Стихотворение представляет собой Поэтический монолог, Призванный убедить слушателя в верности избранного лирическим героем пути. Это своеобразная поэтическая декларация, раскрывающая понимание Брюсовым сути и задач поэзии. По контрасту с расплывчатой многогранностью лирического героя Бальмонта лирическое «я» Брюсова наделяется ясностью, конкретностью позиции. Это уверенный в себе человек, не доверяющий чужим призывам, полагающийся на собственный разум. Он гордо отстраняется от мелочности окружающей жизни, уходя мыслью в безграничную даль истории. Вернуть его музу к современности способен только настоящий взрыв социальной стихии, буря борьбы, сила страсти. Мещанской робости Брюсов противопоставляет высокую героику, борьбу на пределе возможностей.
Но чуть только жизнь начинает наполняться героикой борьбы, – продолжает свою декларацию Брюсов в четвертой строфе, – как певец возвращается к бурной современности. И вновь поэзия родственна разящей стали, – с максимальной энергией использует поэт символику в завершающей строфе. Тезис о родственности поэзии и оружия доказан, он отливается теперь в афористическую концовку. Кольцо доказательства замыкается на том же, с чего начинался процесс поэтического размышления, – на образе «кинжала поэзии». Убедительность совершенной работы подчеркнута напоминаниями «как прежде», «снова». Довершает дело двойной повтор союза «затем» – будто последние удары молотка по шляпке загоняемого в доску гвоздя.
Ведущее начало в поэзии Брюсова – мысль. Логика Композиционного построения Стихотворения – это логика обоснования исходного тезиса. Своеобразным дополнительным аргументом оказывается даже эпиграф. Используя строчки лермонтовского стихотворения «Поэт», Брюсов тем самым опирается на освященную временем традицию отношения искусства к жизни. Оттолкнувшись от лермонтовского образа и заявив о родственности поэтического и социального творчества («песня с бурей вечно сестры»), лирический герой Брюсова во второй и третьей строфах анализирует причины собственной социальной индифферентности, разрыва между творчеством и современной жизнью. Уход в «века загадочно былые», ориентация на прошлое вызваны отсутствием в современной жизни творческого начала – страсти, энергии, борьбы.
Современники отмечали отрывистую, «лающую» манеру декламации Брюсовым своих произведений. Ритмические ассоциации при чтении Брюсова -размеренное, уверенное в себе движение, точные, выверенные шаги, устойчивый подъем по ступеням стихов. Уже само чтение стихотворения «Кинжал» вслух может помочь настроиться на восприятие стилевой системы Брюсова.
В полном соответствии с пафосом монолитно-твердых, героических начал человеческого духа – стилистика брюсовского стиха, его лексика, ритмика и фоника (звукопись). Лексика «Кинжала» – звучная, торжественно-приподнятая, близкая высокой ораторской речи. Брюсов в символизме выделялся апелляцией не столько к подсознанию читателей, сколько к его разуму. В этом отношении его творчество наследует принципы традиционной риторической поэтики. В период творческой зрелости Брюсову было чуждо искусство полутонов, оттенков, недоговоренностей в отличие, например, от Анненского.
Важно при этом, что звукопись ни в коей мере не размывает смысловой определенности слов. Напротив, звуковое сопровождение делает утверждаемые тезисы более выпуклыми, даже картинными. В целом фонетика стихотворения обеспечивает ему звонкость, форсированную громкость – те «эстрадные» качества, которые необходимы для овладения вниманием аудитории.
Риторической стилистике Брюсова в полной мере соответствует Ритмика Его стиха. Высшими достоинствами поэзии он считал сжатость и силу, предоставляя нежность и певучесть, как он признавался, Бальмонту. С этим связано пристрастие Брюсова к классическим силлабо-тоническим размерам. В «Кинжале» шестистопный ямб первых трех стихов каждой строфы придает стихотворению упругость и четкость. В заключительном – четвертом стихе строфы – фраза сгущается до афоризма благодаря сокращению числа стоп до четырех.
Стилистические приемы, которые он использовал, должны были гарантировать ясность понимания читателем высказываемой мысли. Вот почему его излюбленным средством становится не ассоциативная метафора, а украшающий Перифраз. Брюсов не говорит, например, «все смирились с насилием», а использует украшающее иносказание «все под ярмом склонили молча выи»; вместо «я обращался к истории» он скажет «я уходил в страну молчанья и могил». Характерно тяготение поэта к Архаизмам и отвлеченным словесным формулам: «былые дни», «строй жизни», «песенник борьбы».
Звукописью Брюсов пользуется гораздо осмотрительнее и скупее, чем Бальмонт. У него не найти завораживающего потока звуковых перекличек. В то же время используемые им ассонансы и аллитерации всегда выверены, всегда отвечают решаемой риторической задаче. Выразительные примеры такой инструментовки – в двух заключительных строфах стихотворения. Строка «Но чуть заслышал я заветный зов трубы» включает эффектную аллитерацию на «з», поддержанную в смежных стихах словами «знамена» и «отзыв». В свою очередь, строчка «Как прежде, пробежал по этой верной стали» дает выверенное сочетание ассонансов (на «е» и «а») с пунктиром «рокочущих» согласных. Чтение этого стихотворения вслух поможет настроиться на восприятие контрастной Бальмонту стилевой системы Брюсова. Это не баюкающе-распевная мелодия бальмонтовской «Фантазии», а энергичная, четко артикулированная поступь брюсовского стихотворения. Заметим, что современники отмечали отрывистую, «лающую» манеру декламации Брюсовым своих стихотворений. При чтении Брюсова у вас наверняка возникли новые ритмические ассоциации: по контрасту с бальмонтовскими переливами и легкоструйностью здесь ощутимо размеренное, уверенное в себе движение, точные, выверенные шаги, устойчивое восхождение по ступеням стихов. Стихотворение представляет собой поэтический монолог, призванный убедить слушателя в правильности избранного лирическим героем пути. Это своеобразная поэтическая декларация, раскрывающая понимание Брюсовым сути и задач поэзии. По контрасту с расплывчатой многогранностью лирического героя Бальмонта лирическое «я» Брюсова отличается ясностью, конкретностью позиции. Это уверенный в себе человек, не доверяющий чужим призывам, полагающийся на собственный разум. Он гордо отстраняется от мелочности окружающей жизни, уходя мыслью в безграничную даль истории. Вернуть его музу к современности способен только настоящий взрыв социальной стихии. Мещанской робости Брюсов противопоставляет высокую героику, борьбу на пределе возможностей. В период расцвета своего таланта - в 1900-е годы - Брюсов часто обращался к древним цивилизациям и мифологии в поисках персонажей, которые могли бы служить идеальными образцами героики («Ассаргадон», «Александр Великий», «Антоний» и др.). Ведущее начало в поэзии Брюсова - мысль. Логика композиционного строения стихотворения - это обоснование исходного тезиса. Своеобразным дополнительным аргументом становится даже эпиграф: используя строчки лермонтовского стихотворения «Поэт», Брюсов тем самым опирается на освященную временем традицию отношения искусства к жизни. Оттолкнувшись от лермонтовского образа и заявив о родственности поэтического и социального творчества («песня с бурей вечно сестры»), Брюсов во второй и третьей строфах анализирует причины собственной социальной индифферентности, разрыва между творчеством и современной жизнью. Уход в «века загадочно былые», ориентация на прошлое вызваны отсутствием в современной жизни творческого начала - страсти, энергии, борьбы. Ho чуть только жизнь начинает наполняться героикой борьбы, продолжает свою декларацию Брюсов в четвертой строфе, как певец возвращается к бурной современности. И вновь поэзия соприродна разящей стали - с максимальной энергией использует он символику в завершающей строфе. Тезис о родственности поэзии и оружия доказан, он отливается теперь в афористическую концовку. Кольцо доказательства замыкается на том же, с чего начинался процесс поэтической рефлексии, - на образе «кинжала поэзии». Убедительность совершенной работы подчеркнута словами-напоминаниями «как прежде», «снова». Довершает дело двойной повтор союза «затем» - будто последние удары молотка по шляпке загоняемого в доску гвоздя. В полном соответствии с пафосом монолитно-твердых, героических начал человеческого духа - стилистика брюсовского стиха, его лексика, ритмика и фоника (звукопись). Лексика «Кинжала» - звучная, торжественно-приподнятая, близкая высокой ораторской речи. В символизме Брюсов выделялся апелляцией не столько к подсознанию читателей, сколько к его разуму. В этом отношении его творчество наследует принципы традиционной риторической поэтики. В отличие от Бальмонта, например, зрелому Брюсову чуждо искусство полутонов, оттенков, недоговоренностей. Стилистические приемы, которые он использует, должны обеспечить ясность понимания читателем высказываемой поэтом мысли. Вот почему его излюбленным средством становится перифраз. Брюсов не говорит, например, «все смирились с насилием», а использует украшающее иносказание «все под ярмом склонили молча выи»; вместо «я обращался к истории» он скажет «я уходил в страну молчанья и могил». Характерно тяготение поэта к архаизмам и отвлеченным словесным формулам-. «былые дни», «строй жизни», «песенник борьбы». Риторической стилистике Брюсова целиком соответствует ритмика его стиха. Высшими достоинствами поэзии он считал сжатость и силу, предоставляя нежность и певучесть, как он признавался, Бальмонту. С этим связано пристрастие Брюсова к классическим силлаботоническим размерам. Шестистопный ямб первых трех стихов каждой строфы придает «Кинжалу» упругость и четкость. В заключительном, четвертом стихе строфы фраза уплотняется до афоризма благодаря сокращению числа стоп до четырех. «Стихи Брюсова, - пишет один из лучших исследователей его творчества, Д. Максимов, - это стихи с развитой упругой мускулатурой... Можно сказать, что Брюсов был поэтом с бронзовым голосом». He менее выразительно характеризовал ритмику Брюсова его современник М. Волошин: «Ритм брюсовского стиха - это... алгебраические формулы, в которые ложатся покорные слова». Звукописью Брюсов пользуется гораздо осмотрительнее и скупее, чем Бальмонт. У него не найти завораживающего потока звуковых перекличек. В то же время использование ассонансов и аллитераций всегда выверено, всегда отвечает поставленной риторической задаче. Обобщим наши наблюдения над поэтической манерой Брюсова. В современной жизни и в глубине веков поэт любит выявлять высокое, достойное, прекрасное - и утверждает эти свойства в качестве устойчивых основ человеческого существования. Образная ткань брюсовского стиха наглядна, его образы - чеканны, полновесны, четко очерчены крепкой графической линией. He случайно современники называли Брюсова поэтом «бронзы и мрамора». В ряду символистов его отличала ориентация не столько на музыкальное начало, сколько на «живопись словом». Строгая организованность, гармоничная уравновешенность, соответствие риторических положений и использованных приемов - вот главное в его поэтике. «Кинжал» Валерий Брюсов
Из ножен вырван он и блещет вам в глаза, Когда не видел я ни дерзости, ни сил, Как ненавидел я всей этой жизни строй, Но чуть заслышал я заветный зов трубы, Кинжал поэзии! Кровавый молний свет, Стихотворение «Кинжал», написанное Валерием Брюсовым в 1903 году, по праву считается образом русского литературного классицизма. Несмотря на то, что поэт имел непосредственное отношение к символизму и предпочитал выражать свои мысли метафорично, в данном случае он отступил от собственных правил. Объясняется это тем, что стихотворение «Кинжал» является своеобразной данью уважения двум великим русским поэтам – Александру Пушкину и Михаилу Лермонтову. Брюсов в своем произведении вновь поднимает тему роли поэта в современном обществе
, которая красной нитью проходит через все творчество Пушкина. Однако при этом в стихотворении ярко прослеживается параллель с лермонтовским «Кинжалом» — острым орудием возмездия, которым, по мнению Брюсова, должен в совершенстве владеть поэт. Пожалуй, здесь автор позволил себе единственную метафору, так как сравнил поэтический дар с кинжалом. Ведь слово может быть не менее грозным и острым оружием, чем клинок. Вопрос лишь в том, заинтересован ли его носитель оттачивать свое умение и доносить до людей скрытый смысл произведений таким образом, чтобы он становился ясен и понятен. Однако если Пушкин и Лермонтов были убеждены, что поэт должен творить для людей, невзирая ни на что, Валерий Брюсов придерживается несколько иного мнения. Он считает, что когда его народ находится под тяжким гнетом, то бессмысленно вести речь о высоких материях
. В этом случае поэт оказывается бессилен что-либо изменить до тех пор, пока люди сами не пожелают избавиться от ярма. Таким образом, автор высказал весьма недвусмысленную точку зрения о том, что поэт должен подчиниться мнению толпы, а не наоборот. Фактически, Брюсов свел к нулю общественно-политическое значение литературы, а для поэта определил роль стороннего наблюдателя, который включается в борьбу только тогда, когда начинаются народные волнения. «Когда все под ярмом клонили молча выи, я уходил в страну молчанья и могил» — этой строчкой автор расписывается в собственном бессилии и невозможности влиять своим творчеством на ход событий. При этом такое право он оставляет за Пушкиным и Лермонтовым, подчеркивая, что «в былые дни» их творчество играло для общества более значимую роль. Более того, автор признается, что при всей свое нелюбви к существующему строю, мелочности и вычурности аристократии, сам он «на зов к борьбе лишь хохотал порой, не веря в робкие призывы»
. Что же изменилось со времен его юности, если вдруг в 1903 году автор утверждает, что «снова я с людьми,- затем, что я - поэт»? Вероятно, столь разительные перемены связаны с назревающей революцией 1905 года, дух которой к этому времени уже явственно витал в воздухе. К тому же, не стоит сбрасывать несомненный дар предвидения, который обладал Валерий Брюсов. Поэтому, предсказывая смену общественно формации, поэт лично для себя сделал выбор в вопросе, чью именно сторону он готов принять. Однако сам себе он не до конца может объяснить, почему и зачем ему нужно быть вместе с народом. Ведь если Пушкин и Лермонтов в свое время являлись своеобразным связующим звеном между различными слоями общества, то Валерий Брюсов себя таковым не считает. Хотя бы уже потому, что своим творчеством он не в состоянии что-либо изменить, и царский режим совершенно не пугают его стихи, лишенные призывов к действию. Отвечая самому себе на вопрос, почему же поэт должен быть с народом, Брюсов находит довольно примитивное объяснение – «затем, что молнии сверкали». При этом автор подчеркивает, что он – «песенник борьбы», в глубине души осознавая, что не может похвастаться дерзостью Пушкина и вольнодумством Лермонтова. Его участь – принять волю народа и раствориться в серой массе, а не возглавить толпу, у которой нет никаких оснований ему подчиняться. Современники отмечали отрывистую, “лающую” манеру декламации Брюсовым своих произведений. Ритмические ассоциации при чтении Брюсова – размеренное, уверенное в себе движение, точные, выверенные шаги, устойчивый подъем по ступеням стихов. Уже само чтение стихотворения “Кинжал” вслух может помочь настроиться на восприятие стилевой системы Брюсова. Стихотворение представляет собой Поэтический монолог, Призванный убедить слушателя в верности избранного лирическим героем пути. Это своеобразная поэтическая декларация, раскрывающая понимание Брюсовым сути и задач поэзии. По контрасту с расплывчатой многогранностью лирического героя Бальмонта лирическое “я” Брюсова наделяется ясностью, конкретностью позиции. Это уверенный в себе человек, не доверяющий чужим призывам, полагающийся на собственный разум. Он гордо отстраняется от мелочности окружающей жизни, уходя мыслью в безграничную даль истории. Вернуть его музу к современности способен только настоящий взрыв социальной стихии, буря борьбы, сила страсти. Мещанской робости Брюсов противопоставляет высокую героику, борьбу на пределе возможностей. Ведущее начало в поэзии Брюсова – мысль. Логика Композиционного построения Стихотворения – это логика обоснования исходного тезиса. Своеобразным дополнительным аргументом оказывается даже эпиграф. Используя строчки лермонтовского стихотворения “Поэт”, Брюсов тем самым опирается на освященную временем традицию отношения искусства к жизни. Оттолкнувшись от лермонтовского образа и заявив о родственности поэтического и социального творчества (“песня с бурей вечно сестры”), лирический герой Брюсова во второй и третьей строфах анализирует причины собственной социальной индифферентности, разрыва между творчеством и современной жизнью. Уход в “века загадочно былые”, ориентация на прошлое вызваны отсутствием в современной жизни творческого начала – страсти, энергии, борьбы. Но чуть только жизнь начинает наполняться героикой борьбы, – продолжает свою декларацию Брюсов в четвертой строфе, – как певец возвращается к бурной современности. И вновь поэзия родственна разящей стали, – с максимальной энергией использует поэт символику в завершающей строфе. Тезис о родственности поэзии и оружия доказан, он отливается теперь в афористическую концовку. Кольцо доказательства замыкается на том же, с чего начинался процесс поэтического размышления, – на образе “кинжала поэзии”. Убедительность совершенной работы подчеркнута напоминаниями “как прежде”, “снова”. Довершает дело двойной повтор союза “затем” – будто последние удары молотка по шляпке загоняемого в доску гвоздя. В полном соответствии с пафосом монолитно-твердых, героических начал человеческого духа – стилистика брюсовского стиха, его лексика, ритмика и фоника (звукопись). Лексика “Кинжала” – звучная, торжественно-приподнятая, близкая высокой ораторской речи. Брюсов в символизме выделялся апелляцией не столько к подсознанию читателей, сколько к его разуму. В этом отношении его творчество наследует принципы традиционной риторической поэтики. В период творческой зрелости Брюсову было чуждо искусство полутонов, оттенков, недоговоренностей в отличие, например, от Анненского. Стилистические приемы, которые он использовал, должны были гарантировать ясность понимания читателем высказываемой мысли. Вот почему его излюбленным средством становится не ассоциативная метафора, а украшающий Перифраз. Брюсов не говорит, например, “все смирились с насилием”, а использует украшающее иносказание “все под ярмом склонили молча выи”; вместо “я обращался к истории” он скажет “я уходил в страну молчанья и могил”. Характерно тяготение поэта к Архаизмам и отвлеченным словесным формулам: “былые дни”, “строй жизни”, “песенник борьбы”. Риторической стилистике Брюсова в полной мере соответствует Ритмика Его стиха. Высшими достоинствами поэзии он считал сжатость и силу, предоставляя нежность и певучесть, как он признавался, Бальмонту. С этим связано пристрастие Брюсова к классическим силлабо-тоническим размерам. В “Кинжале” шестистопный ямб первых трех стихов каждой строфы придает стихотворению упругость и четкость. В заключительном – четвертом стихе строфы – фраза сгущается до афоризма благодаря сокращению числа стоп до четырех. Звукописью Брюсов пользуется гораздо осмотрительнее и скупее, чем Бальмонт. У него не найти завораживающего потока звуковых перекличек. В то же время используемые им ассонансы и аллитерации всегда выверены, всегда отвечают решаемой риторической задаче. Выразительные примеры такой инструментовки – в двух заключительных строфах стихотворения. Строка “Но чуть заслышал я заветный зов трубы” включает эффектную аллитерацию на “з”, поддержанную в смежных стихах словами “знамена” и “отзыв”. В свою очередь, строчка “Как прежде, пробежал по этой верной стали” дает выверенное сочетание ассонансов (на “е” и “а”) с пунктиром “рокочущих” согласных. Важно при этом, что звукопись ни в коей мере не размывает смысловой определенности слов. Напротив, звуковое сопровождение делает утверждаемые тезисы более выпуклыми, даже картинными. В целом фонетика стихотворения обеспечивает ему звонкость, форсированную громкость – те “эстрадные” качества, которые необходимы для овладения вниманием аудитории. (No Ratings Yet) Анализ стихотворения “Кинжал” Брюсова
Стихотворение Валерия Яковлевича Брюсова «Кинжал» – одно из самых обсуждаемых в литературной среде. Оно датировано 1903 годом и вошло в сборник «Венок». Первое десятилетие двадцатого века – сложный и даже переломный период в творчестве русского писателя. В это время наметился и произошел постепенный отход Брюсова от принципов символизма, Валерий Яковлевич все четче стал обозначать свою гражданскую позицию. В начале ХХ века, кроме сборника стихотворений «Венок», выходят одни из лучших книг Брюсова: «Третья Стража» –1900, «Городу и Миру» – 1903, «Все напевы» – 1909. В этих изданиях Брюсов часто обращается к историческим фактам, ищет в героических личностях прошлого примеры для подражания, его интересуют яркие и неординарные поступки. Толчком к новому мировосприятию послужили события, предшествовавшие первой русской революции 1905–1907 годов, а затем и сами битвы за свободу. В это время Брюсов находился в Москве, поэтому был очевидцем многих революционных баталий. Однако они представлялись поэту неким природным катаклизмом, взрывом стихии, которая сметает все на своем пути. Такая народная буря очень захватывала Брюсова, но его мало интересовали последствия. Без всяких сантиментов Валерий Яковлевич заявил об этом в стихотворениях «Грядущие гунны» и «Близким» . Он готов ломать, но строить – нет. Несколько иначе эта позиция обозначена в стихотворении «Кинжал», которое является ярким образчиком гражданской лирики Брюсова. В пяти очень емких и экспрессивных четверостишиях Валерий Яковлевич четко обозначил особенности своей гражданской позиции, постарался дать ответ на вечный вопрос о роли поэта в обществе. Нельзя не заметить, что «Кинжал» Брюсова ассоциируется с «Кинжалом» Пушкина и программным стихотворением Лермонтова «Поэт» . Это очень важный факт, поскольку на знаковых произведениях двух светил русской поэзии было воспитано не одно поколение российского общества. Но «Кинжал» Брюсова интересен нам позицией поэта, которая отличается от гражданских принципов Пушкина и Лермонтова. Если поэты первой половины ХIХ века были глубоко убеждены, что их долг – вести народ за собой, быть знаменосцами во все периоды жизни и творчества, то Брюсов в своих гражданских порывах гораздо рациональнее. Он не видит смысла в постоянном героизме. Валерий Яковлевич в отдельные моменты своей жизни предпочитал уходить «в страну молчанья и могил». Вероятнее всего, так он будет поступать и впредь. Можно, конечно, упрекнуть поэта в том, что он идет за толпой и готов встать в строй лишь тогда, когда призывно зазвучат трубы и развернутся знамена. Но Брюсов честно говорит с читателем, не рвет на груди рубаху и не пытается изображать из себя героя, которым на самом деле не является. В этом стихотворении Брюсов откровенно высказывает свою позицию, как делает это и в других произведениях. Он не стремится казаться лучше, чем есть на самом деле. Поскольку Валерий Брюсов готов к борьбе лишь в особые моменты, то и образ кинжала в этом стихотворении является второстепенным. В трех строфах из пяти речь о клинке вообще не идет. В них Брюсов рассказывает о своем понимании роли поэта в социуме. Обращает на себя внимание пафосная лексика стихотворения. Практически все предложения здесь звучат торжественно, чеканно, как на строевом смотре. Такая речь намного ближе классическим традициям русского стихосложения, чем звуковым и словесным изыскам символистов. Логично предположить, что в «Кинжале» Брюсов сознательно избегает полутонов и намеков, которые были присущи его раннему творчеству в декадентском стиле. В стихотворении «Кинжал» читателю должно быть все предельно ясно. Однако литературные шаблоны и клише также чужды мэтру, поэтому Валерий Брюсов успешно использует перифраз: «когда не видел я ни дерзости, ни сил» или «я уходил в страну молчанья и могил». Ритмика стихотворения «Кинжал» полностью соответствует поэтическим предпочтениям зрелого Брюсова, который высоко ценил силу и емкость строк. Отсюда его явное тяготение к силлабо-тоническим размерам. В первых трех строчках каждой строфы поэт использовал шестистопный ямб, а в заключительной – четырехстопный. Такая ритмическая конструкция придает четверостишиям «Кинжала» упругость и афористичность, которые характерны для всего поэтического наследия Валерия Яковлевича. Не зря ведь многие исследователи творчества Брюсова, в частности Д. Максимов, восхищались выразительной ритмикой его произведений. Литературный путь Брюсова был извилист, сложен и тернист, а отношения с современниками предельно противоречивы. Однако заключительные строки стихотворения «Кинжал» пронизаны оптимизмом: «И снова я с людьми,- затем, что я поэт».
Как и в былые дни, отточенный и острый.
Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,
И песня с бурей вечно сестры.
Когда все под ярмом клонили молча выи,
Я уходил в страну молчанья и могил,
В века загадочно былые.
Позорно-мелочный, неправый, некрасивый,
Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой,
Не веря в робкие призывы.
Едва раскинулись огнистые знамена,
Я - отзыв вам кричу, я - песенник борьбы,
Я вторю грому с небосклона.
Как прежде, пробежал по этой верной стали,
И снова я с людьми,- затем, что я поэт,
Затем, что молнии сверкали.Анализ стихотворения Брюсова «Кинжал»
Другие сочинения по теме: