Прошло уже много лет с тех пор, когда кончилась последняя война последней империи мира - никому не нужная война в Афганистане.
Один за другим умирают или трагически погибают мои друзья, с которыми я вместе воевал. Все меньше остается живых участников тех далеких событий…
Обновленная Россия ведет новую войну, и опять армия и правительство противостоят целому народу.
Война с партизанами - самая тяжелая и самая «грязная», она имеет тенденцию, постепенно перерастать в агрессию против всей нации, от мала до велика. Достаточно вспомнить, что в 1980 году в Афганистане действовало около 20 тысяч моджахедов (душманов), а в 1987 году их было уже порядка 300 тысяч. Грустная статистика…
Книга выходит в свет, когда нет больше цензуры советского времени, поэтому автор имеет возможность изобразить войну такой, какой ее увидел молодой пехотный лейтенант, без прикрас и ложного героизма. Кому-то эта книга может показаться грубоватой, но ведь настоящая война всегда груба и жестока, а армейская среда - это не институт благородных девиц. Естественно, что девяносто девять процентов «неблагозвучных» выражений автор оставил «за кадром», но есть эпизоды, где без них не обойтись, чтобы не погрешить против правды.
Все время нас учили: «тяжело в ученье - легко в бою». Но, почему-то это самое «тяжело», становилось правилом и в ученье, и в бою. Словно кто-то невидимый ставил перед собой цель сделать существование людей в армии невыносимым. Бытовые условия, боевые задачи - все напоминало эксперимент по выживанию.
Главные герои книги - это те, кто жарился под палящим беспощадным солнцем и промерзал до костей на снегу; те, кто месил сапогами грязь и песок по пыльным дорогам и полз по-пластунски, сбивая в кровь руки и ноги о камни; те, кто оросил своим потом все горные вершины хребтов Гиндукуша и бескрайнюю пустыню.
Эта книга посвящается самым обыкновенным офицерам, прапорщикам, сержантам и солдатам, людям, воевавшим не по картам и схемам в тиши уютных кабинетов, а на передовой в любую погоду и в любое время дня и ночи. Многие из них погибли или стали инвалидами, кто-то умер уже после войны от ран и болезней, тяжелого наследства прошлых сражений.
Не может меня не волновать, что сейчас армейское руководство и правительство страны продолжают делать те же ошибки в проведении так называемой «антитеррористической операции», что и раньше во время Афганской войны. Как и прежде существует миф о непобедимой и всемогущей армии, который не имеет ничего общего с реальным состоянием дел. Читателям, далеким от этих проблем, книга может показаться «пасквилем» на Вооруженные Силы, но ведь автор являлся участником всех событий, о которых пишет, и стремление показать правду - главная его цель.
Кроме того, в книге показаны сложные, порой противоречивые межнациональные отношения в армейском быту. Существование таких отношений привело в дальнейшем к тому, что военные невольно становились носителями национализма в обществе.
Армия давно больна и больна серьезно. За прошедшие годы запущенная вялотекущая болезнь стала коматозным состоянием. Коррупция, воровство в Вооруженных Силах - это давняя беда армии. Нынешнее состояние армии - это следствие отношения государства к людям в погонах, а рост числа преступлений - следствие качества призывников на военную службу.
Ветераны нашей армии, особенно те, кто участвовал в локальных конфликтах - самые несчастные, бесправные люди. Их жертвы, боль утрат, физические и психологические страдания не интересны обществу. Страну, в основной массе, не волнуют их проблемы. «А кому сейчас легко?» - могут сказать люди.
Вернувшись с очередной войны, ветераны остаются наедине со своими бедами. Психозы, стрессы, нервные срывы, пьянство, наркотики, преступления…
Душа болит за тех, кто погиб на Афганской войне, но еще больше за тех, кто продолжает погибать сейчас, в наше «мирное» время.
Книга посвящается нашей самой неприхотливой и самой бесправной армии современною цивилизованною мира.
Ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульского аэродрома. Это был крепкий немецкий чемодан, огромных, прямо гигантских размеров, который называют «мечта оккупанта». В нем уместились бушлат, шинель повседневная, шинель парадная, китель повседневный и парадный, хромовые сапоги и еще много всякой ерунды. Я глубоко вдохнул раскаленный июльский воздух Кабула. Я - это молодой лейтенант Никифор Ростовцев, год назад окончивший училище, затем год прослуживший в богом забытом гарнизоне Туркмении. Служил не в самом гиблом месте, были места и похуже. Но когда пьянство и дурь гарнизона окончательно осточертели, все-таки добился перевода за границу. Моей «заграницей» стал уже много лет воюющий Афганистан. Что там на самом деле происходит ни я, ни мои сослуживцы толком не знали. Вроде бы и война, а вроде бы и не совсем. В полку служило немало офицеров, участвовавших во вводе войск, но ввод-то когда был - пять лет назад, да и служили всего месяца по два. Многое забылось, не о чем и рассказать.
После трехдневных проводов, вылившихся в грандиозную попойку, в которой участвовало большинство офицеров батальона, и двухдневного кутежа со знакомой девицей я очень устал. Пара приятелей до моего убытия на нее только облизывались и сейчас с нетерпением ожидали моего отъезда.
Поезд проходил через город Теджен в три ночи, а наш гарнизон стоял в тридцати минутах езды от него. Бахнув на прощанье по последней рюмке, закусив арбузом и обнявшись с друзьями, я привязал чемодан к багажнику мотоцикла, и вдрызг пьяные мы отчалили. На вокзале еще раз обнялся с провожатым, взводным Серегой, и тот как мог быстро помчался назад сменить меня на диване. Только пожелал на прощание:
Ник, постарайся вернуться живым.
Хорошо, - подумал я, - постараюсь.
Билет был куплен перед самым отходом поезда. Все купе оказались заняты спящими пассажирами. Ругаться с туркменом-проводником желания не было, и я сел на откидное сиденье. Ночь на чемодане у открытого окна взбодрила, но в то же время усилилась нервная дрожь перед неизвестностью.
Не каждый день отправляешься воевать на край света.
Громадный штаб округа напоминал айсберг из стекла и бетона. Множество подъездов, бесчисленное количество полковников и генералов, снующие «Волги» и «УАЗы». Рука от козырька не отрывалась - поприветствовал одного, второго, третьего… сотого. Вскоре появился у меня попутчик. Это был лейтенант, по фамилии Мелещенко, похожий на добродушного пасечника. Он не имел ни малейшего желания ехать «за речку». В течение трех дней он пытался увильнуть, но тщетно. Пушечное мясо требовалось в огромных количествах, а ехать вместо него желающих не было. Николай (так звали моего нового знакомого), узнав, что я еду по собственной воле и с желанием, слегка покрутил у виска пальцем. В Афганистане он мечтал попасть на должность замполита роты охраны в госпитале или кого-то в этом роде. «Главное - можно хорошо устроиться даже там.»
В гостинице, где я остановился, суетились командированные и отпускники из той неизвестной жизни - «заграничной». Для оформления паспорта потребовалось несколько дней, эти дни потихоньку прожигались мною, но уже без вреда для печени и желудка. В конце концов, для получения документов мы были вызваны в Управление кадров. В небольшом конференц-зале набились человек пятьдесят офицеров в званиях повыше наших. Мужики радостно обсуждали свои перспективы в Венгрии, ГДР, Польше, Чехословакии. Я и Николай были чужие на этом празднике жизни и карьеры, поэтому дремали на последнем ряду и изредка отбивались от попыток «припахать» нас по какой-нибудь мелочи.
Перед обедом зашел в зал полковник и объявил, что одному из руководителей Управления присвоили генерал-майора и необходимо помочь в рамках разумного организовать подарок. Тут же появился бодрый, радостный подполковник из числа «заграничников» и пустил фуражку по кругу. Начал почему-то с нас.
НИКОЛАЙ ПРОКУДИН.
РОМАНТИКИ
"ПОСТАРАЙСЯ ВЕРНУТЬСЯ ЖИВЫМ". ТРИЛОГИЯ ОБ АФГАНСКОЙ ВОЙНЕ.
КНИГА ПЕРВАЯ
Прошло уже много лет с тех пор, когда кончилась последняя вой-
на последней империи мира никому не нужная война в Афганистане.
Один за другим умирают или трагически погибают мои друзья, с
которыми я вместе воевал. Все меньше остается живых участников тех
далеких событий...
Обновленная Россия ведет новую войну, и опять армия и правитель-
ство противостоят целому народу.
Война с партизанами самая тяжелая и самая "грязная", она имеет
тенденцию, постепенно перерастать в агрессию против всей нации, от
мала до велика. Достаточно вспомнить, что в 1980 году в Афганистане
действовало около 20 тысяч моджахедов (душманов), а в 1987 году их
было уже порядка 300 тысяч. Грустная статистика...
Книга выходит в свет, когда нет больше цензуры советского време-
ни, поэтому автор имеет возможность изобразить войну такой, какой ее
увидел молодой пехотный лейтенант, без прикрас и ложного героизма.
Кому-то эта книга может показаться грубоватой, но ведь настоящая вой-
на всегда груба и жестока, а армейская среда это не институт благо-
родных девиц. Естественно, что девяносто девять процентов "неблагоз-
вучных" выражений автор оставил "за кадром", но есть эпизоды, где без
них не обойтись, чтобы не погрешить против правды.
Все время нас учили: "тяжело в ученье легко в бою". Но, почему-
то это самое "тяжело", становилось правилом и в ученье, и в бою. Слов-
но кто-то невидимый ставил перед собой цель сделать существование
людей в армии невыносимым. Бытовые условия, боевые задачи все
напоминало эксперимент по выживанию.
Главные герои книги это те, кто жарился под палящим беспо-
щадным солнцем и промерзал до костей на снегу; те, кто месил сапога-
ми грязь и песок по пыльным дорогам и полз по-пластунски, сбивая в
кровь руки и ноги о камни; те, кто оросил своим потом все горные
вершины хребтов Гиндукуша и бескрайнюю пустыню.
Эта книга посвящается самым обыкновенным офицерам, прапор-
щикам, сержантам и солдатам, людям, воевавшим не по картам и схе-
мам в тиши уютных кабинетов, а на передовой в любую погоду и в
любое время дня и ночи. Многие из них погибли или стали инвалидами,
кто-то умер уже после войны от ран и болезней, тяжелого наследства
прошлых сражений.
Не может меня не волновать, что сейчас армейское руководство и
правительство страны продолжают делать те же ошибки в проведении
так называемой "антитеррористической операции", что и раньше во вре-
мя Афганской войны. Как и прежде существует миф о непобедимой и
всемогущей армии, который не имеет ничего общего с реальным состо-
янием дел. Читателям, далеким от этих проблем, книга может показаться
"пасквилем" на Вооруженные Силы, но ведь автор являлся участником
всех событий, о которых пишет, и стремление показать правду главная
его цель.
Кроме того, в книге показаны сложные, порой противоречивые меж-
национальные отношения в армейском быту. Существование таких от-
ношений привело в дальнейшем к тому, что военные невольно станови-
лись носителями национализма в обществе.
Армия давно больна и больна серьезно. За прошедшие годы запу-
щенная вялотекущая болезнь стала коматозным состоянием. Корруп-
ция, воровство в Вооруженных Силах это давняя беда армии. Нынеш-
нее состояние армии это следствие отношения государства к людям в
погонах, а рост числа преступлений следствие качества призывников на
военную службу.
Ветераны нашей армии, особенно те, кто участвовал в локальных
конфликтах самые несчастные, бесправные люди. Их жертвы, боль
утрат, физические и психологические страдания не интересны обще-
ству. Страну, в основной массе, не волнуют их проблемы. "А кому
сейчас легко?" могут сказать люди.
Вернувшись с очередной войны, ветераны остаются наедине со свои-
ми бедами. Психозы, стрессы, нервные срывы, пьянство, наркотики, пре-
ступления...
Душа болит за тех, кто погиб на Афганской войне, но еще больше за
тех, кто продолжает погибать сейчас, в наше "мирное" время.
Книга посвящается нашей самой неприхот-
ливой и самой бесправной армии современного
цивилизованного мира.
Ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульско-
го аэродрома. Это был крепкий немецкий чемодан, огромных, прямо
гигантских размеров, который называют "мечта оккупанта". В нем умес-
тились бушлат, шинель повседневная, шинель парадная, китель повсед-
невный и парадный, хромовые сапоги и еще много всякой ерунды. Я
глубоко вдохнул раскаленный июльский воздух Кабула. Я это молодой
лейтенант Никифор Ростовцев, год назад окончивший училище, затем
год прослуживший в богом забытом гарнизоне Туркмении. Служил не в
самом гиблом месте, были места и похуже. Но когда пьянство и дурь
гарнизона окончательно осточертели, все-таки добился перевода за грани-
цу. Моей "заграницей" стал уже много лет воюющий Афганистан. Что
там на самом деле происходит ни я, ни мои сослуживцы толком не
знали. Вроде бы и война, а вроде бы и не совсем. В полку служило
немало офицеров, участвовавших во вводе войск, но ввод-то когда был
пять лет назад, да и служили всего месяца по два. Многое забылось, не о
чем и рассказать.
После трехдневных проводов, вылившихся в грандиозную попойку,
в которой участвовало большинство офицеров батальона, и двухдневно-
го кутежа со знакомой девицей я очень устал. Пара приятелей до моего
убытия на нее только облизывались и сейчас с нетерпением ожидали
моего отъезда.
Поезд проходил через город Теджен в три ночи, а наш гарнизон
стоял в тридцати минутах езды от него. Бахнув на прощанье по после-
дней рюмке, закусив арбузом и обнявшись с друзьями, я привязал чемо-
дан к багажнику мотоцикла, и вдрызг пьяные мы отчалили. На вокзале
еще раз обнялся с провожатым, взводным Серегой, и тот как мог быстро
помчался назад сменить меня на диване. Только пожелал на прощание:
Ник, постарайся вернуться живым.
Хорошо, подумал я, постараюсь.
Билет был куплен перед самым отходом поезда. Все купе оказались
заняты спящими пассажирами. Ругаться с туркменом- проводником же-
лания не было, и я сел на откидное сиденье. Ночь на чемодане у откры-
того окна взбодрила, но в то же время усилилась нервная дрожь перед
неизвестностью.
Не каждый день отправляешься воевать на край света.
Громадный штаб округа напоминал айсберг из стекла и бетона.
Множество подъездов, бесчисленное количество полковников и генера-
лов, снующие "Волги" и "УАЗы". Рука от козырька не отрывалась по-
приветствовал одного, второго, третьего... сотого. Вскоре появился у меня
попутчик. Это был лейтенант, по фамилии Мелещенко, похожий на
добродушного пасечника. Он не имел ни малейшего желания ехать "за
речку". В течение трех дней он пытался увильнуть, но тщетно. Пушечное
мясо требовалось в огромных количествах, а ехать вместо него желаю-
щих не было. Николай (так звали моего нового знакомого), узнав, что я
еду по собственной воле и с желанием, слегка покрутил у виска пальцем.
В Афганистане он мечтал попасть на должность замполита роты охраны
в госпитале или кого-то в этом роде. "Главное можно хорошо устро-
иться даже там."
В гостинице, где я остановился, суетились командированные и от-
пускники из той неизвестной жизни "заграничной". Для оформления
паспорта потребовалось несколько дней, эти дни потихоньку прожига-
лись мною, но уже без вреда для печени и желудка. В конце концов,
для получения документов мы были вызваны в Управление кадров. В
небольшом конференц-зале набились человек пятьдесят офицеров в
званиях повыше наших. Мужики радостно обсуждали свои перспекти-
вы в Венгрии, ГДР, Польше, Чехословакии. Я и Николай были чужие на
этом празднике жизни и карьеры, поэтому дремали на последнем ряду
и изредка отбивались от попыток "припахать" нас по какой-нибудь
мелочи.
Перед обедом зашел в зал полковник и объявил, что одному из
руководителей Управления присвоили генерал-майора и необходимо по-
мочь в рамках разумного организовать подарок. Тут же появился бод-
рый, радостный подполковник из числа "заграничников" и пустил фу-
ражку по кругу. Начал почему-то с нас.
Лейтенанты, давайте гоните по "четвертаку". Сбросимся! Поактив-
ней! тоном, не терпящим возражений, произнес он.
Вот дела! заржал Никола. Ни копейки не дам. У вас своя свадь-
ба у нас своя!
Ехидно улыбаясь, Мелещенко развалился в кресле и закрыл глаза.
Наглец! А вы, товарищ лейтенант, тоже отказываетесь? Вы что хо-
тите вылететь из списков за границу? Я это быстро вам обоим органи-
зую! забрызгал слюной этот холеный секретарь парткома полка.
Ага, тоже ни хрена не дам! подтвердил я.
Николай сладко потянулся и громко произнес:
Все время, дурак, думал, как от Афгана сачкануть! Оказывается,
нужно не взятку дать, а с подарком начальника кинуть!
И мы дружно засмеялись. Это взбесило подполковника. Отходя от
нашего ряда, он громко произнес:
- Придурки! Идиоты!
На это Николай ответил вполне внятно и обещающе:
- А за придурков на свежем воздухе можно и по морде схлопотать!
Вполне легко. И фотография в загранпаспорте будет не соответствовать
лицу владельца.
На нас все злобно посмотрели, но связываться не стали. Однако послан-
ный подальше подполковник не удержался и "стуканул" на нахалов пришед-
шему за "бакшишем" (подарком) кадровику. Тот скривился, махнул равно-
душно рукой, но паспорта выдал в конце дня. Получая последние наставле-
ния, я с удивлением узнал о необходимости сделать прививки.
Прививки делали на пересыльном пункте: оттуда рано утром отъезд.
Черт! Не люблю уколы.
Пересыльный пункт в городских закоулках Ташкента отыскали с
большим трудом, зарегистрировались на рейс в Кабул, разыскали мед-
пункт. В медпункте, кроме санинструктора сержанта, никого не было.
На вопрос о прививках он ответил, что надо шприцы кипятить, а у него
ужин, поэтому прийти нужно через полтора часа. Я раздраженно хлоп-
нул дверью и решил отложить это дело до утра.
По пересылке бродили или трезвеющие, или пьянеющие командиро-
ванные и новички. У народа выяснил, что можно везти с собой две
бутылки водки. Мне уже этого добра не хотелось, но ведь там же коллек-
тив ждет. Коллектив, в который предстоит влиться.
На последние деньги приобрел водку, закуску и отправился спать в
гостиницу. Практически не заснув ни разу, в три часа ночи я встал и
пешком пошел к общаге, где встретился с Николаем. Тот выполз из
дверей в веселой компании трех девах. Сволочь! Молчал и не приглашал
три дня в гости. Жадина!
В такси наши чемоданы с трудом поместились: один запихнули в
багажник, другой в салон. Водитель зарядил сумму по максимуму, но
с Коляна, как оказалось, лишнего не возьмешь. Хотя если бы деньги
были, я б их ему отдал. Вдруг никогда не пригодятся, а если и пригодят-
ся, то когда? Девчонки визжали и махали вслед такси.
Мы с трудом достучались в медпункте до медика. Вышел все тот же
сержант, прививки пообещал сделать через час, но ехать на аэродром
надо было минут через двадцать. Сержант предложил решить вопрос за
"червонец" с каждого.
Микола развернулся и послал подальше прививки, на что санинст-
руктор сказал, что без штампа об их наличии нас на самолет не пустят.
Вот черт! А денег три рубля. Не улететь: борт следующий только
завтра. Но как жить сутки без денег?
- Сержант, у нас "трояк" на двоих остался, бери и ставь отметку, а
прививка нам не нужна! Договорились? начал уламывать его я.
Медик принялся канючить про тяжелую службу, нехватку витами-
нов, ранение в Афганистане, при этом демонстрируя отсутствие пальца
на руке.
В конце концов, видя мои пустые вывернутые брючные карманы, он
смирился с "трояком".
Весело загрузившись в автобус, мы услышали от водителя, что проезд
платный рубль с носа.
Ну и жулье! Мародеры, можно сказать.
У кого были деньги, весело ругаясь, кидали их в лежащую на моторе
"ПАЗика" кепку. А у кого, как у меня, не было матерились и отказыва-
лись платить. Водитель в это кепи предложил бросать хотя бы мелочь:
все равно она нам не нужна. Кое-какая не прожитая еще мелочь имелась,
и ею кепка в основном и наполнилась.
Радостный водитель собрал монеты и быстро помчал по ночному
Ташкенту на военный аэродром.
Пройдя унизительный таможенный досмотр нам вывернули даже
карманы выбрались из зала на бетонку.
Нас поджидал старенький, обшарпанный, с закопченными двигателя-
ми грузовой самолет АН-12. Бывалые ребята начали ругаться. Не повезло!
Намучаемся. Вот если бы ИЛ-76, вот была бы красота, а не полет. А в
этом только кабина герметичная, а борт продувался всеми ветрами,
значит, уши будет давить и кислорода не хватать.
После еще одного тщательного досмотра вещей, проверки докумен-
тов, всех нас, человек восемьдесят загрузили во чрево самолета. Какой-то
генерал и пара полковников прошли в гермокабину, туда же сели не-
сколько сильно накрашенных женщин.
Хмельные прапорщики заржали:
- Новенькие, необъезженные! Пополнение! Обновление малинника.
Бортмеханик задраил люк, приказал не курить и не бродить по само-
лету, если не хватит на всех воздуха дышать через свисающие сверху
кислородные маски. Но масок свисало мало, гораздо меньше, чем было
людей на лавках и сиденьях.
Прапорщик-бортмеханик сел на свое откидное сиденье и, демонстра-
тивно пристегнув парашют, о чем-то задумался.
Расположившиеся рядом два откормленных дородных прапорщика
громко возмутились.
Иван! Ты бачишь шо делается? Этот летун парашют пристегнул, а
нам их не выдали!
- Та ни! То не парашют, то имитация, мешок для самоуспокоения.
- Да парашют, я тоби говорю. Боится, наверное.
"Постарайся вернуться живым".
Аннотация: Это заключительная, третья, часть трилогии
Трилогия об афганской войне. Книга третья
Глава 1. Карательная операция Ночное небо простиралось над землей, словно гигантский черный шатер. На нем мерцали звезды, как всегда холодные и далекие. Легкий ветерок шевелил волосы, освежал лицо. Я постепенно приходил в себя. Да и как в этой ситуации не разнервничаться, если из ста тысяч возможных претендентов выбрали меня, единственного. Один шанс из ста тысяч. А ну, как и правда, получится? Я -- Герой Советского Союза!!! Москва, Кремль, академия... Тьфу ты, черт! Совсем ум за разум зашел. Иду, куда ноги ведут, дороги совсем не вижу. Удивительно, что об бордюры не запинаюсь и в густые колючки не забрел. Шальные мысли надо гнать из головы, а то так и до беды недалеко. Вознесешься в мечтах до самых небес -- вот тут-то тебя пуля на земле и срежет. Не летай, не воспаряй. Будь проще! Живи, как раньше жил. -- Эй, лейтенант, ты чего это сам с собой разговариваешь? Пьяный или совсем от войны чокнулся? Завоевался, служивый? -- услышал я сзади веселый женский голос. Я запнулся от неожиданности и чертыхнулся в сердцах: -- Черт побери! Понаставили бордюрных камней, чуть в темноте ногу не сломал. -- А ты ходи и под ноги гляди, меньше мечтай, -- насмешливо сказала, поравнявшись со мной, кладовщица Лариска. -- Да, что-то я действительно задумался, устал, наверное, очень. Не живем, а существуем, как собаки и даже хуже. У собак хоть отдельная будка есть, а нас общаги и той лишили. Из батальонного модуля выселили к бойцам в казарму. Один взводный на сейфе спит, другой -- на столе, а я обычно на полу -- в ленинской комнате на надувном матрасе. -- Бедненький! Надоела, наверное, жизнь половая? -- расхохоталась женщина. -- Жизнь половая не надоела, потому что ее нет совсем, а просто устал спать в спальном мешке на пыльном полу. -- Тебя даже жалко стало, пойдем чаем напою, хочешь? -- Хочу! Всего хочу-хочу! -- А вот насчет всего ты не угадал, место занято, пролетаешь как фанера над Парижем! -- Ну, чай так чай, -- вздохнул я и побрел следом. В крохотной комнате стояли шкаф, стол и две застеленные кровати. Близость женщины возбудила плоть, взбудоражила и только лишний раз расстроила. Я выпил, обжигаясь, большой бокал крепкого душистого чая с вареньем и на вопрос о втором бокале ответил согласием. Опустошил второй и попросил третий. -- Ты меня глазами съешь и скоро разденешь! Топай домой. Хватит сидеть и таращиться. Скоро Сашка должен объявиться. Зайдет, а тут молодой лейтенант меня компрометирует! -- рассмеялась Лариска и, потянув меня легонько за руку, вытолкнула за дверь. "Вот черт, как все нелепо получилось", -- рассердился я на себя. Зачем пришел? Сам не знаю. И сердце, вместо того чтобы успокоиться во время прогулки на свежем воздухе, наоборот, еще пуще колотится. Давление, чувствую, поднялось до критических пределов. Поманили меня большой наградой начальники и сбили с толку. А потом еще мотнула зазывно юбкой ведьма-деваха. Одни душевные расстройства... Ну, хватит напрасно переживать. Конец прогулке -- спать пора. Рано утром стремительная постановка задач и сбор по тревоге. Батальон погрузился на технику и отправился на Баграмскую дорогу проводить карательную операцию. Отольются солдатские слезы тем, кто устроил фейерверк из "наливняков". Шедший впереди колонны танк с тралом задавил несколько мин. В конце концов, после подрыва мощного фугаса каток трала отлетел в виноградник. Пока танкисты навешивали новый и заменяли контуженого механика, батальон открыл по "джунглям" шквальный огонь изо всех стволов. Ветви деревьев, виноградные лозы трещали и падали, скошенные пулями и осколками снарядов. После точных попаданий артиллерии завалились внутрь крыши и стены нескольких строений. В садах, как песчаные фонтаны или гейзеры, десятками взметались вверх взрывы, а затем оседали, барабаня вокруг комьями земли. Над кишлачной зоной нависла сплошная пелена из дыма и пыли, мешающая и дышать и смотреть. Я залез в башню на место наводчика и принялся посылать очередь за очередью по кромкам высоких дувалов. Сначала бил по развалинам, а потом переключился на самый огромный в кишлаке двухэтажный дом. Довольно занятное времяпрепровождение -- высаживание ворот и вышибание остатков стекол. Чувствуешь себя первобытным варваром. Строения вокруг проселка рушились, осыпались, горели, но людей в них не было -- ни одной живой души. Боеукладка в машине вскоре закончилась. Пока оператор занялся прокачкой второй ленты, чтобы продолжить стрельбу, я выбрался из башни. Канонада затихла, перестали свистеть пули и осколки, и можно было оглядеться. Вдоль проселочной дороги по арыку протекал поток мутной глинистой воды, вперемешку с мусором. Вода -- это жизнь. А плохая вода -- плохая жизнь. Отплевываясь от пыли и мошкары, я присел на глиняный край арыка. Сняв обувь и носки, я окунул ступни в эту жижу. Теплая жидкость освежила ноги, но разглядывая этот грязный поток, я содрогнулся от отвращения при мысли о том количестве гепатита, тифа, дизентерии и холеры, которое протекает сейчас между пальцами ног. Ведь вся эта нечесть только и мечтает, что проникнуть в мой молодой, здоровый организм. А сколько этой заразы витает вокруг нас в воздухе! Бр-р-р! По-хорошему, взять бы территорию этой страны да вымыть с хлоркой, чтоб обезвредить и обеззаразить. Да и аборигенов хорошенько помыть не мешало бы, в русской баньке, с парком и веничком. Правда, отмыв тело от всей грязи, они, возможно, сразу вымрут! С непривычки. Мы тоже постепенно привыкаем к местным условиям, но адаптируемся к антисанитарии плохо. Пьем воду из арыков, едим из грязных котелков немытыми ложками (в горах вода дороже золота) и часто по несколько недель не умываемся. Но вот что странно: я ни разу ничем не заболел! Мучаюсь только с гудящими от усталости ногами, ноющими коленями, да зубы крошатся от отсутствия фтора в воде и от твердокаменных сухарей. Правда, большинство наших бойцов не выдерживают. Медсанбаты и госпиталя переполнены страдающими от инфекционных заболеваний. Я отбросил вместе с водой воображаемых микробов: "Кыш, проклятые!" К моей БМП подошел озадаченный и хмурый Сбитнев, который вернулся с совещания. -- Ник, хватит балдеть! Обувайся, сейчас твои ноги снова вспотеют! Задач нарезали, мать их! Слева от дороги кишлак -- название не выговорить -- прочесать! Одной нашей славной ротой! Справа будет действовать вторая, а развалины впереди штурмует третья. Минометчики и артиллеристы с Баграмки произведут огневой налет, потом авиация отбомбится, и ровно через полчаса начало движения. -- Охренели, что ли, "боссы"? Ротой -- на большущий кишлак? -- удивился я. -- Так этих кишлаков тут вон сколько! Цепью тянутся на восемьдесят километров! Что-то разведбат на себя берет, что-то восемьдесят первый полк, что-то десантура, и многие дома останутся непроверенными. Прочешем только окраину, вдоль дороги. Нам предстоит загнать банду Карима в кяризы и там дымами отравить. Будем забрасывать лабиринты дымовыми минами и гранатами, минировать выходы из колодцев и, если получится, подрывать. -- С кем мне идти прикажешь? Взводных -- полный комплект, поэтому хочу с тобой вместе вползать в "зеленку". Не возражаешь? -- спросил я. -- И какой будет наша задача дальше? -- поинтересовался вклинившийся в разговор Острогин. -- Что нам предстоит тут делать, осваивать виноградные плантации? Помогать дехканам собирать урожай? -- Нет, сейчас не до шуток! Приказ: колодцы, которые мы обнаружим, травить. Пусть угорят к чертовой матери! -- Бедная чертова мама! Ей будет чрезвычайно тяжело унести эти мириады душ, -- рассмеялся Острогин. -- Доведите план действий, командир! Взвода работают вместе или поврозь? Куда идет мое войско из восьми человек? -- Выстраиваемся в линию и планомерно, не забегая вперед и не отставая, ползем по долине, сметая все на пути. С краю от дороги -- первый взвод. Затем второй, дальше третий и ГПВ, -- распорядился Сбитнев. -- Я пойду с третьим взводом, замполит -- с пулеметчиками. Иду с Мандресовым, потому что он после этой операции (раскрою секрет) уходит от нас. Мы недоуменно переглянулись: куда?! Только прибыл! Опять теряем хорошего парня. -- Грабят! -- взвизгнул я. -- Да, да! Уходит на повышение. На отдельный взвод. Будет вместо Арамова командовать гранатометчиками. Никто нас не грабит, -- отмахнулся ротный. -- А Бохадыр куда? -- удивился Острогин. -- Командир полка назначает Баху на место Габулова. Комбат приедет, согласуют с ним, и цепочка назначений двинется. Так что Мандресов как Цезарь: пришел, увидел, вырос! Карьерист! -- А почему не Острогин? -- удивился я. -- Сержу нужна рота! Зачем ему взвод? А Мандресов новичок, еще нужно научиться действовать самостоятельно, для дальнейшей перспективы роста. Замполит, тебя же наш Муссолини расспрашивал о Мандресове вчера? -- Ну, спрашивал. Так, между делом интересовался, что за человек. Почему комсомолец, а не коммунист? Я сказал: хороший офицер, а что комсомолец -- исправится, "сделаем коммунистом". Долго ли при обоюдном желании и с хорошими товарищами. Если упаковку "Si-Si" к тому же поставит и сверху коньяк! -- Поставишь? -- посмотрел вопросительно Сбитнев. -- А надо ли? Может, я еще не созрел, сойду комсомольцем? -- засмущался Мандресов. -- Тебе денег жалко или принципиальная позиция: "не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым?" -- возмутился Сбитнев. -- Жалко! Тем более что я еще получку в глаза ни разу не видел. -- Увидишь! Ты, между прочим, и в коллектив не влился! После возвращения берешь чеки, вливаешься, а на следующий день -- отвальная! Сдашь дела тому, кто тебя сменит, и шагай по ступеням карьерного роста. АГС -- это кузница кадров нашего батальона. Оттуда двое роту получали и заместителями начальника штаба становились, и это только на моей памяти, -- высказался Сбитнев. -- Он так вскоре нами командовать вернется! -- усмехнулся Ветишин. -- Санька, дай, пока можно, тебя в бок двину. Когда станешь большим начальником, не получится! -- Сережка, смеясь, хлопнул Мандресова кулаком, и офицеры принялись весело мять бока Александру, радуясь возможности подурачиться перед боем. Мы заметно нервничали перед вхождением в "зеленку", таящую постоянную угрозу. "Зеленка" не подавала признаков жизни. Она была похожа на матерого аллигатора, затаившегося в болотной тине, ожидающего неосторожную, зазевавшуюся антилопу или газель, чтобы схватить ее за горло и утащить на дно. Этой антилопой сегодня предстояло быть нам. Тишина становилась гнетущей. Казалось, вот она рядом, мирная жизнь: по шоссе торопливо снуют автомобили, стараясь быстрее проскочить в город, женщины спешат с многочисленными детьми по своим делам, птицы щебечут в листве деревьев, солнышко светит. Идиллия! Но спокойствие было обманчивым. Ведь "барбухайки" несутся так быстро, чтобы проскочить до начала стрельбы, а мирное население не просто торопится по своим делам, а спешит подальше уйти от опасной зоны. Скоро и беспечные птицы петь перестанут... Действительно, все вокруг резко переменилось после первого же артиллерийского выстрела. И тут и там снаряды сплющили, словно гигантским молотом, нехитрые постройки, превратившиеся в пыль, вырвали с корнями вековые деревья, завалили метровой толщины дувалы. Ну, с богом! Удачи нам... "Духи", как оказалось, не ушли и не спрятались. Стоило сделать несколько шагов по враждебной территории, как мы попали под шквальный огонь мятежников. Конечно, то, что техника двигалась не одной колонной, а была развернута в линию, помогло прорваться вглубь. Пушки и пулеметы стреляли беспрерывно, пока не кончились боеприпасы в боеукладках. Стволы, перегреваясь, шипели. Вот и ближайшая цель: большой высокий дом за широкими стенами посреди густых зарослей виноградника. Лоза трещала, извивалась и наматывалась на гусеницы, мешая продвижению техники. -- Эй, сапер, Курбатов, проверь вход! -- приказал солдату Сбитнев. Этот парнишка мне был знаком еще по прошлому году, когда Острогина окружили "духи". Он и другой сапер Аристархов не бросили нашего взводного. Так втроем и отстреливались в течение двух часов от наседавших "духов". Аристархову повезло, и он уже уехал домой живой-здоровый, а Курбатову, бедолаге, еще служить и служить... -- Курбатов, ты аккуратнее ходи. Не пропусти растяжку! Ноги береги! -- похлопал я его по плечу. Солдат нервно улыбнулся в ответ на мою заботу, махнул рукой и принялся осторожно проверять щупом тропу и подступы к воротам. Ворота оказались незакрытыми. Да и зачем? Хозяевам же дороже. Запертые -- либо сломаем, либо подорвем, а древесина ой как дорога в этой стране! Второй взвод начал внимательно осматривать строения, а мы с Бодуновым переместились к следующей хибаре. Стены тут были ниже, тоньше, а сам домик совсем обветшал, и только виноградник был еще гуще, чем везде. -- Бодунов, выбирай позиции пулеметам, а я в окрестностях пошарю, -- сказал я прапорщику. -- Возьму с собой сапера, пулеметчиков, наберу "дымовушек" и поищу кяризы в зарослях. Нужно заранее обезопасить себя, а то скоро "духи", как тараканы, полезут оттуда на волю! -- Смотри, на засаду не нарвись. Далеко не отходи! Если что, кричи о помощи! Услышу -- прибегу, не услышу -- не обессудь! Я тебя не посылал! -- заржал прапорщик. -- Ты тоже кричи, не услышу -- не помогу, а услышу -- тоже не прибегу. Вас много, нас мало. Если уж тебе станет худо, то и от нашей помощи толку не будет, -- рассмеялся я в ответ. -- Обживайся, готовь обед, постреливай из "Утеса", но не перепутай меня с врагами! -- Не перепутаю! Сегодня у тебя физиономия без бороды, не ошибусь! Да и как же можно в Героя стрелять! Нет, нельзя, пока живи! В окрестностях за дувалом я обнаружил два колодца, а Зибоев отыскал еще один, прикрытый досками и засыпанный соломой. Десять дымовых мин улетели в глубокие жерла, туда же отправились осколочные гранаты, гулко громыхнувшие на глубине. Чтобы дым не поднялся весь наверх, а немного задержался внутри и пошел бы гулять по горизонтальным ходам, мы закидали выходы ветками и какими-то лохмотьями. Еще один дымовой столб клубился из глубины двора. Это Игорь шалил, обнаружив очередной потайной лаз. -- Товарищ лейтенант, в кяризе какое-то странное шебуршание! Послушайте! -- окликнул меня из зарослей Лебедков. -- Сержант, может быть, вода течет, это ведь своеобразная система водоснабжения. Но могут и "духи" перебегать к нам в тыл. Чего прислушиваться! Тащи две дымовые гранаты и РГО! Сначала гранату кинь, а потом "дымы", -- распорядился я. Не дожидаясь, пока он их принесет и не заглядывая внутрь, я бросил во чрево колодца "эфку". Граната, ударяясь о стенки, полетела вниз. Раздалось несколько шлепков по глине, а затем гулкий взрыв. Лебедков повторил бросок, но более аккуратно. РГОшка взрывается сразу при ударе, поэтому сержант выпустил гранату из ладони точно над центром жерла кяриза. Мы отскочили за стену. Бух-бух! Гулко охнуло подземелье, и следом за эхом вверх взметнулись на излете осколки. Если их выбросило даже сюда, то и "духам" досталось. Не хочется смотреть вниз: есть шанс получить оттуда очередь в лицо. Я, вообще, не люблю разглядывать, что там, в глубине кяриза. Сооружения, конечно, занятно сделаны. Строились многие века. В мирное время в иной ситуации я бы их исследовал, но только не сейчас. Юрка проколол дырки в дымовой мине, вставил запал, дернул за шнур дымовую гранату и швырнул вниз. Через пару минут клубы черного и белого дымов поднялись до уровня края колодца, который напоминал проснувшийся вулкан. -- Юрик! Возьмите доски, вон ту рогожу и прикройте выход. А то мы тут задохнемся от этой дряни, -- заорал на сержанта спустившийся с крыши Бодунов. -- Нам тут вонь мешает, а представляешь, какой "кайф" ловят в штольнях "духи"! -- засмеялся я, похлопав по плечу прапорщика. -- Даже вошки и блохи на них подохнут! Вместе с хозяевами! Игорек, все, что есть, дымовые гранаты в подвал и в колодцы, может, вытравим их, как крыс. Оставим без воздуха. И над выходом растяжки надо поставить, а то ночью какая-нибудь сволочь, полуживая, вылезет и нас порежет. Не торопясь, мы опять осмотрели окрестности. Добавили новых "подарков" для обитателей подземелья, да так много, что от стелящихся по виноградникам дымов и самим дышать стало нечем. -- Где замполит? -- услышал я крик радиста. -- Тут я! Чего нужно? -- отозвался я, высовываясь из десантного отделения, где лежа переваривал сытный обед и дремал, прячась от полуденного зноя. -- Ротный вызывает на связь! -- Ох-хо. Что ему не спится? Давай наушники. Я взял радиостанцию и пробормотал: -- Слушает "Анкер-300". -- Молодец, что слушаешь. Храпишь, наверное, как сивый мерин? -- насмешливо спросил Сбитнев. -- Зачем так, открытым текстом на весь эфир? Тем более что обвиняешь голословно. Нет, не сплю, беседую с бойцами, -- ответил я, окончательно очнувшись от сна. -- Хватит болтать с пулеметчиками. Садись быстрее на броню и мчись "пулей" ко мне! Вот черт, не даст отдохнуть! Садись, езжай! А зачем -- не сказал! Не вздремнуть, не отдохнуть, не расслабиться. -- Зибоев! Бери пулемет и забирайся на БМПешку. Будешь меня охранять. Лебедков, заводите машину! -- скомандовал я сержанту. -- Понял вас, командир! Вещи с собой брать? -- поинтересовался Лебедков. -- Нет! Скорее всего быстро вернемся. Это Сбитневу что-то в голову взбрело! -- Я потянулся до хруста в костях и крикнул Бодунову: -- Игорек, я уезжаю на командный пункт, к ротному, без меня не скучай! Прапорщик оторвался от прицела "Утеса", помахал рукой и вновь припал к окуляру. Он уже битый час высматривал жертву. Но никак не мог найти затаившихся врагов в этой сплошной зеленой массе. Скорее сам дождется ответной пули снайпера. -- Игорь, хватит хищничать, схлопочешь пулю, лечить не будем. Лекарства дорогие! -- сказал я, надевая нагрудник и набирая гранаты. Бодунов помассировал шею, потряс руками, помял плечи и, перекатившись по крыше, спрыгнул вниз. -- Никифор! Ты меня бросаешь на произвол судьбы? Надолго? -- А кто его знает, что Сбитневу надо! -- Нас и так только одиннадцать, а ты четверых забираешь! -- проворчал взводный. -- Ты предлагаешь мне идти пешком и одному? Или согласен дать провожающим пулеметчика? -- ухмыльнулся я. -- Да нет, я ничего не предлагаю. Но с двумя БМП как-то веселее, чем с одной. -- Вот и мне ехать на машине будет весело. Ничего, мы там не заночуем. Скоро вернусь. В карты я с ротным резаться не буду. Вовка -- шулер! Всегда норовит обжулить, честно он просто не в состоянии играть. Наверное, донесение какое-нибудь составить и подать нужно, а сам думать и мозги напрягать не хочет. Для этого, вероятно, и вызывает. -- Да, Никифор! Насчет твоей шуточки про дороговизну лекарств: я в них не нуждаюсь, и, думаю, всю жизнь покупать не придется. Год начальником медицинского склада был, для себя, детей и внуков запасы "затарил". -- А спирт был? -- удивился я. -- Нет! Чего не было, того не было. Был бы спирт -- вы бы меня в Афгане не увидели. Я бы тогда "отмазался" от кадровиков! -- вздохнул прапорщик. -- Я, кстати, в Союз в командировку уезжаю после рейда. Вызов пришел в прокуратуру явиться. -- Какую прокуратуру? Почему раньше молчал? -- Обыкновенную, военную. Окружную. Недавно этот бывший мой склад сгорел, черт бы его подрал! Я уже в Афгане воевал, и на той должности после меня еще пара человек прослужили. А отчего он сгорел -- не понятно, но подозревают всегда хищение. Теперь следствие идет, а я фигурант. Сказать о повестке никак не решался. Честно говоря, складу сам бог велел загореться. Ах! Жалко, что у меня до сих пор нет "Красной Звезды", как у тебя, Ник! Почему я не награжден? -- А ты чаще пьяным начальству попадайся. Мы ведь как только с рейда возвращаемся, так ты в первый же вечер нажираешься и в историю какую-нибудь встреваешь. Сколько твоих наградных листов Ошуев рвал собственноручно? -- Три. Два на медаль и один на орден, -- вздохнул прапорщик. -- Ох, как пригодился бы орден сейчас! Орденоносцы первыми под амнистию попадают. -- А что, действительно много стащил добра? Признавайся! -- Да что я мог оттуда взять? До меня большая часть украдена была. Я, не желая оказаться крайним, рапорт написал и в Афган уехал. На проклятом складе лет пятнадцать один старый прохиндей обитал. Стопроцентный хохол! А я, молодой, совсем зеленый, после школы прапорщиков прибыл. Вроде имущество как положено принимал. А недостача оказалась на пять расстрелов! Этот гад после того, как мы днем стеллажи проверяли, ночью с бойцом-кладовщиком ящики и коробки с места на место таскал и переставлял. С караулом договаривался, вскрывал помещение и передвигал, менял местами, создавал видимость полного комплекта. Спиртом там давным-давно и не пахло. В бутылях для спирта вода оказалась! Обманул, сволочь старая! Когда я солдата на дембель провожал, он мне во всем признался. Выпили, поговорили по душам, боец и проболтался. Я, конечно, ему в морду дал, а самому -- хоть вешайся! Что-то постепенно сумел списать, что-то восполнить. Осталось недостачи только на две смертных казни. Три года я мучился и решил сбежать. Нашел для замены молодого прапора и обманул его. -- Ну и причем тут тогда ты? Он теперь, получается, стал крайним? -- Нет, -- ответил Бодунов. -- Вызывают тех, кто складом рулил, и одного за другим трясут. Дошла очередь и до меня. Объект сгорел три месяца назад, а я все это время хожу, дрожу, запойно пью и жду, что дальше будет. -- Не потей, успокойся. Обойдется. Напишем тебе в тюрьму хорошую характеристику, медаль пришлем. Расскажем, как воюешь и под тяжестью пулеметов гнешься в горах. Сразу выпустят. Решат, что ты, сидя в тюрьме, будешь балдеть. А каторга -- тут! Вернут назад в батальон, без проволочек. По этапу! Ха-ха-ха! -- рассмеялся я. -- Тебе смешно, а мне не очень, -- вздохнул Игорь. -- Ну, не вздыхай! У тебя дома обыск, что ли, был? -- Был. Квартиру и сарай перерыли, но ничего не нашли. -- Не там искали? -- догадался я. -- Ага! Не там. Искали у жены в квартире, я у нее прописан, а те крохи, какие взял (как не взять, когда нет нигде ничего), у матери лежат. С женой-то я в разводе, в этом отпуске расстались. -- А чего так? -- Да надоела. Хуже горькой редьки. Ну ее. -- И с кем же ты отпуск проводил? На ком резвился? -- С кем, с кем... С ней же, со Стеллой. -- Ну, ты даешь! -- рассмеялся я. -- Не я, а она дает. -- Как же так, а говоришь, разошлись? -- Чудак-человек! Я чужой, что ли? Я свой! Мы после того, как бумагу в загсе получили, пошли это дело обмывать, -- продолжил рассказ Бодунов. -- А почему в загсе разводили? -- Детей не завели, не успели, оба согласны на развод, поэтому все прошло быстро, без проблем, без суда. И ей жить удобно. Пока я тут загораю, она вроде свободная и мужу не изменяет. Независимая, честная женщина. Развлекаться может сколько угодно. И мне хорошо, и я -- вольный казак. Пошли мы с ней отметить изменение в семейном положении. Обмыли, потом внезапно обоим захотелось любви. Я говорю: дашь? Она в ответ -- дам. Так и провели месяц. Что мне болтаться, кого-то искать? Когда проверенная подруга есть под боком. Да и квартира у нас маленькая, однокомнатная. Кровать одна, общая. Куда деваться? -- А дальше? -- спросил я. -- Что дальше? Кино, танцы, пляж, пиво, вино и все та же испытанная общая кровать. -- Ну и зачем разводился-то? -- опять непонимающе переспросил я. -- А хрен его знает! Надоела! -- отмахнулся Игорь. -- И опять каждый день на Стеллу? Надоела, называется! -- улыбнулся я. -- Развелся от нечего делать, потому что так захотелось. -- Чудак. Можно сказать, балбес! -- Можно и так сказать. А можно и грубее обласкать. Несерьезный я человек, -- грустно подытожил Бодунов. -- А дальше что делать будете? После войны? -- Может, снова поженимся. Баба она неплохая, симпатичная, хозяйственная. Видно будет, как дальше жизнь пойдет. Для начала вернуться живым нужно! "Зеленка", видишь, впереди какая суровая! Безбрежная и бескрайняя! И "духов" в ней не перечесть. Что судьбой предначертано -- никто не знает. Сегодня не стреляют, а завтра пули да осколки засвистят вокруг. -- Ну, ладно, ладно! Не грусти, поешь виноград, говорят, для мозгов сладкое полезно. Особенно тебе! -- Да он кислый како-то! Дрянь. Только на брагу годится. -- Поищи и найдешь сладкий. Ладно. Не журысь, казак! Все будет хорошо! Поехал я. Не то наше ротное начальство обидится и рассердится. Бронемашина, медленно покачиваясь на земляных грядках и межах, ползла по винограднику, перемалывая гусеницами стоящую рядами лозу. Плети трещали и скрипели под натиском тяжелого металла. Они, тормозя движение, тянулись следом, оплетали траки и колеса, но все же обрывались, не выдерживая напора "стального зверя". Но даже машина не смогла прорваться сквозь тройной ряд изгороди. Большой моток проволоки опутал гусеницу, и мы остановились. Рахмонов тяжело вздохнул, вылез из-за рычагов и скомандовал наводчику: -- Скляр! Вылезь, помогать будешь. Застряли. -- Быстрее солдат, быстрее, -- прикрикнул я на бойца. -- Мы что мишенью торчать будем? Тр-р-р. Пак-пак-пак!!! Раздалась в эту минуту очередь из густого сада, и пули засвистели совсем рядом. Сидящие на броне посыпались на землю, как грибы из лукошка. -- Зибоев! Ты чего пулемет бросил? -- заорал я на солдата. -- Залазь обратно, стягивай пулемет вниз и лупи сквозь виноградник. Больше огня, больше шума! Наводчик-оператор Скляр повернул башню и полосонул из пушки короткой очередью по кустарнику. -- Куда стрелять-то?! Никого не вижу! -- завопил наводчик из башни. Напрягая легкие, чтобы перекричать работающий на холостых оборотах двигатель, я проорал ему: -- Солдат, видишь четыре орешника? -- Те, что справа растут? -- Да! Вот туда и расстреляй ленту. Кажется, оттуда били. Бум-бум-бум!!! Застучала пушка, и очереди 30-милиметровых снарядов отправились искать свою жертву. Тр-р-р!!! Огрызнулись еще раз кусты. "Духи" не желали отступать и отстреливались. Главное, чтобы у них не было гранатомета. Сожгут машину, гады! Та-та-та!!! Вновь просвистели пули над нами. Зибоев перебросил с руки на руку для удобства тяжелый пулемет, повесил его на ремень и выпустил длинную-длинную очередь. Я расстрелял четвертый магазин и понял: пора вызывать подмогу. Только собрался лезть на башню к радиостанции, как обстрел со стороны "духов" прекратился. Наступила напряженная тишина. -- Товарищ лейтенант! Я выдернул эту дурацкую проволоку из гусениц, можно двигаться, -- обрадовал нас Рахмонов. -- Заползай в люк и вперед! Бойцы, на машину! Быстро! -- приказал я, и машина осторожно двинулась к орешнику. Со стороны командного пункта роты мчалась БМП, облепленная пехотой. На полпути к обстрелянной рощице мы встретились. Пехота спешилась и попряталась в винограднике. Мы с ротным упали в одну канаву. -- Что тут случилось? -- поинтересовался Володя. -- Бойцы целы? -- Солдат не задело, а почему про меня не спрашиваешь? -- Что с тобой станет -- "Кощеем Бессмертным". -- Радует твоя уверенность в моей неуязвимости! Три-четыре "духа" долбили вот из-за тех деревьев и развалин. Мы им ответили, как смогли. Теперь они спрятались -- молчат. -- Машины в линию, пехота сзади, вперед к рощице! Броня, непрерывный огонь! Пехота, бл..., не спать, стрелять! -- скомандовал ротный. Через пять минут мы проверяли место, где была засада. Трупов нет, но следов крови уходящих в кяризы "духов" достаточно много. -- Уползли, гаденыши! -- сказал Володя и выругался витиеватым матом. -- Никифор, у тебя на машине остались дымовые мины? -- Есть, наверное. Сейчас спрошу. Лебедков, "дымовухи" не закончились? -- Последние, четыре штуки, -- ответил сержант. -- Давай одну сюда в кяриз, а другую вон в тот старый колодец. Дыры нужно закрыть чем-нибудь, чтоб наружу дым не выходил и остался внутри. Солдаты занялись делом, а мы с Володей присели под деревом. -- Чего вызывал? -- спросил я. -- Задачу уточнить тебе хотел. От домов до дороги приказано территорию очистить и вытоптать. Чтобы пространство хорошо просматривалось проходящими колоннами. Сломать и разрушить дувалы, взорвать развалины, спилить деревья и задавить виноградники. -- Нормальненько! Тут работенки -- на месяц! -- возмутился я. -- Да нет, брат, на три дня! Не спи, работай. Сроки -- ограничены. И осторожней! Пусть всегда впереди саперы по винограднику ползают, противопехотки ищут. Пешком меньше бродить надо, кустарник машинами давить. Позже приедут дивизионные саперы и взорвут хибары. Сейчас у Ветишина танк поля утюжит, давит лозу, потом ко мне поедет трудиться. Ну, а когда у нас справится, пришлю его сюда. -- Спасибо за задачу! -- ответил я. -- Пожалуйста. Но благодарность не ко мне, а к командиру дивизии. Я теперь даже в карты не играю, деревья лично топором подрубаю. Четвертый день войска топтали поля и виноградники. С восхода до заката танки и БМП утюжили местность, превращая ее в лунный ландшафт. Солдаты пилили и рубили яблони, груши, айву, орешник. Деревья в два обхвата подрывали пластидом, чтобы долго не мучиться. Подошедший на подмогу тягач заваливал массивные заборы-дувалы. Постепенно мы отвоевывали жизненное пространство для построения "народной" властью социализма в средневековом обществе. Дорога стала хорошо просматриваться через оставшийся реденький кустарник. Но работы еще оставалось непочатый край. Лоза цеплялась за гусеницы, наматывалась вокруг катков, скручивалась в длинный шлейф и тянулась толстыми кишками позади машин. Бодунов и я, по очереди, садились на башню и командовали механиком, который укатывал кустарник. Пыль, гарь, мошкара забивались в глаза и рот сквозь накинутый на лицо капюшон маскхалата. Природа сопротивлялась и боролась за свое существование, словно живой организм. Крупные грозди винограда с хлопаньем разлетались в разные стороны, а скрип лозы напоминал стоны. Жалко, но что делать. Отсюда "духи" ежедневно сеют смерть. Тут их неприступная крепость, убежище, дом родной. Время от времени то под гусеницами танка, то под моей БМП раздавались громкие хлопки, и я инстинктивно вжимался в броню. Это взрывались противопехотные мины и гранаты на растяжках, не причиняя, к счастью, вреда. Главное -- не наскочить на противотанковую мину. Но что ей делать в поле? Ее место на автомобильной дороге. Фугасы обычно закапывают вблизи асфальта. А тут только растяжки, нацеленные против нас, пешеходов, для уничтожения пехоты. Солдаты день и ночь мучились больными животами. Причина простая: виноград на завтрак, обед и ужин. Да и ночью на посту что можно пожевать от скуки? Его же. Грязными руками, пыльные немытые плоды. А где их мыть? В мутном арыке? А там на литр воды -- килограмм бактерий тифа и гепатита. Народ обнаглел и заелся до такой степени, что отбирали лишь самые крупные и сочные виноградины, а остальные выбрасывали. Зеленая масса хлюпала под ногами. Кроссовки покрылись сладкой оболочкой, превратившись в приманку для пчел и ос. Бойцы порой даже руки мыли виноградом. Нам -- раздолье, а местным дехканам (крестьянам) -- горе и слезы. Виноград, конопля и опиумный мак -- единственные средства к существованию. На время сбора урожая "духи" даже прекращают вести боевые действия и провоцировать наши войска. Старейшины спешат многочисленными делегациями к командованию, умоляя не стрелять, не проводить крупномасштабные операции. Наступало негласное перемирие. На этот раз мы пришли раньше сбора урожая, и убирать после нас, скорее всего, будет нечего.
После года службы в ТуркВО я попал в Афганистан, в Кабул, в рейдовый мотострелковый батальон. Война шла уже шесть лет. С этого момента для меня началась череда бесконечных боевых действий…
Рота гудела и суетилась, как растревоженный улей. Завтра мой первый выход в боевой рейд – операция в районе поселка Пагман.
Била мелкая дрожь возбуждения от неизвестного, неизведанно го – завтра могут и убить: «вот пуля пролетела и – ага!». Готов ли я морально и физически, сам не мог этого понять.
– Замполь! Нервничаешь? – поинтересовался командир роты капитан Кавун.
– Есть немного… Иван, я не знаю, что взять, что надеть…
– Не переживай, Ростовцев! Мы со старшиной тебе поможем. Я подарю свою вторую песочку – маскировочный костюм такой, очень удобно ходить в жару, он как из парусины. Дам и лифчик-нагрудник. Спальник и кроссовки есть?
– Спальник мне подарил предшественник Алексеев, а кроссовки я куплю.
– Вот и хорошо, а остальное имущество старшина Веронян выдаст. Быстрее шуруй в каптерку.
Прапорщик-армянин Веронян, довольный возможностью снисходительно помочь молодому офицеру, засуетился вокруг меня и выдал фляжки, вещмешок, ложку, котелок.
– Не дрейфь, замполит! Гога тебя и соберет, проводит и обратно дождется. Не боись – живыми вернетесь, все будет хорошо!
Я получил закрепленный за мной АКС-74, взял четыре гранаты, две пачки патронов в лифчик и четыре рожка, снаряженных патронами, пару сигнальных ракет, кинул в рюкзак мешочек с еще парой сотен патронов.
Взводные проверяли готовность бойцов, продолжалась суета, и конца ей было не видно. Солдаты носили сухпай в БМП, стоящие в автопарке, пополняли боекомплект, таскали баки с водой, вещи. Грузили, грузили, грузили. Из каптерок волокли старые матрасы, чайники, какое-то невероятное количество барахла. Построение. Сначала офицеры роты сами выявляли недостатки, проверяли снова и снова, осматривая экипировку.
После обеда начальник штаба построил батальон. Злобно шевеля чапаевскими усами, НШ майор Подорожник ходил по ротам, орал, язвил, ругал командиров рот и дал время на устранение уймы недостатков. Через час он вновь построил батальон и доложил комбату о готовности.
Комбат подполковник Цыганок, бродил между ротами ленивой походкой, всем видом показывал, что он болен, безнадежно устал и делает одолжение этому батальону проверкой. В итоге комбат ругнулся и пошел докладывать в штаб о готовности. На боевые батальон вел начштаба майор Подорожник, а сам комбат сачковал, зная, что через месяц уходит на повышение.
Через час уже офицеры управления полка изучали нашу готовность. Командование строевой смотр решило повторить, но времени не хватило, сроки выхода сократили.
Ротный показал мне бронемашину, на которой предстояло ехать старшим.
– Садись на башню, самое идеальное место, а бойцы сами знают, где и как ехать. Главное – будь всегда на связи.
Я забрался на броню, сел на край люка, солдаты разместились кто где, и вскоре полк начал медленно вытягиваться в колонну. Между колесными машинами вставали наши БМП-2 – для защиты тыловых подразделений. Техника не спеша выдвигалась из полка и растягивалась по дороге. Головные машины миновали дорогу к штабу армии, а замыкание колонны полка еще подтягивалось из парка. Мощь! Внезапно ко мне на броню забрался старший лейтенант из управления полка – секретарь комитета комсомола Артюхин.
– Григорий! Ты что меня пасти будешь?
– Да нет, не переживай! Для компании поеду с тобой! Я от политаппарата полка иду с батальоном, ну и тебе веселей будет…
Уже вечерело, когда мы входили в центр Кабула. Множество разных будок-кунгов выехали из штаба армии, еще больше тыловых машин, поэтому мы ползли очень медленно.
Августовское солнце нещадно палило, броня была раскалена, несмотря на то что день заканчивался и солнце медленно клонилось к горам. Полк застрял напротив здания афганского Министерства обороны. Колонна стояла долго, бойцы дремали, привалившись друг к другу, держась за автоматы, засунутые прикладами между фальшбортами.
– Никифор! Я завтра высплюсь, а тебе в горы с утра. Чего рядом сидеть? Ложись в десант, потом поменяемся, – предложил старший лейтенант. – Матрас в десантное отделение бросил?
– Да, бойцы в каждый отсек кинули. А связь?
– Я на связи посижу, давай шлемофон, – успокоил Григорий.
В левом десантном отделении было свободно от ящиков и коробок, я бросил рядом автомат, лифчик не расстегнул, захлопнул люк, но сон не шел. Лежал, скрючившись, нервничал, а вдруг из гранатомета в борт бахнут или подрыв! А вдруг нападение? Было душно, неудобно, непривычно. Колонна двигалась короткими рывками, метров по сто-двести. Трясло, качало. Меня понемногу сморило, что-то снилось мирное и домашнее…
Солнце выбралось из-за горного хребта быстро, как будто спешило излить свою огненную злобу на пришедших чужаков. Ветер приносил утреннюю свежесть, пока было прохладно. Колотила мелкая нервная дрожь.
Вся долина, куда собиралась техника батальона, медленно заполнялась машинами множества штабов.
Вдруг раздался страшный грохот – это установки «Град» и «Ураган» начали сеять смерть в горах, посылая вдаль снаряды. Огненные хвосты исчезали сериями в небе. Они были похожи на кометы, только не падающие, а взлетающие. Но где-то эти рукотворные кометы обрушатся на землю и будут сеять смерть. Не хотелось бы попасть туда, куда эти заряды обрушатся!
Батальон рассредоточился на ротные колонны и занял оборону, экипажи принялись строить небольшие укрепления из камней вокруг машин, а пехота, матерясь и подгоняя друг друга, начала строиться возле брони повзводно и поротно. Ротные ушли на командный пункт полка. Не успели взводные навтыкать солдатам, как Кавун уже вернулся обратно.
– Офицеры, ко мне! Прапорщик тоже! – специально для командира гранатометно-пулеметного взвода Голубева (старый пройдоха попытался прилечь в тени возле пулемета) с ехидцей произнес ротный. – Задача нам такая: рота действует отдельно. На трех машинах нас подбросят вот к этой отметке. – Ротный ткнул в точку на карте. – Седлаем хребет над шоссе и контролируем соседний кишлак и подходы к дороге – ждем удара со стороны горы Курук, ну и, вообще, отовсюду. Рядом не будет никого – техника сразу уйдет, и мы останемся одни.
Поставив задачи, рыжий Ваня почесал затылок и, сморщив веснушчатый нос, простонал:
– Эх, где же моя долгожданная замена!
Мы ползли по склону все выше и выше. Мой первый подъем в горы!
– Ну, как дела, Никифор? – спросил командир роты.
– Тяжеловато, жарко! – промямлил я ему в ответ, желания болтать не было никакого.
– Это все пока ерунда – разминка. Вот когда тысячи на три вверх ползем или совершим марш километров на тридцать по хребтам, вот тут ты маму-папу вспомнишь, пожалеешь, что родился. А пока тренируйся, привыкай, – посоветовал Ваня и дружески похлопал меня по спине.
В лощине двигались два силуэта. Ротный взглянул в бинокль и задумчиво сам себя спросил:
– Что за черт этих баб здесь носит?
Вдруг раздался выстрел, и одна из женских фигур завалилась на бок, а узел, который она несла, упал к ее ногам.
– Кто стрелял?! – заорал Иван. – Какая сволочь бабу убила?
– Я стрелял! – задорно крикнул солдат, закидывая снайперскую винтовку за спину. – Еще не известно: может, под этой паранджей не ханумка, а «дух» бородатый.
Это был Тарчук, один из двух спецназовцев, которые после излечения в госпитале перед самым рейдом попали к нам в батальон, их прислали на доукомплектование, и кто они такие и чем дышат – толком было не известно. Ротный подошел вплотную к солдату, зло взглянул в глаза и резким ударом в челюсть сбил снайпера с ног.
– Без моего разрешения даже не дыши! Придурок! Еще один такой выстрел, и ты труп! Нам за эту бабу таких люлей могут навалять. Роте тут неделю сидеть. Если что случится, я тебе вторую ноздрю порву. – Одна из ноздрей солдата была рассечена, и вся правая щека испещрена шрамами от осколков. – Тут тебе не анархия – забудь спецназ. Я для тебя царь и бог. – Пнув снайпера в бок, ротный переступил через него.
Постарайся вернуться живым – 1
Аннотация
Эта книга - об Афганской войне, такой, какой она была на самом деле.
Все события показаны через призму восприятия молодого пехотного лейтенанта Никифора Ростовцева. Смерть, кровь, грязь, жара, морозы и бесконечная череда боевых действий. Но главное - это люди, их героизм и трусость, самоотверженность и эгоизм...
Боевой опыт, приобретенный ценой пролитой крови, бесценен. Потому что история человечества - это история войн. Нельзя исключать, что опыт лейтенанта Ростовцева поможет когда-нибудь и тому, кто держит в руках эту книгу - хотя дай всем нам Бог мирного неба над головой.
Николай Прокудин
Романтик
(Постарайся вернуться живым-1)
ОТ АВТОРА
Прошло уже много лет с тех пор, когда кончилась последняя война последней империи мира - никому не нужная война в Афганистане.
Один за другим умирают или трагически погибают мои друзья, с которыми я вместе воевал. Все меньше остается живых участников тех далеких событий…
Обновленная Россия ведет новую войну, и опять армия и правительство противостоят целому народу.
Война с партизанами - самая тяжелая и самая «грязная», она имеет тенденцию, постепенно перерастать в агрессию против всей нации, от мала до велика. Достаточно вспомнить, что в 1980 году в Афганистане действовало около 20 тысяч моджахедов (душманов), а в 1987 году их было уже порядка 300 тысяч. Грустная статистика…
Книга выходит в свет, когда нет больше цензуры советского времени, поэтому автор имеет возможность изобразить войну такой, какой ее увидел молодой пехотный лейтенант, без прикрас и ложного героизма. Кому-то эта книга может показаться грубоватой, но ведь настоящая война всегда груба и жестока, а армейская среда - это не институт благородных девиц. Естественно, что девяносто девять процентов «неблагозвучных» выражений автор оставил «за кадром», но есть эпизоды, где без них не обойтись, чтобы не погрешить против правды.
Все время нас учили: «тяжело в ученье - легко в бою». Но, почему-то это самое «тяжело», становилось правилом и в ученье, и в бою. Словно кто-то невидимый ставил перед собой цель сделать существование людей в армии невыносимым. Бытовые условия, боевые задачи - все напоминало эксперимент по выживанию.
Главные герои книги - это те, кто жарился под палящим беспощадным солнцем и промерзал до костей на снегу; те, кто месил сапогами грязь и песок по пыльным дорогам и полз по-пластунски, сбивая в кровь руки и ноги о камни; те, кто оросил своим потом все горные вершины хребтов Гиндукуша и бескрайнюю пустыню.
Эта книга посвящается самым обыкновенным офицерам, прапорщикам, сержантам и солдатам, людям, воевавшим не по картам и схемам в тиши уютных кабинетов, а на передовой в любую погоду и в любое время дня и ночи. Многие из них погибли или стали инвалидами, кто-то умер уже после войны от ран и болезней, тяжелого наследства прошлых сражений.
Не может меня не волновать, что сейчас армейское руководство и правительство страны продолжают делать те же ошибки в проведении так называемой «антитеррористической операции», что и раньше во время Афганской войны. Как и прежде существует миф о непобедимой и всемогущей армии, который не имеет ничего общего с реальным состоянием дел. Читателям, далеким от этих проблем, книга может показаться «пасквилем» на Вооруженные Силы, но ведь автор являлся участником всех событий, о которых пишет, и стремление показать правду - главная его цель.
Кроме того, в книге показаны сложные, порой противоречивые межнациональные отношения в армейском быту. Существование таких отношений привело в дальнейшем к тому, что военные невольно становились носителями национализма в обществе.
Армия давно больна и больна серьезно. За прошедшие годы запущенная вялотекущая болезнь стала коматозным состоянием. Коррупция, воровство в Вооруженных Силах - это давняя беда армии. Нынешнее состояние армии - это следствие отношения государства к людям в погонах, а рост числа преступлений - следствие качества призывников на военную службу.
Ветераны нашей армии, особенно те, кто участвовал в локальных конфликтах - самые несчастные, бесправные люди. Их жертвы, боль утрат, физические и психологические страдания не интересны обществу. Страну, в основной массе, не волнуют их проблемы. «А кому сейчас легко?» - могут сказать люди.
Вернувшись с очередной войны, ветераны остаются наедине со своими бедами. Психозы, стрессы, нервные срывы, пьянство, наркотики, преступления…
Душа болит за тех, кто погиб на Афганской войне, но еще больше за тех, кто продолжает погибать сейчас, в наше «мирное» время.
Книга посвящается нашей самой неприхотливой и самой бесправной армии современною цивилизованною мира.
Ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульского аэродрома. Это был крепкий немецкий чемодан, огромных, прямо гигантских размеров, который называют «мечта оккупанта». В нем уместились бушлат, шинель повседневная, шинель парадная, китель повседневный и парадный, хромовые сапоги и еще много всякой ерунды. Я глубоко вдохнул раскаленный июльский воздух Кабула. Я - это молодой лейтенант Никифор Ростовцев, год назад окончивший училище, затем год прослуживший в богом забытом гарнизоне Туркмении. Служил не в самом гиблом месте, были места и похуже. Но когда пьянство и дурь гарнизона окончательно осточертели, все-таки добился перевода за границу. Моей «заграницей» стал уже много лет воюющий Афганистан. Что там на самом деле происходит ни я, ни мои сослуживцы толком не знали. Вроде бы и война, а вроде бы и не совсем. В полку служило немало офицеров, участвовавших во вводе войск, но ввод-то когда был - пять лет назад, да и служили всего месяца по два. Многое забылось, не о чем и рассказать.
После трехдневных проводов, вылившихся в грандиозную попойку, в которой участвовало большинство офицеров батальона, и двухдневного кутежа со знакомой девицей я очень устал. Пара приятелей до моего убытия на нее только облизывались и сейчас с нетерпением ожидали моего отъезда.
Поезд проходил через город Теджен в три ночи, а наш гарнизон стоял в тридцати минутах езды от него. Бахнув на прощанье по последней рюмке, закусив арбузом и обнявшись с друзьями, я привязал чемодан к багажнику мотоцикла, и вдрызг пьяные мы отчалили. На вокзале еще раз обнялся с провожатым, взводным Серегой, и тот как мог быстро помчался назад сменить меня на диване. Только пожелал на прощание:
- Ник, постарайся вернуться живым.
- Хорошо, - подумал я, - постараюсь.
***
Билет был куплен перед самым отходом поезда. Все купе оказались заняты спящими пассажирами. Ругаться с туркменом-проводником желания не было, и я сел на откидное сиденье. Ночь на чемодане у открытого окна взбодрила, но в то же время усилилась нервная дрожь перед неизвестностью.
Не каждый день отправляешься воевать на край света.
Громадный штаб округа напоминал айсберг из стекла и бетона. Множество подъездов, бесчисленное количество полковников и генералов, снующие «Волги» и «УАЗы». Рука от козырька не отрывалась - поприветствовал одного, второго, третьего… сотого. Вскоре появился у меня попутчик. Это был лейтенант, по фамилии Мелещенко, похожий на добродушного пасечника. Он не имел ни малейшего желания ехать «за речку». В течение трех дней он пытался увильнуть, но тщетно. Пушечное мясо требовалось в огромных количествах, а ехать вместо него желающих не было. Николай (так звали моего нового знакомого), узнав, что я еду по собственной воле и с желанием, слегка покрутил у виска пальцем. В Афганистане он мечтал попасть на должность замполита роты охраны в госпитале или кого-то в этом роде. «Главное - можно хорошо устроиться даже там.»
В гостинице, где я остановился, суетились командированные и отпускники из той неизвестной жизни - «заграничной». Для оформления паспорта потребовалось несколько дней, эти дни потихоньку прожигались мною, но уже без вреда для печени и желудка. В конце концов, для получения документов мы были вызваны в Управление кадров. В небольшом конференц-зале набились человек пятьдесят офицеров в званиях повыше наших. Мужики радостно обсуждали свои перспективы в Венгрии, ГДР, Польше, Чехословакии. Я и Николай были чужие на этом празднике жизни и карьеры, поэтому дремали на последнем ряду и изредка отбивались от попыток «припахать» нас по какой-нибудь мелочи.
Перед обедом зашел в зал полковник и объявил, что одному из руководителей Управления присвоили генерал-майора и необходимо помочь в рамках разумного организовать подарок. Тут же появился бодрый, радостный подполковник из числа «заграничников» и пустил фуражку по кругу. Начал почему-то с нас.
- Лейтенанты, давайте гоните по «четвертаку». Сбросимся! Поактивней! - тоном, не терпящим возражений, произнес он.
- Вот дела! - заржал Никола. - Ни копейки не дам. У вас своя свадьба у нас своя!
Ехидно улыбаясь, Мелещенко развалился в кресле и закрыл глаза.
- Наглец! А вы, товарищ лейтенант, тоже отказываетесь? Вы что хотите вылететь из списков за границу? Я это быстро вам обоим организую! - забрызгал слюной этот холеный секретарь парткома полка.
- Ага, тоже ни хрена не дам! - подтвердил я. Николай сладко потянулся и громко произнес:
- Все время, дурак, думал, как от Афгана сачкануть! Оказывается, нужно не взятку дать, а с подарком начальника кинуть!
И мы дружно засмеялись. Это взбесило подполковника. Отходя от нашего ряда, он громко произнес:
- Придурки! Идиоты!
На это Николай ответил вполне внятно и обещающе:
- А за придурков на свежем воздухе можно и по морде схлопотать! Вполне легко. И фотография в загранпаспорте будет не соответствовать лицу владельца.
На нас все злобно посмотрели, но связываться не стали. Однако посланный подальше подполковник не удержался и «стуканул» на нахалов пришедшему за «бакшишем» (подарком) кадровику. Тот скривился, махнул равнодушно рукой, но паспорта выдал в конце дня. Получая последние наставления, я с удивлением узнал о необходимости сделать прививки.
Прививки делали на пересыльном пункте: оттуда рано утром отъезд. Черт! Не люблю уколы.
Пересыльный пункт в городских закоулках Ташкента отыскали с большим трудом, зарегистрировались на рейс в Кабул, разыскали медпункт. В медпункте, кроме санинструктора сержанта, никого не было. На вопрос о прививках он ответил, что надо шприцы кипятить, а у него ужин, поэтому прийти нужно через полтора часа. Я раздраженно хлопнул дверью и решил отложить это дело до утра.
По пересылке бродили или трезвеющие, или пьянеющие командированные и новички. У народа выяснил, что можно везти с собой две бутылки водки. Мне уже этого добра не хотелось, но ведь там же коллектив ждет. Коллектив, в который предстоит влиться.
На последние деньги приобрел водку, закуску и отправился спать в гостиницу. Практически не заснув ни разу, в три часа ночи я встал и пешком пошел к общаге, где встретился с Николаем. Тот выполз из дверей в веселой компании трех девах. Сволочь! Молчал и не приглашал три дня в гости. Жадина!
В такси наши чемоданы с трудом поместились: один запихнули в багажник, другой - в салон. Водитель зарядил сумму по максимуму, но с Коляна, как оказалось, лишнего не возьмешь. Хотя если бы деньги были, я б их ему отдал. Вдруг никогда не пригодятся, а если и пригодятся, то когда? Девчонки визжали и махали вслед такси.
Мы с трудом достучались в медпункте до медика. Вышел все тот же сержант, прививки пообещал сделать через час, но ехать на аэродром надо было минут через двадцать. Сержант предложил решить вопрос за «червонец» с каждого.
Микола развернулся и послал подальше прививки, на что санинструктор сказал, что без штампа об их наличии нас на самолет не пустят.
Вот черт! А денег три рубля. Не улететь: борт следующий только завтра. Но как жить сутки без денег?
- Сержант, у нас «трояк» на двоих остался, бери и ставь отметку, а прививка нам не нужна! Договорились? - начал уламывать его я.
Медик принялся канючить про тяжелую службу, нехватку витаминов, ранение в Афганистане, при этом демонстрируя отсутствие пальца на руке.
В конце концов, видя мои пустые вывернутые брючные карманы, он смирился с «трояком».
Весело загрузившись в автобус, мы услышали от водителя, что проезд платный - рубль с носа.
Ну и жулье! Мародеры, можно сказать.
У кого были деньги, весело ругаясь, кидали их в лежащую на моторе «ПАЗика» кепку. А у кого, как у меня, не было - матерились и отказывались платить. Водитель в это кепи предложил бросать хотя бы мелочь: все равно она нам не нужна. Кое-какая не прожитая еще мелочь имелась, и ею кепка в основном и наполнилась.
Радостный водитель собрал монеты и быстро помчал по ночному Ташкенту на военный аэродром.
Пройдя унизительный таможенный досмотр - нам вывернули даже карманы - выбрались из зала на бетонку.
Нас поджидал старенький, обшарпанный, с закопченными двигателями грузовой самолет АН-12. Бывалые ребята начали ругаться. Не повезло! Намучаемся. Вот если бы ИЛ-76, вот была бы красота, а не полет. А в этом только кабина герметичная, а борт продувался всеми ветрами, значит, уши будет давить и кислорода не хватать.
После еще одного тщательного досмотра вещей, проверки документов, всех нас, человек восемьдесят загрузили во чрево самолета. Какой-то генерал и пара полковников прошли в гермокабину, туда же сели несколько сильно накрашенных женщин.
Хмельные прапорщики заржали:
- Новенькие, необъезженные! Пополнение! Обновление малинника.
Бортмеханик задраил люк, приказал не курить и не бродить по самолету, если не хватит на всех воздуха - дышать через свисающие сверху кислородные маски. Но масок свисало мало, гораздо меньше, чем было людей на лавках и сиденьях.
Прапорщик-бортмеханик сел на свое откидное сиденье и, демонстративно пристегнув парашют, о чем-то задумался.
Расположившиеся рядом два откормленных дородных прапорщика громко возмутились.
- Иван! Ты бачишь шо делается? Этот летун парашют пристегнул, а нам их не выдали!
- Та ни! То не парашют, то имитация, мешок для самоуспокоения.
- Да парашют, я тоби говорю. Боится, наверное.
- А шо вин его одев? Думае выпрыгнуть, если собьют? А нас бросить?
- Наивный! Хто ж его выпустит? Вместе с нами и упаде.
Вокруг одобрительно засмеялись пассажиры. Летчик злобно посмотрел на болтающих и смеющихся, еще раз рявкнул нервно: «Не курить!» - и убежал вместе с парашютом в кабину пилотов, задраив за собой люк отсека.
- Ну вот, как в гробу запечатал. Обиделся! - подытожил один из прапорщиков.
- Это новенькие, недавно экипаж из Белоруссии прилетел, нервничают, - авторитетно сказал какой-то офицер.
- Ничего, пусть понервничают, - отозвался другой. - Они туда-сюда летают, а я второй год там по горам ползаю.
Вскоре после взлета в салоне началась пьянка. Пили то, что сумели пронести под видом компотов и чая. На самом деле, это были подкрашенные спирт, водка, самогон. Мы с Николаем из-за отсутствия этого резерва могли только дремать, что и делали, лежа на чемоданах.
Сон не шел. Было душно, не хватало воздуха. Потом над горами, когда поднялись на максимальную высоту, стало холодно, а воздуха - еще меньше. Пришлось по очереди дышать кислородом через маску.
- Подлегаем! - пьяно заорал кто-то. - Баграмка! Сейчас будет Кабул на горизонте за горами.
Все сидящие возле иллюминаторов прильнули к ним.
Я видел внизу пейзаж, такой же, как и в Туркмении. Затем за хребтом появился большой город, и самолет, резко накренившись на крыло, начал кружить над ним, постепенно снижаясь.
- Самый опасный момент, - сказал сосед, старший лейтенант. Он возвращался из отпуска, и все было уже не впервой. - Сбивают чаще всего на взлете и на посадке.
В ответ я понимающе кивнул. Начала бить нервная дрожь, пальцы и руки подергивались. Страшновато. Особенно нервировало натужное завывание двигателей и скрип самолета.
- Скрыпучий який, зараза! - задумчиво промямлил совсем опьяневший прапорщик. - Иван, не развалится летак?
- Та ни, не развалится! А если и развалится, падать-то вже совсем низенько, - хохотнул такой же пьяный его собутыльник.
Самолет ударился колесами о бетонку, слегка подпрыгивая, промчался по полосе аэродрома, двигатели ревели на реверсе. Пробежка, торможение, разворот - все, приехали.
Народ радостно заорал: «Ура!» - и захлопал в ладоши. У кого оставалось спиртное - выпили «на посошок».
Подали трап, выгружаемся. Вот тут мой ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульского аэродрома.
***
Грузный прапорщик встретил всех вновь прибывших во дворе пересыльного пункта. Нехотя мы построились в одну шеренгу и выслушали дурацкий инструктаж тыловой крысы.
- Товарищи офицеры и прапорщики! Вы попали на территорию пересыльного пункта №
***
Это военный объект со строгой дисциплиной, здесь действует жесткий распорядок дня, обязательный для всех, - вещал с умным видом старший прапорщик.
Откормленная физиономия лоснилась нагулянным жирком, чистая, отутюженная полевая форма явно не знала пыли гор и песков пустыни. Новенькие хромовые сапоги блестели на солнце, видно было по всему: их хозяин был доволен службой и не утруждался боевыми действиями. Мы смотрели на этого военного франта, его речь нам казалась не правдоподобной.
- Вы, товарищи, прибыли в район боевых действий и тут, как и везде на фронте, постоянные артиллерийские обстрелы противника. Мятежники регулярно обстреливают район нашего пересыльного пункта. В случае обстрела всем залечь в окопах и щелях, вырытых за модулями-казармами. Модуль - это щитовой домик, легко пробивается осколками, поэтому рекомендую успеть занять место в окопе. Если услышите пулеметную стрельбу, не пугайтесь, это бьет пулеметчик из капонира. На войне как на войне. Всем вести себя достойно, выполнять распоряжения администрации пересыльного пункта. Я пользуюсь властью помощника коменданта гарнизона, могу буянящих и на гауптвахту определить. Не болтаться, ждать распределения.
Распалясь от собственного красноречия и тылового героизма, комендант воспарил до самых высот верховного командования. Он прикрикнул на офицера, что-то спросившего его, рявкнул на прапорщика.
В конце концов, стоять под палящим солнцем и выслушивать бредни зарвавшегося «полководца» надоело какому-то подполковнику, и он прервал лекцию окриком:
- Комендант, не забывайтесь! В строю старшие офицеры!
- Да, да! Разойдись! Получить постельное белье, сдать продаттестаты и предписания.
Рядом с нами стоял молодой майор, нетерпеливо слушавший инструктаж, и постукивал ботинком о чемодан.
- Редкостный болван, - произнес он. - Пора отсюда сваливать как можно быстрее, а то еще и чемодан герои тыла сопрут. Вы, коллеги, куда направляетесь?
- Мы в распоряжение политуправления армии, - ответил Николай. - Ему вроде в Шиндант, мне в Кундуз, не знаем только точно, где это.
- Здорово! И я в Шиндант, в штаб дивизии. За мной знакомые ребята должны подъехать, могу подвезти в штаб армии. Боюсь, что тут иначе надолго застрянете, если сдадите этому чинуше документы.
- Будем только рады составить компанию, - воскликнул я, - только вещи в каптерку забросим и готовы ехать вместе с вами.
Николай зашипел мне на ухо:
- Куда ты спешишь? Мы что обязаны сами куда-то бежать, торопиться? Пусть приезжают и забирают. Нам в Афгане быть два года, а время уже пошло. Давай отдохнем, поспим, послушаем, где лучше, где хуже. Куда спешить?
- Коля! Ты можешь тут хоть мхом покрыться, хоть замполитом пересылки стать! А я не собираюсь слушать бред этого бездельника и выполнять его приказы. В полк - и чем быстрее, тем лучше! От судьбы все равно не уйдешь. Ты со мной?
- Да с тобой, с тобой. Замполитом пересылки - это ты сильно сказал. Заманчиво! Но, наверное, такие теплые места давно захвачены. На них, я думаю, в Москве распределяют. Год за три - и участник боевых действий, и риск минимальный. Ох, и жирное местечко, сало будет всегда. - Николай даже мечтательно закрыл глаза.
Действительно, вскоре пришел автобус из штаба армии, и майор пригласил нас с собой. За ним приехал какой-то подполковник, они обнялись, расцеловались.
- «Однокашник», вместе в одной роте были, - пояснил майор и обратился к подполковнику:
- Возьмем ребят в Политуправу? Они, как и я, в Шиндант направляются.
- Пусть едут, места хватит, с собой потом и заберешь их. Ребята, галстуки можно снять, верхнюю пуговицу рубашки расстегнуть. Расслабьтесь.
Мы обрадовались существующему тут послаблению. В ТуркВО был такой приказ, но в моем полку в Туркмении командир полка без галстука и без кителя формы не признавал. Даже при +45°. Вот где был дурдом!
В Политуправлении армии все резко переиграли.
- Обоих направляем в восьмую мотострелковую дивизию, в восьмидесятый мотострелковый полк. «Придворный» полк.
- А как же Шиндант? - удивился я.
- А никак. Тут в полку два заменщика пару месяцев пересиживают. Те, кто должен прибыть служить по плану, куда-то пропали в Союзе: то ли болеют, то ли что-то выдумывают, время тянут.
- А где полк расположен? - поинтересовался осторожно Микола.
- Где, где. За забором, вон за тем кишлаком. В Кабуле.
- Как в Кабуле? - охнул я. - Зачем сюда, я в Шиндант должен убыть, мне туда предписание.
Николай толкнул мою ногу под столом и сделал выразительные страшные глаза.
- В Кабул, так в Кабул. Это даже хорошо. В столице тоже кто-то служить должен.
- Товарищ полковник! - сделал я еще одну попытку отвертеться от «придворного» полка. - Я сюда рвался воевать, а не в «придворном» полку околачиваться, прошу направить меня согласно предписанию.
- Чудак, - обалдел совсем полковник и с интересом принялся разглядывать меня, как будто только увидел.
- Доброволец что ли?
- Так точно, доброволец, писал рапорт еще в училище, а затем и в ТуркВО.
- Ну вот, ты как раз в такой полк и попал!
- Шо? В смысле? А как понять? - поинтересовался Мелещенко. - Воевать-то полк не воюет? Город охраняет, наверное?
- Нет, полк город не охраняет, а как раз воюет. Не весь полк, конечно, но один батальон точно на боевые ходит, два батальона по заставам стоят.
- А… не весь, понятно, - задумался Николай.
- Не весь, не весь, - ободряюще улыбнулся ему полковник, - только один батальон, но воюет очень много. Ну, вот ваши документы, спросите на КПП попутку и в полк. Счастливо!
- Но если есть очень сильные возражения, могу направить в батальон покойного майора Козловского. Слышали про такой?
Тут уже я возразил:
- Нет, спасибо, лучше в восьмидесятый.
- Тогда счастливой службы, удачи!
Что за батальон такой, почему я не слышал? - поинтересовался, выходя в коридор, Микола.
- Это расстрелянный батальон. Я некоторое время в Термезе служил и знаю эту трагедию.
Вместо выведенного в Союз танкового полка отправили на его место мотострелковый полк. Через пару месяцев из того мотострелкового полка почти весь батальон этого вот Козловского уничтожили. Точных подробностей не знаю, но вдов было в городке очень много. Погибло больше ста солдат, прапорщиков и офицеров. Вот почему мне знакома эта фамилия. Ничего хорошего в этаком невезучем подразделении быть не может.
- Не, нет, нам такая организация ни к чему! - согласился Мелещенко.
***
Мы покинули здание штаба и огляделись. Еще по дороге в штаб, в автобусе, подполковник рассказал, что командование армии расположено в бывшем королевском дворце, который штурмовали в декабре семьдесят девятого. Во дворце бушевал пожар, там же и Амин был убит. Что дворец горел, было совершенно незаметно, даже следов пуль и осколков не было видно. Старинное, красивое здание. Афганское министерство обороны также размещалось в старинном дворце, но немного ниже, на самой окраине города.
Штаб сороковой армии, возвышаясь над окрестностями, стоял на живописном холме, окруженном парками и аллеями. Внешний вид портили маскировочные сети, блиндажи, окопчики, капониры и понастроенные модули-казармы. Вокруг была натянута колючая проволока, накренились уродливые заборы, всюду торчали таблички «Осторожно! Мины», «Прохода нет», «Мины», «Стой! Граница поста».
Мне было не до обзоров и экскурсий. Мы с Мелещенко, озираясь по сторонам и расспрашивая дорогу, двинулись к КПП.
Автоматчик, дневальный по КПП, ничего вразумительного объяснить не мог, зная только размещение своего батальона охраны.
Дежурный небрежно махнул рукой в сторону домиков и объяснил, что до полка рукой подать и можно пешком добраться при желании.
- Пойдете по дороге до перекрестка и налево, мимо музея, вдоль забора. Там прямо, прямо, мимо зенитного полка и упретесь в КПП. Только с дороги не сходите на обочину, за канавой «паутина» растянута и все кюветы заминированы. Либо без ног останетесь, либо вообще погибните. А хотите, ждите машину, может, кто и подъедет. А идти километра два всего-то.
Солнце пекло, и болтаться туда-сюда возле шлагбаума быстро надоело.
- Николай! Пойдем пешком, а то совсем изжаримся. Есть охота, в полку хоть накормят.
- Пойдем, - вздохнул Мелещенко, - только не беги, пойдем не спеша.
- Туфли и брюки быстро покрылись толстым слоем придорожной пыли, но идти было гораздо веселей, чем топтаться на месте.
Мы миновали продуктовый «дукан» (афганский магазинчик), продавец покричал, приглашая зайти, но денег у нас не было. А жаль. На импровизированном прилавке стояли кока-кола, фанта, лежали арбузы, дыни. Жажда только усилилась. Вдоль дороги бегали оборванные? грязные мальчишки и швыряли камни вслед проезжающим машинам.
- Дикари, - улыбнулся Мелещенко. - Интересно, что орут эти туземцы? Наверное, матерятся.
- Наверное. Главное, чтоб в нас камни не кидали.
За поворотом вытянулась прямая как стрела дорога, а вдалеке были видны вышки и заборы наших частей.
Медленно идти не получалось. Злые нищие мальчишки кидали издалека камни, мужчины угрюмо смотрели на нас - все это ускорило переход к полку. Не сговариваясь, мы не шли, а почти бежали.
Вот такая вышла прогулка.
***
Переступив порог КПП полка, я увидел асфальтированную дорогу, бетонные дорожки, вдоль них ровненько посаженные березки, БМП на постаменте из камня.
Н-н-да, дела. Рядами стояли щитовые домики, романтики палаток не присутствовало. Огромный заасфальтированный плац привел в еще большее уныние. Ангары-столовые, большой клуб, фонарные столбы с освещением. Это куда же я попал?
Тут, наверное, сплошная показуха, а войны и не будет. Стоило ли ехать «за речку», этого и в Союзе хватает. Вот не повезло, а ведь должен был ехать в Шиндант. Что потом расскажешь об Афгане? Как маршировал по плацу?
Колян радостно потер руки:
- Вот это да! Попали в хорошее место, - и сжал мои плечи. - Служба как на Родине! Все цивильно!
Мое настроение было прямо противоположным. Хотелось в какую-нибудь дыру, чтоб подальше от начальства, поменьше парадности, побольше войны. Так и басмачей не увижу.
Дежурный по полку, рассмотрев предписания, отправил в строевую. Строевик удивленно посмотрел на нас и спросил: откуда мы взялись.
- Откуда? Служить прибыли к вам в полк!
- Да я понимаю, что не плясать. Как вы тут очутились?
- Как, как, пешком, - продолжал кипятиться Николай, явно опасаясь, что могут отправить в другое место, а ведь ему по предписанию предназначалась какая-то далекая дыра.
- Пешком у нас не ходят. Пешком у нас в покойников превращаются и в цинковом гробу потом едут. У нас для этого машины, БМП, БТРы ходят, вертолеты летают! Ясно?
- Ясно. Мы туда попали или не туда? - с надеждой спросил я.
- Туда, туда. Заменщики заждались уже, где были-то?
- Да, мы вообще не сюда планировались, - попытался я ухватиться за последнюю соломинку. (Не нравилось мне тут!)
- Не туда, не сюда! А будете служить здесь! В героическом восьмидесятом мотострелковом полку.
- Кроме асфальта и фонарей, я ничего героического не видел.
- Эх, «зелень»! У нас в полку служили два Героя Советского Союза!
- Давно, наверное, это было, - ехидно продолжал я разговор.
Колян тем временем больно ткнул меня локтем по ребрам и зашипел:
- Молчи, место хорошее, еще отправят обратно.
- Так, разговорчивые! Шагайте в курилку, сейчас заберут те, кто вас так долго ждал. Идете в первый батальон: один, - и ткнул в меня, - в первую роту, другой - в третью мотострелковую роту.
- Крыса штабная! - шипел, сидя на лавочке, Николай. - Ты видел его харю? Боевой офицер! Вояка! Из штаба, наверное, даже на плац не выползает!
- Да! Не нравится мне тут! Выпьют кровушки и нервов попортят! - поддержал я.
- Зато живы будем! Лучше плац истоптать, чем пулям кланяться. Николай сменил возмущение на счастливое умиление и сказал:
- А я уже думал: пропал Микола! Загубили! Нет, мы еще поживем, послужим.
К нам в беседку спешили два офицера, мчались, как два разъяренных бизона.
- Кто меняет старшего лейтенанта Алексеева?
- Ну, я, лейтенант Никифор Ростовцев, - ответил я и оказался в его объятьях.
- Мужики, где вы были так долго? Федор Алексеев, - представился он в ответ.
- Да, мы вообще не сюда шли, - ответил, вздыхая, я.
- А теперь повезло и попали сюда, - подытожил Микола. - И мне здесь нравится, цивилизованно все. Тишина, порядок.
- Да, сейчас тишина, - усмехнулся второй офицер. - А вот батальон вернется с боевых, и жизнь закипит.
- А меня зовут Сергей Никитин. Я из третьей роты, замполит. Ты меня меняешь? - ткнул он пальцем в Николая.
- Да, я, - ответил Микола и осторожно поинтересовался:
- А на каких таких боевых батальон?
- На обыкновенных боевых. Все в рейде, возле Пагмана воюют.
- А где это?
- Да тут рядом с городом.
- А, возле Кабула, это хорошо, что недалече, - вновь довольно вздохнул Никола.
- Да тут в окрестностях Кабула накостыляют еще больше, чем вдали от него. Особенно в Баграмской «зеленке» или в Чарикаре, - ответил Алексеев.
- Вот те на! - выдохнул Микола и выпучил глаза, он побагровел и надулся.
- Колян, спусти воздух, лопнешь! - воскликнул я и хлопнул его по спине. На душе стало веселей. Значит, и здесь воюют.
- Так что, батальон боевой? - радостно спросил я.
- Еще какой боевой! А мы, наконец-то, домой едем - замена! Хватит, навоевались! Пошли в модуль койки делить.
Мы побрели в щитовой домик, Мелещенко шел, едва шаркая ногами, плечи опущены, в глазах тоска. Веселое настроение улетучилось без следа, мое же, наоборот, улучшилось. Все ж пореже буду топать по этому плацу. Хорошо!
Вот и пришли. Нас посадили в захламленной комнате за стол, а сами заменщики забегали, засуетились, принялись трясти какими-то неизвестными иностранными деньгами. В комнату входили и выходили люди, здоровались, смеялись, чему-то радовались. Жара стояла неимоверная - зашумело в голове и заломило в висках. Год адаптации в Туркмении спасал, но не совсем. Окна в комнате были заклеены фольгой, и поэтому, чтобы не сидеть в полумраке, под потолком одиноко и уныло горела засиженная мухами лампочка.
Суета продолжалась уже больше часа. Комната была большая, в ней стояли восемь кроватей, в центре - огромный стол, несколько шкафов и тумбочек. Мы потихоньку перебрались на чью-то кровать и принялись дремать. Полуденный зной сморил меня, и сквозь липкую дремоту через пелену полузакрытых глаз видно было, как стол постепенно заполняется банками, бутылками, тарелками, что-то непрерывно резали, раскладывали, что-то открывали.
Постепенно я очнулся и стряхнул сон.
- Колян, давай за вещами сгоняем на пересылку?
- Давай. А может, зря их попрем: окажется, что все ж не в этот полк? - с чуть ощутимой надеждой в голосе ответил Микола.
- Нет, не окажется. Они, видишь, уже в нас так вцепились, что не отдадут никому, ни под каким предлогом.
- Мужики! А вещи наши на пересылке, забрать как?
- Да к черту их. Что там?
- Как что, шинели, форма всякая, - ответил я.
- К черту! На хрена тебе здесь шинели. Вы, может, еще и парадки привезли?
- Ага! Даже парадную шинель. Сказали брать все.
- Вот дают штабы! Армия пять лет воюет, а их все по полной форме присылают сюда. Мудаки тыловые. На хрена они вам сегодня, потом как-нибудь заберете, - высказался Алексеев.
- Да! Когда на партучет в дивизию поедете, тогда и возьмете, - поддержал заменщик Миколы.
- Да там водка, - вздохнул Колян.
- И у тебя тоже? - спросил Алексеев, с надеждой глядя на меня.
- Ну да! По пузырю!
- Не выжрали? Молодцы! Орлы! Ну, это другой разговор. Сейчас транспорт организуем!
Через полчаса мы тряслись в клубной машине с пухлым начальником клуба, который мчался за своей заменой на пересылку и при этом возмущался:
- Представляете! Неделю лежит себе на койке и в ус не дует, а я тут извожусь! Парится. Я ему сейчас устрою веселую жизнь!
На пересылке мы забрали свои чемоданы, послали подальше прапора-коменданта, который попытался продолжить нас поучать на примере своего огромного боевого «пересылочного» опыта.
Два капитана бродили в обнимку вокруг машины, и один был счастлив, а другой - несколько смущен и растерян.
- Сергей! Стол ждет! Представляете, лейтенанты, мы с ним в одном батальоне учились!
- Меня, кстати, Володей зовут.. Старый начальник клуба.
- Сергей. Начальник клуба, новый. Из ЛенВО прибыл, а вы откуда? - спросил худощавый капитан в очках.
- Я из ТуркВО, а Микола из Прикарпатского, вчера прилетели. Познакомились, поздоровались и в машину. Машина обратно не ехала, а летела!
- Никифор, - позвал меня Микола. - Я одну бутылку достану, а вторую с ротным надо будет выпить.
- Конечно. Так и говорим, что у нас всего по одной, а то парни с боевых действий придут, а мы с тобой пустые.
- Интересно, а почем тут спиртное и есть ли оно вообще? - задумчиво произнес Коля.
***
К нашему приезду застолье уже началось, и мест почти не было.
- Ребята! Скорей сюда, по правую руку. Мы вас уже ни на шаг от себя, чтоб не украли.
Все пьяно заржали.
Водка из чемоданов под крики «Ура!» перекочевала на стол. За столом таких приезжих, как мы, было еще пятеро: начальник клуба, два взводных из роты Миколы, новый командир разведроты и минометчик.
Участниками застолья оказались зам. начальника штаба полка, который в штабе поучал нас насчет сухого закона на войне, строевик и много незнакомых офицеров. Сидели пара помятых теток, какие-то гражданские личности.
Все орали что-то друг другу, чокались, пили, курили.
В течение первого часа все было более-менее организованно, а потом начался полный хаос. Ветераны поучали нас, как жить. С нами кто-то знакомился, кто-то что-то говорил. Шум, гам, сигаретный дым клубился под потолком. Неожиданно заорал японский магнитофон, и все перешло в пьяную анархию.
- Танцы, - завопил кто-то нетрезвым голосом.
Танцы! Громко сказано, ведь они, эти дикие пляски, танцы напоминали отдаленно. Столы совсем уже захламились пустыми бутылками, банками и окурками в тарелках, недоеденными кусками.
- Полк пришел! - раздался истошный вопль из дверного проема. -Ура!!!
Стулья с громким стуком полетели на пол, и все бросились на улицу. Ночной воздух был наполнен клубящейся пылью, стелившейся над расположением полка. Могуче лязгали гусеницы боевой техники, стоял непрерывный рев двигателей. Техника шла краем полка, где-то вдалеке, и за пылью была не видна.
Все куда-то убежали, а на крыльце остались лишь мы, те, кто был в зеленых форменных рубашках - новички. Ребята нервно курили. Я отправился в казарму знакомиться с ротой.
***
Через некоторое время в пустую казарму, по которой я бродил, (казарму роты мне показали по дороге к общежитию, поэтому я знал, где она находится) ввалились несколько грязных пыльных солдат, обвешанных оружием, боеприпасами, вещами. Они уставились на меня как на «марсианина» и, обойдя стороной, водрузили все свое имущество возле коек. Принялись что-то обсуждать.
Откуда-то прибежал маленький прапорщик-армянин и, разоравшись, послал всех прочь. Солдаты начали носить оружие в оружейку, вещи - в каптерку, а бойцы все прибывали. Разгрузившись, они сели по кругу и принялись ужинать.
Кровати были аккуратно заправлены, но без наволочек и простыней. И только на двух были наволочки. Я подошел ближе и увидел на каждой койке фотографии в траурных рамках, а на белых простынях, завернутых уголком, букеты цветов.
Прапорщик спросил:
- Вы кто у нас будете, товарищ лейтенант?
Я ему объяснил, что я новый зам. командира роты по политчасти. Мы пожали друг другу руки.
- Старшина! Это кто? Что случилось? - обратился я с вопросом.
- Ширков и Спица, наводчик-оператор и механик БМП. В прошлом рейде погибли. На Панджшер ходили. Броня сопровождала колонну «наливняков», погибли геройски. Гранатометчики из «зеленки» расстреляли, пять пробоин в бортах. Механик выполз без ног и умер в госпитале, а наводчик вел огонь из горящей машины и стрелял, пока не взорвалась башня. По полгода всего прослужили в части, весной пришли. Первые потери в этом году в роте.
Старшина вздохнул и нервно постучал по ладони плеткой.
- Новый ротный пришел из дорожного охранного батальона, принес несчастье. Фамилия предыдущего командира - Беда, но он был очень даже везучим. Из-за баб погорел - сняли. Мои слова командиру роты не передавай. Его, правда, во время обстрела не было, пехота сидела вся в горах, а на броне только техник и экипажи, отстреливаться некому.
- И часто такое? - кивнул я в сторону фотографий.
- В батальоне вообще-то часто, а в роте у нас нет. Рота счастливая, умелая. Будем надеяться, что и тебе повезет.
К казарме шли офицеры, и старшина побежал им навстречу. Доложил и кивнул на меня, объяснил, кто я и зачем прибыл.
Среди всех выделялся высокий рыжеволосый капитан, он что-то выговаривал двум лейтенантам. Они хмуро взглянули на меня, и я представился.
- Ну, что ж, уже хорошо! Будет кому с солдатами заниматься и мероприятия проводить, а то все без зама. У твоего предшественника одна замена была на уме, да как барахло скупать, - и он хмуро продолжил:
- А я вот хоть и заменщик, а все в рейды хожу с чокнутым контуженым замом и взводным - «зеленым» лейтенантом. Итак, сейчас быстро знакомимся, укладываешь солдат, завтра на подъем подойдешь, старшине поможешь. Я - Кавун Иван. С остальными знакомься. Прапорщик Федарович, прапорщик Голубев, лейтенант Острогин Сергей. Ну, пока все разговоры отложим. До завтра!
Офицеры, о чем-то переругиваясь, ушли спать, старшина провел проверку, и солдаты захрапели. Был второй час ночи. В казарме клубилась пыль, стоял тяжелый запах пота и грязи. Уныло я побрел в общежитие. Было пусто. Все куда-то убежали. С трудом нашел себе свободную койку, лег и утонул в глубоком сне.
***
Лучи утреннего солнца пробивались сквозь щели в светомаскировке окон. На моих часах было уже время подъема, и я пошел в казарму. Вид у меня был довольно помятый. Брюки помялись, сапоги пропылились, рубашка пропотела, на щеках щетина двух дней (побриться нечем). В общем, даже в зеркало смотреть не было желания. Мне было неуютно, но больше всего угнетала неопределенность. Вещи не разобраны - места нет, ходишь в рубашке как зеленый попугай среди нормально одетых, а я так не люблю выделяться, бросаться в глаза.
Обитатели казармы еще храпели, в том числе и дневальные, я ушел в каптерку к старшине и разбудил его. Взглянув на часы, он с визгом выскочил в коридор и начал орать на бойцов, стоящих в наряде по роте.
Сержантов эти крики и вопли разбудили и завели, они принялись поднимать подчиненных и тоже орать.
Постепенно началась утренняя суета с одеваниями, умываниями, заправкой постелей.
Казарма представляла собой щитовое строение с открытым спальным помещением, оружейной комнатой у входа, тут же находились канцелярия, каптерки, бытовка, умывальник. В конце казармы за спальным помещением - ленинская комната! Ну и ну. И тут плакаты, планшеты, портреты. Я думал, что все будет по-походному, чисто символически, а тут все стационарно сделано - капитально! Мороки будет… Не ожидал, не ожидал.
Старшина позвал в каптерку.
- Лейтенант! Давай знакомиться! Гога Веронян. Старшина этой славной боевой роты. Уже полтора года как в Афгане, скоро домой поеду. Ротный у нас нормальный, тоже ветеран, и ему скоро домой. Он тут четыре месяца, до этого был в третьем батальоне, перевели, когда старого ротного сняли. А Беда теперь зам. начштаба батальона. Взводных пока двое, «зеленые» только-только прибыли.