный орган приживется?

Выживаемость органов сейчас весьма высока для любого органа и в среднем превышает 95%: 98% - при трансплантации почки, при трансплантации печени, сердца и легких - выше 90%.

- При пересадках почки и печени сколько приходится на трупное донорство, а сколько на родственное?

До 20% может приходиться на родственное донорство в разных клиниках. В остальных случаях пациенты ожидают трансплантации от посмертного донора. Родственная трансплантация почки или части печени, в первую очередь - от дефицита органов. При достаточном уровне развития органного донорства родственная трансплантация уйдет в область редких, сложных в плане медицинского подбора случаев. И активное развитие программ родственного донорства происходит из-за нерешенных проблем и сложностей в организации донорства посмертного.

«Донорами могут быть те погибшие люди, которым не удалось помочь»

- Если сравнивать с другими странами, то на каком мы уровне по посмертному донорству?

К сожалению, мы находимся в числе отстающих. В мире мы где-то в третьем десятке.

- В других странах система строится именно на трупном донорстве?

Во многом это зависит от длительности ожидания трансплантации органа от посмертного донора. Например, у наших коллег в Белоруссии фактически нет периода ожидания пересадки, потому что по уровню развития органного донорства они обеспечивают необходимое количество трансплантаций для всех граждан страны. То есть если появляется пациент, который нуждается в трансплантации почки, сердца, печени, то операция проводится ему в течение месяца, максимум двух. Потому что уровень организации системы органного донорства, уровень администрирования позволил выстроить систему, при которой все возможные пациенты, которых врачи не смогли спасти, будут рассматриваться в качестве органных доноров.

- Чем же тогда отличается ситуация в России? У нас та же презумпция согласия.

Наше слабое место в системе административных решений, во взаимодействии донорской службы с теми стационарами, где стараются спасти жизнь пациентам, но не всегда это удается. Например, при несовместимой с жизнью травме головы или тяжелом повреждении головного мозга в результате инсульта, нарушения кровообращения. Когда все подобные случаи будут охвачены вниманием донорской службы, поверьте, наш уровень органного донорства существенно вырастет. Опять же Москва тому яркий пример. Средний уровень органного донорства в Москве также оставляет желать много лучшего, но по крайней мере на этом локальном примере видно, что при должном подходе, в первую очередь за счет административных, организационных усилий, можно достигнуть уровня в пять раз выше, чем в целом по стране.

Сейчас общий показатель донорства не превышает 4 органных донора на 1 млн населения. А в столице - выше 17. Приемлемый уровень, к которому нужно стремиться, это 28–32 донора на 1 млн человек.

И он вполне достижим, когда весь пул потенциальных доноров будет охвачен вниманием донорской службы.

Но Москва сейчас не может обеспечить всех нуждающихся в масштабах всей страны, для этого необходимо развитие донорских служб в регионах. И мы видим, что есть области, в которых это развитие происходит весьма успешно: Новосибирск, Краснодар, Ростов, Екатеринбург, Тюмень.

- Крупные федеральные центры?

В принципе это общемировая тенденция. Такую службу, как органное донорство и трансплантация органов, нецелесообразно развивать на уровне центральных районных больниц. Она требует потока. В небольшой больнице даже при достижении самого серьезного охвата будет выполняться 5–10 пересадок в год. И специалисты там никогда не накопят необходимый опыт и уровень для того, чтобы все эти операции заканчивались у них хорошо, не было проблем и осложнений. Пациентов лучше прикреплять к федеральным, крупным региональным центрам. Но тем не менее с учетом масштабов нашей страны, в каждом регионе, в крупных городах с серьезным уровнем медицины, хирургии в том числе это возможно. Но пока не во всех субъектах это есть.

- Показатели, которые вы назвали, 28–32 донора на 1 млн человек, возможны сейчас?

Возможны и сейчас. Это те погибшие люди, которым вопреки титаническим усилиям врачей (которые на самом деле пытаются спасти пациентов, но врачи не боги) не удалось помочь.

«У нас, как правило, бытуют мнения, что врачи убили»

В России действует презумпция согласия на изъятие органов - если пациент и его родственники не сообщили, что не хотят изъятия, по закону органы имеют право забрать. У врачей при этом нет обязанности спрашивать мнения родственников. Насколько, на ваш взгляд, это этично?

В мире параллельно развивались и развиваются две системы. Первая, это когда по умолчанию считается, что если не было заявлено об отказе, то в случае смерти пациента, если его органы могут быть изъяты, они будут изъяты для трансплантации. Это так называемая презумпция согласия, которая практикуется в нашей стране. Презумпция несогласия, или презумпция испрошенного согласия, напротив, утверждает, что если волеизъявления человека не известно, то по умолчанию считается, что человек был категорически против. И в этом случае нужно либо выяснять мнение у пациента, пока это еще возможно, либо вводить какие-то документы, которые при жизни и полном здравии будут регистрировать его согласие. И вот здесь мы еще можем говорить о регистрах… Либо нужно испрашивать согласие родственников, если пациент из-за тяжести своего состояния уже сказать это не может. На самом деле и та и другая модели имеют плюсы и минусы. И есть этические споры между их сторонниками.

- Где какие модели действуют?

В Северной Америке, Канаде, США действует испрошенное согласие, в Европе - 50 на 50: например, Испания - это испрошенное согласие, Великобритания - презумпция согласия. В некоторых странах эти модели плавно перетекают одна в другую: сначала работали по одной модели, потом переориентировались на другую. Мне кажется, что если выбирать модель испрошенного согласия, когда мы требуем от людей зафиксировать свое мнение в регистре, поставить отметку в правах, то в этом случае успех приходит только к тем странам, у которых высока степень общественного доверия к медицине в целом. Мы в России не можем, к сожалению, похвастаться такой ситуацией. У нас, как правило, бытуют мнения, что «врачи убили, врачи халатно отнеслись, врачам денег не заплатил - поэтому никто к тебе не подойдет». Это регулярно звучит в СМИ, со страниц газет, с экрана телевизора, в интернете полно подобных отзывов, причем независимо от того, говорим ли мы о трансплантации или о лечении насморка. И это все говорит о степени общественного доверия к врачам и к медицине как к системе в целом. Разумеется, когда люди все это слышат, даже если у них нет четко сформированного отрицательного мнения, то под воздействием всего этого информационного шума, если их поставить перед выбором за или против, человек на всякий случай скажет «нет», не утруждаясь детально разобраться в вопросе. Имеющаяся законодательная база в нашей стране абсолютно адекватна общественному состоянию. Но при этом у любого человека есть абсолютное право и возможность заранее зафиксировать свое несогласие на посмертное изъятие органов.

- Как его зафиксировать?

Практически это не применяется, но по закону, госпитализируясь в стационар по любому поводу, человек может сказать лечащему врачу, что в случае летального исхода, внезапного, случайного, непредсказуемого или ожидаемого он категорически отказывается быть донором органов. С этим пациентом донорская служба не будет работать по умолчанию, по отказу самого пациента. То же самое касается родственников: когда пациента привезли в больницу уже в тяжелом агональном состоянии, или что-то случилось, и он попадает в реанимационное отделение и не может изъявить свою волю, родственникам достаточно сказать лечащему врачу, что они категорически против: «Если вам не удастся его спасти, просим, требуем не рассматривать его на возможность посмертного донорства». Все. К этому пациенту не будет вызвана служба органного донорства, а если даже они уже приехали и состояние не оставляет сомнений в том, что летальный исход неизбежен, бригада просто развернется и уедет. Поверьте мне, для этого не нужно заполнять никаких бумаг, не нужны никакие подписи, не нужны петиции, просто нужно сказать лечащему врачу, заведующему отделением реанимации. Этого будет вполне достаточно.

«Никто не будет к нему приезжать, сидеть, потирать руки и думать о том, что сейчас вырежут…»

- Когда врачи начинают понимать, что перед ними потенциальный донор?

Исходя из прогнозов. Если есть какой-то весомый процент вероятности, что нам не удастся спасти пациента в его текущем состоянии. Опытный реаниматолог может оценить ситуацию и сказать, что, наверное, через день-два весьма ожидаем летальный исход, и вызвать для предварительной оценки службу органного донорства, чтобы они его взяли на карандаш. Если они приедут или спросят по телефону, как дела у этого пациента, и им скажут, что он пошел на поправку, есть положительная динамика, пациент снимается с наблюдения. Никто не будет к нему приезжать, сидеть, потирать руки и думать о том, что сейчас вырежут… Этого не будет. Здесь врачи работают. Кто-то больше, кто-то меньше, но все они очень высокоморальные люди.

Но у врача, который лечит пациента и не может его, к сожалению, вылечить, есть два варианта - либо сообщить в центр органного донорства, либо не сообщать. Он понимает, что в одном случае кто-то из родственников потом может подать иск в прокуратуру, а в другом он будет спать спокойно.

И в этом особенность белорусской модели: у них несообщение о таком случае, о потенциальном доноре приравнивается к неоказанию медицинской помощи. Тем пациентам, которых этот врач не видит, которые находятся в центрах ожидания трансплантации и которым органы этого умершего (или умирающего в данный момент) человека могут помочь. У нас умер - врача за это не накажут (если не было серьезных ошибок в лечении), а многие коллеги еще и одобрят: «Молодец, а то, не дай Бог, через полгода придет иск и тебя затаскают по прокуратурам и следственным комитетам». Я знаю изнутри, как работает система, я абсолютно уверен, что при изъятии органов все делается этично и в рамках закона. Ни трансплантологи, ни специалисты службы донорства никак не участвуют в констатации смерти. Но вот в случае иска от родственников - и реаниматолога, и заведующего реанимацией попрессуют, на них будут давить, их ожидает много бессонных ночей, раздумий о семье, весь этот моральный груз. И потом человек скажет: «Да зачем оно мне все надо? Да лучше бы я не сообщил никому, я бы спал спокойно и с чистой совестью. А что касается других людей - тех, которым нужны органы,- я их не видел, я их не знаю, я всем на свете помочь не могу».

В США, как и в Белоруссии, если реаниматолог не поставит в известность донорский центр о потенциальном доноре с минимальными шансами или о пациенте в процессе констатации смерти, или она уже констатирована - ему грозят штрафные санкции (вплоть до лишения лицензии), порицание коллег, административные взыскания и прочее. У нас ни кнута, ни пряника за это не предусмотрено. Не все врачи, к сожалению, а может быть, и к счастью, могут работать вот за идею. Одно дело приложить все усилия для спасения пациента, который у тебя в руках, за которого ты отвечаешь, а другое дело - где-то там кто-то в центре трансплантации, а это даже другая больница...

- То есть нужна пропаганда не только среди населения, но и среди врачей?

Среди врачей тоже. Причем не просто среди врачей, а со школьной, со студенческой скамьи. Кафедры трансплантологии потихоньку начинают появляться и в регионах. В Москве сейчас действуют две. И для любого студента-медика нужно сделать так, чтобы трансплантация и органное донорство - это была нормальная цивилизованная часть работы, тем более для врача, который работает на стыке жизни и смерти, в реанимации, в неотложной медицине. Иметь понимание должны все.

«В такие моменты на счету каждая минута»

Сейчас в правительстве все еще находится законопроект о трансплантации органов, который готовился несколько лет. В нем фактически предусмотрено испрошенное согласие. Что сейчас происходит с документом? И какие в нем есть позитивные или отрицательные, на ваш взгляд, моменты?

Единственную позитивную вещь, которую я в нем вижу, то, что там предложен тот самый механизм, который есть и сейчас, но на практике никто не знает, как его реализовать. Это когда человек озаботился проблемой, как бы сделать так, чтобы в случае смерти, его органы ни в коем случае не изъяли и не использовали для трансплантации. Сейчас гипотетически человек может пойти в любое медучреждение, сказать, что он против, даже от руки написать, но официальной формы нет. На бумажку поставить печать учреждения, ее сложить, положить в паспорт и с этой бумажкой ходить. А по законопроекту вводится возможность электронной регистрации своего волеизъявления. Четко прописан путь, как можно попасть в единый на всю страну реестр и выразить свое волеизъявление. В законе предполагается такой реестр создать, и это, возможно, единственное, чего не хватает нам в текущей ситуации с точки зрения законодательства. Ведь если мы просто, не меняя закон, создадим реестр людей, которые категорически против использования своих органов в случае смерти, это решит максимум проблем: умирает пациент, его проверяют по этой базе. Если не находят - автоматически считается, что он согласен. Либо видят, что он против. И это снимает этический момент, о котором мы говорим.

С другой стороны, учитывая особенности нашего менталитета, я сомневаюсь, что больше 5% взрослого населения страны зарегистрируется в этом реестре. Кстати, как против, так и за. Всегда есть суеверие: «Я живой и здоровый, пойду регистрировать посмертное несогласие, а вдруг высшие силы что-то подвинут, чтобы меня подтолкнуть к этому. Пусть лучше все идет как идет».

В законе помимо создания регистров тех, что за и против, предлагается давать родственникам после смерти человека, который не определился, два часа для того, чтобы они вспомнили о том, что органы могут изъять, позвонить или приехать в отделение и сказать, что они против. Но и по этому закону врачи не обязаны мнение родственников активно выяснять.

- Два часа - это большой срок?

Разумеется. На самом деле, в такие моменты на счету каждая минута - далеко не у всех доноров удается поддержать после смерти кровообращение, вентиляцию легких, то есть газообмен, в состоянии достаточном, чтобы не произошло критического повреждения органов. Поэтому я выступаю за то, чтобы максимально упростить этот пункт: пусть будет только два регистра - для тех, кто не против, и для тех, кто не может «ни есть, ни спать», потому что его несогласие нигде не зарегистрировано. Пожалуйста, вот вам онлайн-механизм волеизъявления, отказывайтесь - никаких проблем.

Когда я пришел в трансплантацию, с представителями средств массовой информации мы говорили о том, что наше общество не готово к принятию испрошенного согласия на посмертное донорство. С тех пор прошло 20 лет, ситуация серьезно поменялась, но мы продолжаем говорить, что общество не готово. Так когда же наконец-то наше общество будет готово? И что мы за это время сделали для того, чтобы оно было готово? Но мы, врачи, и конкретно трансплантологи, как были закрытым сообществом, так им и остаемся. Пока мы сами не сделаем шаг навстречу, пока мы не откроемся, пока не покажем людям, силовым структурам, которые надзирают за соблюдением законности в этой стране, сложно будет убедить людей, что у нас нет злоупотреблений, нет коррупции, рынка органов, черных трансплантологов. Хотя поверьте - их на самом деле нет.

- Как это можно доказать?

Нам надо открыться, сделать первый шаг навстречу обществу в этом плане. Во-первых, в трансплантации случайных людей не бывает: туда попадают и выживают там только врачи-энтузиасты. Те, которые пошли заниматься врачебной деятельностью, врачебным искусством, с высокоморальной позицией - и в результате своего развития дошли до трансплантации, которая является сейчас передовой областью медицины. Я лично знаю большинство из них - они амбициозны, они берегут «честь мундира», и закрыть им всем рот, если бы они увидели какие-то серьезные злоупотребления в этой отрасли, невозможно.

- Помимо этических аспектов, что еще говорит о невозможности черной трансплантации?

Второе: количество людей, вовлеченных в процесс донорства, распределения органов, трансплантации, очень велико.

В какой-то полуподпольной организации выполнить пересадку невозможно, потому что для этого необходима развитая донорская служба, иммунологическая лаборатория, чтобы определить совместимость.

Операционная, где должны работать хирурги и медсестры высочайшей квалификации, анестезиологи. Трансплантация - это результат работы большого количества людей, каждый из которых должен быть профессионалом, достигшим вершин своей профессии. И они не работают в одно время в одном месте: не могут только хирурги сговориться что-то там кому-то пришить. Донорская служба занимается одним, иммунологическая лаборатория - другим.

После того как сделали пересадку, длительное время нужна высококлассная реанимация. И это не может быть просто какой-то один реаниматолог, даже гениальный. В зависимости от ситуации после пересадки реанимационная помощь нужна 6, 8, 12 часов, а бывает, что нужна неделя, 10 дней… И все это время пациенту в громадном объеме проводится интенсивная терапия, коррекция всех органов и систем. Врачи должны меняться, реанимационные сестры должны меняться, дежурный реаниматолог должен меняться. Нередко требуется в большом количестве переливание крови, определенные специфические препараты, определение концентрации этих препаратов в крови - то есть еще одна лаборатория, уже не иммунологическая. Нужен центр трансфузиологии, который заготавливает и выдает для этого пациента кровь, плазму. Нужны специалисты по гемокоррекции, гемодиализу, оксигенации. Нужны водители, которые перевозят органы на специальных машинах; нужны санитарки, которые готовят операционные. Масса людей работает в системе - всё видят, всё знают и не будут молчать при нарушениях. Кустарно добиться этого где-то «в гаражах», арендовать помещение у ветеринаров - нам это настолько смешно слышать. Нам - врачам, которые, бывает, получают и неудовлетворительный результат, несмотря на слаженные усилия большого количества людей, в круглосуточном режиме выхаживающих каждого пациента. Поэтому у любого, кто хотя бы немного поработал в практической трансплантологии, сказки про черных трансплантологов вызывают печальную улыбку.

Нас постоянно пугают мифами о трансплантологии, как «черной», так и настоящей.

С одной стороны, в блогах можно прочитать очевидные «страшилки» про детей, очнувшихся в ванне со льдом и без одной почки. С другой - можно столкнуться с утверждениями, что органы подбирают по сотням параметров, и так как совместимость тканей очень низкая, не существует как таковой очереди на органы.

Вот как обстоят дела на самом деле.

1. Совместимость определяется не по сотням , а всего по нескольким ключевым параметрам - группа крови, шесть антигенов тканевой совместимости (по два HLA-A, B, DR донора к парам одноименных антигенов реципиента). К тому же почка должна быть функциональной, а у донора не должно быть ни в текущий момент, ни в истории, и не должно быть некоторых инфекций (например, ВИЧ). Этого достаточно.

2. Даже с этими параметрами можно играть . Например, при всем желании очень трудно подобрать орган, подходящий по всем шести антигенам тканевой совместимости. Тогда предпочтение отдается сходству только в одной паре - DR, при условии, что у донора нет HLA-антигенов, к которым у реципиента есть антитела.

3. Листы ожидания есть во всех странах мира , где работают трансплантационные программы. Кроме одной страны - Ирана, где здоровым людям официально разрешено продавать одну из своих почек. Вся сделка отслеживается государством, которое не только контролирует размер вознаграждения и честную его передачу в руки продавца, но и добавляет от себя определенную денежную компенсацию на реабилитацию и восстановление.

4. В остальных странах с трансплантационными программами очередь существует, и она большая . На каждую кадаверозную (трупную) почку приходится список из примерно двадцати реципиентов, выстроенных в порядке «подходящести». Для составления списка используется специальная формула, в которой учитывается тканевая совместимость, время ожидания, степень иммунизации реципиента (бывает так, что у человека огромное количество антител, и опасность немедленного отторжения органа в случае неполной совместимости приближается к 100%; такие пациенты получают абсолютный приоритет, вне зависимости от времени ожидания), возраст (у детей - преимущество) и несколько специфических состояний (в основном после операций на мочеполовой системе, когда принципиально, чтобы человек как можно быстрее «размочился», а не оставался на диализе).

5. Как правило, список совместимых доноров формирует специальная компьютерная программа , врачи только вводят параметры потенциального донора: возраст, пол, антигены гистосовместимости и группу крови. Ни врачи, ни другой персонал не имеют влияния на то, какое место в этом списке получит тот или иной пациент. В странах, где трансплантология развита слабо, выбор реципиента может осуществляться врачом «вручную», но с учетом тех же параметров. Весь алгоритм может быть перепройден и перепроверен, поскольку критерии очень четкие, то есть замести следы в случае нечистоплотных действий было бы очень сложно.

6. Доноры делятся на живых, доноров с умершим мозгом, но бьющимся сердцем, и доноров после остановки сердца . Наибольшая доля трансплантаций приходится на долю второго типа доноров. Смерть мозга потенциального донора определяется по четкому алгоритму, и в освидетельствовании задействована группа врачей, не связанная с трансплантационной группой, заботящейся о реципиенте. В разных странах критерии определения смерти мозга немного отличаются, но неизменны несколько требований: во-первых, констатация должна быть проведена двумя независимыми специалистами с определенным временны м интервалом. Во-вторых, необходимо подтверждение с помощью объективных инструментальных клинических исследований: ЭЭГ (оценка электрической активности мозга), ангиография и/или перфузная сцинтиграфия (оценка кровотока в разных областях мозга). Показания приборов и документы остаются в истории болезни, подделать их крайне сложно.

7. СМИ создают впечатление, что решение, от кого, кому и когда будет пересажена почка, принимает один человек, но, как видно из предыдущих пунктов, это не так. Подбор донора и реципиента - громоздкая процедура , нарушить правила которой в медицинском учреждении очень непросто. Это не беготня на цыпочках с фонариком от донора к реципиенту, это тонна документации, обязательный разговор с родными, обязательное исследование на совместимость (кросс-метч тест), проводимый непосредственно перед операцией, когда реципиент уже в клинике, и в каждом случае - вовлеченность более десятка профессионалов.

8. Черная трансплантология существует . Более всего - в слаборазвитых странах с большой прослойкой незащищенного и малоимущего населения. Но это вовсе не инициатива больничных врачей-энтузиастов, с их протоколами и гайд-лайнами по каждому пункту «официального» пересадочного процесса, да к тому же находящихся в тесной связке с другими профессионалами, которые обязаны принимать участие в процедуре. На деле, это большой и прибыльный криминализированный бизнес, контролируемый преступными группировками и находящийся вне пределов государственных больниц. Под него создаются небольшие частные клиники, подпольные кабинеты, доноры обычно не проходят ни по каким официальным документам, процедура подбора и определения совместимости либо сведена к минимуму, либо вообще исключена из процесса.

Эта практика наносит колоссальный вред реципиентам - после пересадки без определения совместимости, как правило, почка отторгается очень быстро, при этом «сенсибилизируя» пациента, что усложняет подбор для него следующего органа и ставит его жизнь под угрозу. У сенсибилизированного, сложного пациента (а такие, устав ждать «официальной» трансплантации, чаще других обращаются к нелегальным способам пересадки) пересадка вслепую обычно приводит к немедленному отказу трансплантата и часто - к смерти.

9. Учитывая высокий спрос на органы, прибыльность нелегального пересадочного бизнеса и громоздкость официальной процедуры подбора пары «донор - реципиент», искать «черных» трансплантологов в клиниках, в пределах трансплантационной программы, и вешать ложную вину на докторов-одиночек - все равно что искать потерянную в темном подъезде монету, переместившись под уличный фонарь, потому что там светлее.

10. Нередко инициаторами охоты на ведьм становятся родственники донора, которые, потеряв близкого человека, направляют злость и раздражение на врачей за то, что те, как им кажется, сделали не все возможное. Не имея медицинского образования, не понимая процедур, они поддаются эмоциям, а СМИ с радостью раздувают необоснованные обвинения. Порой в этом есть доля вины и самих врачей , которые, торопясь (при трансплантации от умершего донора, действительно, каждая минута на счету - от этого зависит, как хорошо и как долго будет функционировать пересаженный орган), не уделяют родственникам должного внимания, создавая у тех впечатление, что больным никто не интересовался как пациентом, а только как донором. Но это не так. За каждого пациента врачи борются изо всех сил. Однако в момент смерти приоритет смещается в пользу живых, и это шокирует родных усопшего. Поэтому у больницы должна быть отработана четкая процедура общения с родственниками потенциального донора, включающая разговор со штатным . Не уверена, что такое практикуется в России, и возможно, в этом заключается причина столь частых скандалов, инициированных родными донора.

11. Каждый приступ истерии вокруг якобы нелегального отбора органов в государственных больницах, «прямо у родственников под носом», наносит колоссальный вред развитию официальной трансплантологии в стране , тормозит развитие и совершенствование соответствующих программ, лишает многих людей надежды получить новый орган и в итоге только поддерживает черную трансплантологию. Пожалуйста, помните об этом.

Врач рассказал, как россияне стали инкубаторами почек для турок
Специалист откровенно озвучил все нюансы черного рынка трансплантологии в России.
5:03, 23 апреля 2016 19252
трансплантация органов
Эксклюзив
Андрей Звонков, врач-терапевт неотложной помощи одной из столичных поликлиник, в эксклюзивном интервью РЕН ТВ рассказал, как в России развивался черный рынок трансплантации человеческих органов.
По его словам, на какой-то момент столица России превратилась в донорский придаток. В Москву еженедельно ехали желающие получить, например, донорскую почку.
Расцвет криминального бизнеса пришелся на лихие 90-е, когда в больнице, где работал Андрей, была поставлена на поток пересадка почек туркам.
"Я закончил медицинский институт в 1991 году и сразу пошел в интернатуру. Интернатуру по анестезиологии и реанимации. Работал я в одной из московских клиник и видел себя реаниматологом в кардиореанимационном отделении. Так вот, в отделение реанимации, так как эта больница была сопряжена с нейрохирургией, привозили автотравму в большом количестве. В том числе автотравмы, несовместимые с жизнью. Это тяжелые черепно-мозговые травмы, когда больной еще вроде бы жив формально, у него сердце бьется, вроде как-то даже пытается дышать, но уже мозга нет. И в этом случае заведующий отделением просто набирал телефон трансплантологов, группы-бригады, которая выезжала, приезжала. Фактически они проводили диагностику биологической смерти, оформляли уже как труп. И проводили так называемый первый этап вскрытия, забирая всё, что можно было забрать", – рассказывает Звонков.
По его словам, никто никаких разрешений не спрашивал, естественно.
"Тушку потом отправляли в морг, уже частично вскрытую, частично освобожденную от отягощавших ее органов, – добавляет он. – Собственно говоря, я-то не вмешивался в это. Я – интерн, с меня взятки гладки. Занимался своим делом. А так вот подзарабатывали наши доктора немножко. Какие уж там деньги крутились вокруг этого – честно говоря, не знаю. Наверняка, всё шло не бесплатно. Кому-то что-то платилось. Но сколько – не скажу, не знаю. Врать не буду".
Расценки, хотя бы частично, Андрей узнал, когда перешел на работу в другую клинику в 1992 году, в самое тяжелое для России время.
"Заработки были минимальные-минимальные. Естественно, для врача без стажа. А что такое интерн? Это врач-ноль, нулевого уровня. Зарплата была очень маленькая, рублей 900, меньше 1000 по тогдашним ценам. На 2000 можно было кое-как жить, хватало. А на 900 очень тяжело… Я перешел в частную компанию "Российский госпиталь" в одной из московских клиник, где мы занимались организацией платной медицинской помощи на базе обычного отделения. У нас была совершенно нормальная контора в этом смысле, абсолютно законопослушная. Но мы же все знаем друг друга. Отделение на втором (этаже)… Я знаю, что одно из отделений занималось как раз пересадкой почек, – рассказывает врач. – И почему-то к ним приезжали турки, которым эти почки пересаживали. Где брались эти почки – я не знаю. У живых или у мертвых. Ну, в общем, была фирма, которая организовывала такие медицинские туры для турок, которые приезжали, оплачивали сам тур, лечение, пересадку, органы. Я знаю, что в отделение отдавалась сумма, стоимость этой пересадки была порядка 2000 долларов. То ли за операцию, то ли за почку – я не знаю. Но вот эта цифра звучала".
Андрей Звонков
"Технически пересадить почку не настолько сложно, как какой-либо другой орган, первичная реабилитация после операции у пациента занимала даже тогда неделю, после этого прооперированного можно было возвращать на родину", – объясняет Звонков.
"Я там начал работать где-то с весны 1992 года. А весной 93-го мы уже переехали по другому адресу, и я с ними дело уже не имел, – говорит доктор. – Сама по себе механика может существовать и до сих пор. Ничего в ней сложного нет. И в общем-то незаконного тоже. Потому что официально всё оформлялось как туристическая поездка. А так как в те годы не было еще обязательного медицинского страхования, любой человек, находящийся на территории РФ либо Советского Союза получал медицинскую помощь в полном объеме, независимо от своего гражданства. Тем, собственно, и пользовались".
Почему именно турецкие граждане освоили так называемый трансплантологический туризм, Звонков может только предполагать: "Были ли из других стран – не знаю. Может быть. Понимаете, здесь есть еще один нюанс. Европа не поехала бы на это. У них свои особенности есть. Есть свои правила, свои ревнители. Доктора там очень болезненно относятся к тому, чтобы кто-нибудь уехал и где-то лечился не у них. Это всегда очень болезненно воспринимается. У турок, видимо, с этим проблем не возникало".
В клинике, где трудился Андрей Звонков, по его словам, в неделю раз или два проводились операции по пересадке почек:
"Я там разговаривал с ребятами. Они говорили, что они (пациенты) ждут. Они ждут там у себя дома. Как только им говорят, что есть материал, они в течение суток приезжают, и их тут же кладут на операцию. Причем операция проводилась даже среди ночи. То есть вот он прилетел, его с самолета сразу в машину, доставляли в клинику. Тут же появлялась бригада, тут же привозили орган. Я так полагаю, что это все-таки в результате ДТП. А т. к. в 90-е у нас еще и много перестрелок было... То, в общем, материалы были".

Подобный бизнес не был бы возможен без связей на стороне "заказчика".
"Обязательно есть партнер на той стороне. В Турции кто-то сидит. Партнер с этой стороны – координатор, который держит в своих руках информационное поле. Договоренность с отделением и бригадой, которые здесь готовы всегда принять. И со специалистами, которые занимаются заготовкой органов. И есть какая-то очередность. Наверняка там люди записываются, ждут, сидят на гемодиализе. И когда приходит им информация, задача одна – чтобы виза была. Виза туристическая, скорее всего. Оформляется всё очень быстро, организованно. Они прилетают ближайшим самолетом. Для госпитализации существовали каналы. Какие у нас основные каналы для госпитализации? Скорая помощь, РГВ так называемый – распоряжение главного врача, – объясняет Звонков. – Не знаю, сейчас он существует или нет. Тогда был. Можно было написать заявление "прошу госпитализировать", и главный врач делал подпись "положить в такое-то отделение при наличии мест", а места были заранее. Вот по таким каналам как-то работали. Ну и рассчитывались со всеми заинтересованными людьми при этом. И бригада свое получала, и главный, видимо, что-то имел тоже. Без этого неинтересно было бы, чтобы в его клинике проводилось это, а он оставался бы за бортом".
В предыдущих публикациях мы рассказали о том, как журналистам РЕН ТВ удалось разыскать посредника, который готов отправить любого желающего на подобную операцию в Пакистан. Также съемочной группе повезло пообщаться со счастливой обладательницей донорской почки, купленной в этой стране. Совсем недавно в Москве разразился скандал из-за пересадки в одной из столичных клиник почки, которую женщина была вынуждена продать из-за долгов по ипотеке. По мнению Андрея Звонкова, черный рынок трансплантологии процветает.
"С почками – да, сейчас на такой же уровень выходят. Только цена в миллионах. Я думаю, что схема будет точно такая же, – говорит он. – Черный рынок развивается тогда, когда белый не справляется. Если белый рынок не способен выполнять определенные задачи, всегда возникает параллельно черный рынок. Это закон рынка. Понимаете, если мы не можем легально что-то делать, тут же появляется возможность делать это нелегально. Вопрос заключается в другом – кого обвинять? Вот в данном случае, вот человек пошел и сдал свою почку. Он говорит, я хочу отдать, но я не хочу отдавать это бесплатно. Почему я… С другой стороны, оставшись с одной почкой, я – инвалид. А пойти оформить инвалидность он не может. Значит, для того, чтобы объяснить, куда его почка делась, почему он остался с одной, надо сфальсифицировать проблему и обосновать изъятие почки каким-то заболеванием. Вот вам уже грань закона. Вот уже начинается какой-то подлог. Человек здоровый, а мы делаем из него больного. Как иначе? На каком основании у него забрать орган? С другой стороны, этот орган должен быть здоровым, чтобы его пересадить. Опять же, как-то обосновать, что хороший орган появился, где-то нашли на улице. Шли мимо, вдруг валяется, увидели. Ну как? Значит это не его орган. А чей? У какого-то нашли трупа, его изъяли. Всё. Оформили. Это уже не его почка. И так далее. Виновен оказывается тот, кто организовывает это дело. И кто занимается изъятием. Вот на этом звене можно сказать: вы виноваты в том, что вы нарушаете закон. Потому что здесь идет оформление подложных документов и фальсификация данных. В остальном всё законно. Эти ждут орган, орган приезжает, орган пересаживают. А люди говорят – мы ничего не знаем. Сам донор говорит, тоже доволен, свое получил. Главное, чтобы не обманули. Всё. А вот те, кто взял этот орган, они оказываются под ударом и виноваты".
Специальное расследование о черных трансплантологах смотрите на РЕН ТВ в воскресенье, 23 апреля в 23:00 в программе "Добров в эфире".

Первый пуск ракеты с космодрома Восточный - 27.04.2016 отменен.
Автоматика дала отбой пуска ракеты космического назначения «Союз-2.1а» с космодрома ВОСТОЧНЫЙ за 1,5 минуты до старта. Резервная дата пуска, 28 апреля, сохраняется. Комиссия изучает причины отбоя пуска. О выводах комиссии будет сообщено дополнительно.

Громкий скандал разворачивается на Украине: в киевском морге на улице Оранжерейной целый месяц сжигали некие неустановленные трупы, сообщает издание The Russian Times.

Тела уничтожала 24-я «сотня» самообороны Майдана, не допуская в помещения посторонних. По данным следствия, через руки украинских «чёрных трансплантологов» прошло около полусотни человек. При этом есть сведения о том, что покойников предварительно «потрошили», изымая у них органы. А ещё поговаривают, что органы там изымают не только у мёртвых, но и у ещё живых людей.Проверить невозможно, врачей и правоохранителей на территорию не пускают. И вообще непонятно, зачем националистам понадобился этот крематорий - именно теперь, когда власть захвачена и страна вернулась к мирной жизни, если верить украинским властям. «Революция» завершилась, а поток её жертв - ещё нет? Помнится, в Косово местные националисты, дорвавшись до власти, устраивали в моргах и родильных домах настоящие ярмарки человеческих «запчастей» для иностранцев - уж не повторяют ли киевские самозванцы печальный опыт косоваров?