Виталий Бианки - волшебник. Каждый его рассказ наполнен магией. Хотите заглянуть в мир леса, подсмотреть тайны природы, увидеть чудеса в простых вещах? Следуйте за писателем. Написаны рассказы Виталия Бианки легким и красочным языком - можно без труда представит обстановку. Но за ярким описанием - знания биолога и натуралиста. Мягко и бережно Бианки подталкивает к исследованию окружающего мира.
| Название | Время |
| 07:55 | |
| 35:00 | |
| 03:28 | |
| 04:16 |
Для детворы всех возрастов
Бианки подарил людям около трехсот рассказов. Он умел наблюдать мир глазами детей. Благодаря этому дару юные читатели легко подключают воображение, слушая его сказки. В числе его читателей и самые маленькие дети. Для них - миниатюрные юмористические рассказы. В основе - любопытные поучительные приключения. Целый цикл рассказов объединен под общим названием «Мой хитрый сынишка». В центре историй - неугомонный мальчишка, постигающий тайны природы во время прогулок по лесу с отцом.
Детям постарше интересны рассказы Бианки о животных. Все они основаны на лесных «путешествиях». В детстве родители возили Виталия в деревню Лебяжье, где рядом был лес. Сделав свои первые шаги в этой стране, он стал ее преданным поклонником на всю жизнь. Отец научил делать заметки - сохранять наблюдения. Через годы из них получились лесные истории. «Мышонок Пик», «Кто о чем поет» - в каждом мысли о важности знаний о природе.
Хотя считается, что написаны рассказы Бианки для детей, писатель не забыл и о взрослых. В предисловии к одному из изданий он обратился именно к ним. «Я стремился писать таким образом, чтобы сказки были интересны и взрослым. Но сейчас осознал, что творил для взрослых, которые сохранили в душе ребенка». Опытный взгляд разглядит в рассказах Бианки меткие описания и факты. Он часто ездил в научные экспедиции по Центральной России, Северу - поэтому ему было, что сказать.
Сказки-несказки
Есть у Бианки произведения, которые он назвал необычно: сказки-несказки. Никаких фей, скатерти-самобранки и волшебниц в них нет. Но чудес в них даже больше. С обычным задирой-воробьем писатель знакомит так, что читатели лишь удивляются: птичка непростая. Эти рассказы Бианки читать - одно удовольствие. Он переосмысливает сказки. Вместо колобка у него катится по тропинке ежик - колючий бочок.
Писал рассказы Бианки короткие и длинные. Но все они объединены любовью к природе. Этот писатель-анималист создал целое направление в литературе, которое продолжает развиваться. Читатели ответили ему тем же - в прибрежной полосе Финского залива создали природный ландшафт «Поляна Бианки».
Бианки Виталий Валентинович (1894-1959) — русский писатель, автор многих произведений для детей. Абсолютное большинство сказок Бианки посвящены русскому лесу. Во многих из них неоднократно высказывается мысль о важности знаний касающихся живой природы, причем высказывается мягко и бережно, пробуждая в детях тягу к знаниям и исследованию: « », « », « », « », « » и многие другие.
Популярные сказки Бианки Виталия Валентиновича
Сказки и рассказы Виталия Валентиновича Бианки
Виталий Валентинович Бианки родился в Петербурге в 1894 году. Писателя с детства приучали к биологическим наукам, отец постоянно водил его в Зоологический музей, а также поручал писать заметки натуралиста. Бианки проникся любовью к природе еще в детском возрасте, он продолжал делать натуралистические заметки всю оставшуюся жизнь. Чего только не было в его тетрадях: записи о повадках птиц и зверей, охотничьи рассказы, небылицы, а также местные диалекты, касающиеся природы того или иного края.
Писатель очень любил путешествовать и всегда проводил летние месяцы на природе, изучая лесную флору и фауну в самых отдаленных уголках нашей необъят ной родины. Именно поэтому сказки и рассказы Бианки так колоритны и разнообраз ны.
Виталий Валентинович основательно занялся писательской деятельностью в 1922 году. В это время он знакомится с Маршаком, который впоследствии окажет значительное влияние на творчество писателя. Маршак знакомит своего нового друга с Чуковским и Житковым, которые пришли в восторг, услышав сказки и рассказы Бианки. Как раз в тот момент писатель понял, что заметки, которые он так старательно собирал всю жизнь – не были напрасным трудом. Каждая такая запись – повод для новой сказки, или очерка. В скором времени в детском журнале «Воробей» Бианки будет впервые опубликован.
В 1923 году, увидят свет множество книг Виталия Валентиновича, которые затем принесут ему широкую известность: , и многие другие. Через пять лет выйдет самое знаменитое творение Бианки – «Лесная газета», она выпускалась вплоть до 1958 года и была признана образцовым детским произведением. Позднее, в 1932 году, будет выпущен сборник «Лесные были и небылицы», который объединит в себе как ранее написанные сказки и рассказы Бианки , так и новые работы писателя.
Абсолютное большинство сказок и рассказов Виталия Валентиновича посвяще ны русскому лесу. Во многих из них неоднократно высказывается мысль о важности знаний касающихся живой природы, причем высказывается мягко и бережно, пробуждая в детях тягу к знаниям и исследованию.
Бианки умел наблюдать жизнь глазами детей, именно благодаря такому редкому дару любое его произведение читается ребенком легко и непринужденно. Благодаря путешествиям писатель знал очень многое, однако в книгах он концентрирует внимание ребенка только на самых значительных и драгоценных моментах. Сказки и рассказы Бианки крайне увлекательны и разнообразны. Некоторые смешные и веселые, некоторые драматические, а какие-то произведения полны лирического раздумья и поэзии.
Фольклорная традиция сильна во многих произведениях Бианки. Виталий Валентинович дал своим творениям все лучшее, что он смог почерпнуть в народных сказках, байках бывалых охотников и путешественников. Сказки и рассказы Бианки полны юмора и драматизма, они написаны простым и естественным языком, им свой ственна сочность описания и стремительность действия. Любые произведения писателя, будь то сказки, или рассказы, основаны на глубоком научном знании, они оказывают великолепное воспитательное воздействие. Писатель учит детей не только наблюдать за природой, но и стремиться познать ее красоту, а также беречь естественные богатства, столь нужные человеку, особенно в наше непростое время.
Хотя сказки и рассказы Бианки написаны в одном жанре, они весьма разнообразны и совершенно не похожи друг на друга. Это могут быть как коротенькие сказки-диалоги, так и многостраничные повести. Юные читатели, знакомясь с творчеством Виталия Валентиновича, получают свои первые уроки естествознания. Описание в произведениях настолько сочное и красочное, что ребенок без труда сможет представить себе обстановку, либо душевное состояние персонажей.
Для самых маленьких любителей литературы Бианки написал небольшие юмористические рассказы, содержание которых основывается на любопытном, и в тоже время поучительном приключении. Наряду с отдельными произведениями писатель публикует целые циклы рассказов для маленьких, например «Мой хитрый сынишка». Главный герой – любопытный мальчик, который в ходе прогулок с отцом по лесу по стигает лесные тайны и делает для себя множество открытий.
Для более взрослых читателей Виталий Валентинович публикует сборник «Нечаянные встречи», все произведения в котором имеют стройную композицию, поэтический зачин и концовку. Казавшийся вначале бесхитростным, сюжет в окончании заставит читателя в серьез задуматься над тем, что произошло.
В заключение хочется отметить, что сказки и рассказы Бианки подойдут для детей любого возраста, они помогут ребенку не только расширить кругозор, но и разовьют тягу к знаниям. Недаром произведения писателя включены в золотой фонд детской литературы, не только в России, но и за ее пределами.
От осенних дождей разлилась вода в запруде.
По вечерам прилетали дикие утки. Мельникова дочка Анютка любила слушать, как они плещутся и возятся в темноте.
Мельник часто уходил на охоту по вечерам.
Анютке было очень скучно сидеть одной в избе.
Она выходила на плотину, звала: "Уть-уть, уть!" - и бросала хлебные крошки в воду.
Колхозницы Федоры дочурку все Аришкой-Трусишкой звали. До того трусливая была девчонка, - ну, просто ни шагу от матери! И в хозяйстве от неё никакой помощи.
Слышь, Аришка, - скажет, бывало, мать, - возьми ведёрочко, натаскай из пруда воды в корыто: постирать надо.
Аришка уж губы надула.
На широкой-широкой сибирской реке выбирал старик сети, полные рыбой. Внук ему помогал.
Вот набили они лодку рыбой, закинули сети опять и поплыли к берегу. Старик гребёт, внук правит, вперёд глядит. И видит - плывёт навстречу коряга не коряга, словно бы пень, и на нём два больших, как у орла, каменных крыла. Плывёт и громко фыркает…
Испугался внук и говорит:
В кухне на табуретке стояла плоская корзина, на плите - кастрюля, на столе - большое белое блюдо. В корзине были чёрные раки, в кастрюле был кипяток с укропом и солью, а на блюде ничего не было.
Вошла хозяйка и начала:
раз - опустила руку в корзину и схватила чёрного рака поперёк спины;
два - кинула рака в кастрюлю, подождала, пока он сварится, и -
три - переложила красного рака ложкой из кастрюли на блюдо.
Жил Инквой-Бобёр на извилистой лесной речке. Хороша у Бобра хата: сам деревья пилил, сам их в воду таскал, сам стены и крышу складывал.
Хороша у Бобра шуба: зимой тепло, и в воде тепло, и ветер не продувает.
Хороши у Бобра уши: плеснёт в речке рыба хвостом, упадёт лист в лесу - всё слышат.
А вот глаза у Бобра подгуляли: слабые глаза. Подслеповат Бобёр, и на сто коротеньких бобриных шагов не видит.
В густом лесу на горе было темно, как под крышей. Но вот вышла луна из-за тучи, и сейчас же засверкали, заблестели снежинки на ветках, на елях, на соснах и засеребрился гладкий ствол старой осины. У вершины её чернела дыра - дупло.
Вот по снегу мягкими, неслышными прыжками подбежал к осине тёмный длинный зверёк. Остановился, понюхал, поднял кверху острую мордочку. Верхняя губа приподнялась, - мелькнули острые, хищные зубы.
Это куница - убийца всех мелких лесных зверей. И вот она, чуть шурша когтями, бежит уже вверх по осине.
Вверху из дупла высунулась усатая круглая головка. Через миг голубой зверёк уже бежал по суку, осыпая снег на ходу, и легко прыгнул на ветку соседней сосны.
Но как ни легко прыгнул голубой зверёк, ветка качнулась, - куница заметила. Она согнулась в дугу, как натянутый лук, потом выпрямилась - и стрелой перелетела на качавшуюся ещё ветку. Куница понеслась вверх по сосне - догонять зверька.
Прошёл месяц, снег совсем почти стаял и все канавки в лесу разлились в целые ручьи. В них громко кричали лягушки.
Раз мальчик подошёл к канаве. Лягушки сразу замолчали - бульк-бульк-бульк! - попрыгали в воду.
Канава была широка. Мальчик не знал, как через неё перебраться. Он стоял и думал: «Из чего бы тут сделать мостик?»
Понемногу из воды стали высовываться треугольные головы лягушек. Лягушки со страхом пучеглазились на мальчика. Он стоял неподвижно.
Прилетела красавица Весна на лебединых крыльях, - и вот стало шумно в лесу! Снег рушится, бегут-журчат ручьи, льдинки в них позванивают, в ветвях ветер насвистывает. И птицы, птицы щебечут, поют-заливаются, ни днём, ни ночью покоя не знают!
А Дед Мороз недалёко ушёл, - он всё слышит.
«То ли дело, - думает, - при мне было. Тишина в лесу, только деревья покряхтывают. Поди, всем надоел весенний-то гам. Будут рады теперь, коли вернусь».
Пробрался ночью в лес, схоронился под тёмной елью.
Вот зорька занялась. И слышит Дед Мороз: бежит по лесу Заяц, притоптывает, в голос кричит.
«Плохо пришлось Заиньке, - думает Дед Мороз. - Снег-то, почитай, весь сошёл, земля серая, а он беленький, - всяк его видит-ловит. Совсем ополоумел косой со страху».
Злой голой осенью вот уж плохо стало жить лесному зверю! Плачет Заяц в кустах:
Холодно мне, Заиньке, страшно мне, беленькому! Все кусты облетели, вся трава полегла, - негде мне от злых глаз схорониться. Надел шубку беленькую, а земля черным-черна, - всяк меня видит издалека, всяк меня гонит-ловит. Пропала моя головушка! - Помните, девочки, - говорила мать, уходя из дому, - можете бегать где хотите - и во дворе, и в саду, - только к Зелёному пруду не подходите.
Девочки и сами побаивались ходить к Зелёному пруду: про это место рассказывали страшное.
Зелёный пруд был в самом дальнем, в самом тёмном углу сада. Кругом него стояли великаны-ели. Они растопырили над прудом мохнатые лапы и не пропускали к нему солнечный свет.
Мать говорила, что вода в Зелёном пруду вредная: напьёшься - заболеешь и умрёшь. Говорила, что на дне пруда ил и тина: попадёшь ногой - и начнёт тебя всасывать, всасывать - и засосёт с покрышкой.
Произведения разбиты на страницыСказки и рассказы Бианки Виталия
Целых тридцать пять лет Виталий Бианки писал о лесе. Этот термин часто можно было встретить в заголовках его книг: "Лесные домишки" или "Лесные разведчики". Сказки, повести, рассказы Бианки довольно-таки своеобразно соединили в своём содержании поэзию и точное знание. Свои последние сказки Бианки даже называл необычно: сказки-несказки . В них нет волшебниц и фей или скатерти самобранки, но чудес там порой даже больше. О самом обыкновенном воробье Виталий Бианки мог так написать, что мы только успеваем удивляться: оказывается, птичка совсем не проста. Всё-таки удалось В. Бианки найти необыкновенные слова, которые "преобразовали" прекрасныйлесной мир. В нашем сборнике вы можете читать рассказы Бианки , весь список онлайн абсолютно бесплатно.
За 35 лет писательской работы Бианки написал более 300 рассказов, повестей, сказок и очерков. Всю свою жизнь он вел натуралистические заметки и дневники, отвечал на огромное количество писем читатейлей. Рассказы Виталия Бианки были изданы суммарным тиражом более 40 миллионов экземпляров, были переведены на разныеязыки мира.
Кто чем поёт?
Слышишь, какая музыка гремит в лесу?
Слушая её, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется. Только не у каждого голос есть.
Лягушки на озере начали ещё с ночи.
Надули пузыри за ушами, высунули головы из воды, рты приоткрыли...
«Ква-а-а-а-а!..» — одним духом пошёл из них воздух.
Услыхал их Аист из деревни. Обрадовался:
— Целый хор! Будет мне чем поживиться!
И полетел на озеро завтракать.
Прилетел и сел на берегу. Сел и думает:
«Неужели я хуже лягушки? Поют же они без голоса. Дай-ка и я попробую».
Поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другую, — то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и только! Так разошёлся, что и про завтрак свой забыл.
А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
И придумала: «Дай-ка на воде сыграю!»
Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошёл по озеру громкий гул:
«Прумб-бу-бу-бумм!..» — словно бык проревел.
«Вот так песня! — подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. — Инструмент-то у меня найдётся: чем дерево не барабан, а нос мой чем не палочка?»
Хвостом упёрся, назад откинулся, размахнулся головой — как задолбит носом по суку!
Точь-в-точь — барабанная дробь.
Вылез из-под коры Жук с предлинными усами.
Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жёсткая шея — тоненький-тоненький писк послышался.
Пищит усач, а всё напрасно: никто его писка не слышит. Шею натрудил — зато сам своей песней доволен.
А внизу, под деревом, из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок.
Вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жёсткими крылышками, словно струна гудит.
Разбудила шмелиная песня зелёную Саранчу в траве.
Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у неё на крылышках, а вместо смычков — длинные задние лапки коленками назад. На крыльях — зазубринки, а на ножках зацепочки.
Трёт себя Саранча ножками по бокам, зазубринками зацепочки задевает — стрекочет.
Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
«Эх, — думает долгоносый Бекас под кочкой, — надо и мне спеть! Только вот чем? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится, крылышки не годятся, лапки не годятся... Эх! Была не была, — полечу, не смолчу, чем-нибудь да закричу!»
Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост раскрыл веером, выпрямил крылышки, перевернулся носом к земле и понёсся вниз, переворачиваясь с бока на бок, как брошенная с высоты дощечка. Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие пёрышки ветром перебирает.
И слышно с земли: будто в вышине барашек запел, заблеял.
А это Бекас.
Отгадай, чем он поёт? Хвостом!
Красная горка
Чик был молодой красноголовый воробей. Когда ему исполнился год от рождения, он женился на Чирике и решил зажить своим домком.
— Чик, — сказала Чирика на воробьином языке, — Чик, а где же мы устроим себе гнездо, ведь все дупла в нашем саду уже заняты.
— Эка штука! — ответил Чик, тоже, конечно, по-воробьиному. — Ну, выгоним соседей из дому и займём их дупло.
Он очень любил драться и обрадовался такому удобному случаю показать Чирике свою удаль. И, раньше чем робкая Чирика успела его остановить, он сорвался с ветки и помчался к большой рябине с дуплом. Там жил его сосед — такой же молодой воробей, как Чик.
Хозяина около дома не было.
«Заберусь в дупло, — решил Чик, — а когда прилетит хозяин, буду кричать, что он хочет отбить у меня дом. Слетятся старики — и вот зададим соседу!»
Он и забыл совсем, что сосед женат и жена его уже пятый день мастерит гнездо в дупле.
Только Чик просунул в дырку голову — рраз! — кто-то больно щёлкнул его по носу. Пискнул Чик и отскочил от дупла. А сзади уже мчался на него сосед. С криком сшиблись они в воздухе, упали на землю, сцепились и покатились в канаву. Чик дрался на славу, и соседу его приходилось уже плохо. Но на шум драки со всего сада слетелись старики воробьи. Они сейчас же разобрали, кто прав, кто виноват, и задали Чику такую трёпку, что он не помнил, как и вырвался от них.
В себя пришёл Чик в каких-то кустах, где прежде ему никогда не случалось бывать. Все косточки у него ныли.
Рядом с ним сидела перепуганная Чирика.
— Чик! — сказала она так грустно, что он, верно бы, расплакался, если б только воробьи умели плакать. — Чик, мы теперь никогда больше не вернёмся в родной сад! Где мы выведем теперь детей?
Чик и сам понимал, что ему нельзя больше попадаться на глаза старикам воробьям: они забьют его насмерть. Всё-таки он не хотел показать Чирике, что трусит. Поправил клювом свои растрёпанные пёрышки, немножко отдышался и сказал беспечно:
— Эка штука! Найдём себе другое место, ещё получше.
И они отправились куда глаза глядят — искать себе новое место для житья.
Только вылетели они из кустов, как очутились на берегу весёлой голубой реки. За рекой поднималась высокая-высокая гора из красной глины и песка. Под самой вершиной обрыва виднелось множество дырок и норок. У больших дырок сидели парочками галки и рыжие соколки-пустельги; из маленьких норок то и дело вылетали быстрые ласточки-береговушки. Целая стая их лёгкой тучкой носилась над обрывом.
— Смотри, как у них весело! — сказала Чирика. — Давай и мы устроим себе гнездо на Красной горке.
Чик с опаской поглядел на соколков и галок. Он думал: «Хорошо береговушкам: они сами копают себе норки в песке. А мне чужое гнездо отбивать?» И снова у него заныли сразу все косточки.
— Нет, — сказал он, — тут мне не нравится: такой шум, прямо оглохнуть можно.
Чик и Чирика опустились на крышу сарая. Чик сразу заметил, что тут нет ни воробьёв, ни ласточек.
— Вот где житьё-то! — радостно сказал он Чирике. — Гляди, сколько разбросано по двору зерна и крошек. Мы будем тут одни и никого к себе не пустим.
— Чш! — шикнула Чирика. — Смотри, какое страшилище там, на крыльце.
И правда: на крыльце спал толстый Рыжий Кот.
— Эка штука! — храбро сказал Чик. — Что он нам сделает? Гляди, вот как я его сейчас!..
Он слетел с крыши и так стремительно понёсся на Кота, что Чирика даже вскрикнула.
Но Чик ловко подхватил у Кота из-под носа хлебную крошку и — раз-раз! — опять уже был на крыше.
Кот даже не шевельнулся, только приоткрыл один глаз и зорко поглядел на забияку.
— Видела? — хвастал Чик. — А ты боишься!
Чирика не стала с ним спорить, и оба принялись искать удобное место для гнезда.
Выбрали широкую щель под крышей сарая. Сюда принялись они таскать сначала солому, потом конский волос, пух и перья.
Не прошло и недели, как Чирика положила в гнездо первое яичко — маленькое, всё в розовато-бурых пестринках. Чик был так рад ему, что сложил даже песенку в честь своей жены и самого себя:
Чирик, Чик-чик,
Чирик, Чик-чик,
Чики-чики-чики-чики,
Чики, Чик, Чирик!
Песенка эта решительно ничего не значила, зато её так удобно было распевать, прыгая по забору.
Когда в гнезде стало шесть яичек, Чирика села их высиживать.
Чик полетел собирать для неё червячков и мух, потому что теперь её надо было кормить нежной пищей. Он замешкался немного, и Чирике захотелось поглядеть, где он.
Только она высунула нос из щели, как с крыши протянулась за ней рыжая лапа с растопыренными когтями. Рванулась Чирика — и целый пучок перьев оставила в когтях у Кота. Ещё чуть-чуть — и была бы её песенка спета.
Кот проводил её глазами, запустил в щель лапу и выволок разом всё гнездо — целый ком соломы, перьев и пуха. Напрасно кричала Чирика, напрасно подоспевший Чик смело кидался на Кота — никто не пришёл им на помощь. Рыжий разбойник преспокойно съел все шесть их Драгоценных яичек. Ветер поднял пустое лёгкое гнездо и скинул его с крыши на землю.
В тот же день воробьи навсегда покинули сарай и переселились в рощу, подальше от Рыжего Кота.
В роще им скоро посчастливилось найти свободное дупло. Они снова принялись таскать солому и целую неделю трудились, строили гнездо. В соседях у них жили толстоклювый Зяблик с Зяблихой, пёстрые Мухолов с Мухоловкой и франтоватый Щегол со Щеглихой. У каждой пары был свой дом, пищи хватало всем, но Чик успел уже подраться с соседями — просто так, чтобы показать им, какой он храбрый и сильный.
Только Зяблик оказался посильней его и хорошо потрепал забияку. Тогда Чик стал осторожней. Он уже не лез в драку, а только топорщил перья и задиристо чирикал, когда мимо пролетал кто-нибудь из соседей. За это соседи на него не сердились: они и сами любили похвастать перед другими своей силой и удалью.
Жили спокойно, пока вдруг не стряслась беда.
— Скорей, скорей! — крикнул Чик Чирике. — Слышишь: Зяблик запинькал — опасность!
И правда: кто-то страшный к ним приближался. После Зяблика закричал Щегол, а там и пёстрый Мухолов. Мухолов жил всего за четыре дерева от воробьёв. Если уж он увидел врага — значит, враг был совсем близко.
Чирика вылетела из дупла и села на ветку рядом с Чиком. Соседи предупредили их об опасности, и они приготовились встретить её лицом к лицу.
В кустах мелькнула пушистая рыжая шерсть, и лютый враг их — Кот — вышел на открытое место. Он видел, что соседи уже выдали его воробьям и ему теперь не поймать Чирику в гнезде. Он злился.
Вдруг кончик его хвоста зашевелился в траве, глаза прищурились: Кот увидел дупло. Что же, ведь и полдюжины воробьиных яиц — неплохой завтрак. И Кот облизнулся. Он вскарабкался на дерево и запустил в дупло лапу.
Чик и Чирика подняли крик на всю рощу. Но и тут никто не пришёл к ним на помощь. Соседи сидели по своим местам и громко кричали от страха. Каждая пара боялась за свой дом.
Кот зацепил когтями гнездо и вытащил его из дупла.
Но в этот раз он пришёл слишком рано: яиц в гнезде не оказалось, сколько он ни искал.
Тогда он кинул гнездо и сам спустился на землю. Воробьи провожали его криком.
У самых кустов Кот остановился и обернулся к ним с таким видом, точно хотел сказать: «Погодите, миленькие, погодите! Никуда вы от меня не денетесь! Устраивайте себе новое гнездо, где хотите, выводите птенцов, а я приду и слопаю их, да и вас заодно».
И он так грозно фыркнул, что Чирика вздрогнула от страха. Кот ушёл, а Чик с Чирикой остались горевать у разорённого гнезда. Наконец Чирика сказала:
— Чик, ведь через несколько дней у меня непременно будет новое яичко. Летим скорей, найдём себе местечко где-нибудь за рекой. Там уж Кот не достанет нас.
Она и не знала, что через реку есть мост и что Кот частенько хаживает по этому мосту. Чик этого тоже не знал.
— Летим, — согласился он.
И они полетели.
Скоро очутились они под самой Красной горкой.
— К нам, к нам летите! — кричали им береговушки на своём, на ласточкином языке. — У нас на Красной горке житьё дружное, весёлое.
— Да, — крикнул им Чик, — а сами драться будете!
— Зачем нам драться? — отвечали береговушки. — У нас над рекой мошек на всех хватает, у нас на Красной горке пустых норок много — выбирай любую.
— А пустельги? А галки? — не унимался Чик.
— Пустельги ловят себе в полях кузнечиков и мышей. Нас они не трогают. Мы все в дружбе.
И Чирика сказала:
— Летали мы с тобой, Чик, летали, а краше этого места не видели. Давай тут жить.
— Что ж, — сдался Чик, — раз норки у них есть свободные и драться никто не будет, можно попробовать.
Подлетели они к горе, и верно: ни пустельги их не тронули, ни галки. Стали норку себе по вкусу выбирать: чтобы и не очень глубокая была, и вход пошире. Нашлись такие две рядом.
В одной они гнездо выстроили и Чирика высиживать села, в другой Чик ночевал. У береговушек, у галок, у соколков — у всех давно уже вывелись птенцы. Одна Чирика терпеливо сидела в тёмной своей норке. Чик с утра до ночи таскал ей туда еду. Прошло две недели. Рыжий Кот не показывался. Воробьи уж и забыли о нём.
Чик с нетерпением ждал птенцов. Каждый раз, как притаскивал он Чирике червяка или муху, он спрашивал её:
— Тукают?
— Нет ещё, не тукают.
— А скоро будут?
— Скоро, скоро, — терпеливо отвечала Чирика.
Однажды утром Чирика позвала его из норки:
— Лети скорей: один тукнул!
Чик сейчас же примчался в гнездо. Тут он услышал, как в одном яйце птенчик чуть слышно тукал в скорлупу слабым клювиком. Чирика осторожно помогла ему: надломила скорлупку в разных местах.
Прошло несколько минут, и птенчик показался из яйца — крошечный, голый, слепой. На тоненькой-тоненькой шейке моталась большая голая голова.
— Да какой он смешной! — удивился Чик.
— Совсем не смешной! — обиделась Чирика. — Очень хорошенький птенчик. А тебе нечего тут делать, бери вот скорлупки да закинь их куда-нибудь подальше от гнезда.
Пока Чик относил скорлупки, выклевался второй птенчик и начал постукивать третий.
Вот тут-то и началась тревога на Красной горке. Из своей норки воробьи услышали, как пронзительно вдруг закричали ласточки.
Чик выскочил наружу и сейчас же вернулся с известием, что Рыжий Кот карабкается по обрыву.
— Он видел меня! — кричал Чик. — Он сейчас будет здесь и вытащит нас вместе с птенцами. Скорей, скорей летим прочь отсюда!
— Нет, — грустно ответила Чирика. — Никуда я не полечу от маленьких моих птенчиков. Пусть будет, что будет.
И сколько ни звал Чик, она и с места не тронулась.
Тогда Чик вылетел из норки и стал, как сумасшедший, кидаться на Кота. А Кот лез и лез по обрыву. Тучей вились над ним ласточки, с криком летели на выручку к ним галки и пустельги. Кот быстро вскарабкался наверх и уцепился лапой за край норки. Теперь ему оставалось только просунуть другую лапу за гнездом и вытащить его вместе с Чирикой, птенцами и яйцами.
Но в эту минуту одна пустельга клюнула его в хвост, другая — в голову и две галки ударили в спину.
Кот зашипел от боли, повернулся и хотел схватить птиц передними лапами. Но птицы увернулись, и он кубарем покатился вниз. Ему не за что было уцепиться: песок сыпался вместе с ним, и чем дальше, тем скорей, чем дальше, тем скорей...
Птицам стало уже не видно, где Кот: с обрыва неслось только облако красной пыли. Плюх! — и облако остановилось над водой. Когда оно рассеялось, птицы увидели мокрую кошачью голову посредине реки, а сзади поспевал Чик и клевал Кота в затылок.
Кот переплыл реку и выбрался на берег. Чик и тут от него не отстал. Кот был так напуган, что не посмел схватить его, задрал мокрый хвост и галопом помчался домой.
С той поры ни разу не видели на Красной горке Рыжего Кота.
Чирика спокойно вывела шестерых птенцов, а немного погодя и ещё шестерых, и все они остались жить в свободных ласточкиных гнёздах.
А Чик перестал задирать соседей и крепко подружился с ласточками.
Чьи это ноги?
Летал Жаворонок высоко над землёй, под самыми облаками. Поглядит вниз — сверху ему далеко видно — и поёт:
— Я ношусь под облаками,
Над полями и лугами,
Вижу всех, кто подо мной,
Всех под солнцем и луной.
Устал петь, спустился и сел на кочку отдыхать. Вылезла из-под дерева Медянка и говорит ему:
— Сверху ты всё видишь, — это правда. А вот снизу никого не узнаешь.
— Как это может быть? — удивился Жаворонок. — Непременно узнаю.
— А вот иди ложись со мной рядом. Я тебе буду снизу всех показывать, а ты отгадывай, кто идёт.
— Ишь какая! — говорит Жаворонок. — Як тебе подойду, а ты меня ужалишь. Я змей боюсь.
— Вот и видно, что ты ничего земного не знаешь, — сказала Медянка. — Первое — я не змея, а просто ящерица; а второе — змеи не жалят, а кусают. Змей-то и я боюсь, зубы у них такие длинные, и в зубах — яд. А у меня гляди-ка: малюсенькие зубки. Я ими не то что от змеи, от тебя и то не отобьюсь.
— А где же у тебя ноги, если ты ящерица?
— Да зачем мне ноги, если я по земле ползаю не хуже змеи?
— Ну, если вправду ты — безногая ящерица, — сказал Жаворонок, — так мне бояться нечего.
Соскочил с кочки, лапки под себя поджал и лёг рядом с Медянкой. Вот лежат они рядышком. Медянка и спрашивает:
— Ну-ка, ты, верхогляд, узнавай, кто идёт и зачем он сюда пожаловал?
Взглянул Жаворонок перед собой и обмер: идут по земле высоченные ноги, через большие кочки, как через малые комочки земли, шагают, пальцами в землю след вдавливают.
Перешагнули ноги через Жаворонка и пропали: не видать больше.
Медянка на Жаворонка посмотрела и улыбнулась во весь рот. Облизнула сухие губы тонким язычком и говорит:
— Ну, друг, видно, не разгадал ты моей заедки. Кабы ты знал, кто через нас шагнул, так не испугался бы. Я вот лежу и смекаю: две ноги высоких, пальцев на каждой счётом три больших, один маленький. И знаю уж: птица идёт большая, высокая, по земле гулять любит — хороши ходули для ходьбы. Так оно и есть: Журавль это прошёл.
Тут Жаворонок встрепенулся весь от радости: Журавль ему знакомый был. Спокойная птица, добрая — не обидит.
— Лежи, не пляши! — зашипела на него Медянка. —- Гляди: опять ноги идут.
И верно: ковыляют по земле голые ноги, неизвестно чьи. Пальцы словно лоскутами клеёнки обшиты.
— Отгадывай! — говорит Медянка.
Жаворонок думал-думал, — никак не может припомнить, чтобы прежде такие ноги видел.
— Эх ты! — засмеялась Медянка. — Да ведь это совсем просто отгадать. Видишь: пальцы широкие, ноги плоские, по земле идут — спотыкаются. Вот в воде с ними удобно, повернёшь ногу боком — она воду как ножом режет; растопыришь пальцы — и весло готово. Это Чомга-нырец — водяная такая птица — из озера вылезла.
Вдруг упал с дерева чёрный комок шерсти, приподнялся с земли и пополз на локтях.
Присмотрелся Жаворонок, а это вовсе не локти, а сложенные крылья.
Повернулся комок боком — сзади у него цепкие звериные лапки и хвост, а между хвостом и лапками кожа натянута.
— Вот чудеса! — сказал Жаворонок. — Кажется, крылатая тварь, как и я, а на земле узнать её никак не могу.
— Ага! — обрадовалась Медянка. — Не можешь узнать. Хвастался, что под луной всех знаешь, а Летучей-то Мыши и не узнал.
Тут Летучая Мышь вскарабкалась на кочку, расправила крылья и улетела к себе на дерево. А уж из-под земли другие ноги лезут. Страшные лапы: короткие, мохнатые, на пальцах тупые когти, жёсткие ладошки в разные стороны вывернуты. Затрепетал Жаворонок, а Медянка говорит:
— Лежу, гляжу и смекаю: лапы в шерсти — значит, звериные. Короткие, как обрубки, и ладошками врозь, а на толстых пальцах когтищи здоровые. На таких ногах по земле шагать трудно. А вот под землёй жить, землю лапами рыть да назад её за собой отбрасывать — очень даже удобно. Вот вышло у меня: подземный зверь. Крот называется. Гляди, гляди, а то он сейчас опять под землю уйдёт.
Зарылся Крот в землю — и опять нет никого. Не успел Жаворонок в себя прийти, глядь: бегут по земле руки.
— Это что за акробат? — удивился Жаворонок. — Зачем ему четыре руки?
— А по веткам в лесу прыгать, — сказала Медянка. — Ведь это же Белка-Векша.
— Ну, — говорит Жаворонок, — твоя взяла: никого я на земле не узнал. Дай-ка теперь я тебе загадку загадаю.
— Загадывай, — говорит Медянка.
— Видишь в небе тёмную точку?
— Вижу, — говорит Медянка.
— Отгадай, какие у неё ноги?
— Да ты шутишь! — говорит Медянка. — Где ж мне так высоко ноги разглядеть?
— Какие тут шутки! — рассердился Жаворонок. — Уноси свой хвост подобру-поздорову, пока не сгребли тебя эти когтистые лапы.
Кивнул Медянке на прощанье, вскочил на лапки и улетел.
Чей нос лучше?
Мухолов-Тон ко нос сидел на ветке и смотрел по сторонам. Как только полетит мимо муха или бабочка, он сейчас же погонится за ней, поймает и проглотит. Потом опять сидит на ветке и опять ждёт, высматривает. Увидал поблизости дубоноса и стал жаловаться ему на своё горькое житьё.
— Очень уж мне утомительно, — говорит, — пропитание себе добывать. Целый день трудишься-трудишься, ни отдыха, ни покоя не знаешь, а всё впроголодь живёшь. Сам подумай: сколько мошек надо поймать, чтобы сытым быть. А зёрнышки клевать я не могу: нос у меня слишком тонок.
— Да, твой нос никуда не годится! — сказал Дубонос. — То ли дело мой! Я им вишнёвую косточку, как скорлупу, раскусываю. Сидишь на месте и клюёшь ягоды. Вот бы тебе такой нос.
Услыхал его Клёст-Крестонос и говорит:
— У тебя, Дубонос, совсем простой нос, как у Воробья, только потолще. Вот посмотри, какой у меня замысловатый нос! Я им круглый год семечки из шишек вылущиваю. Вот так.
Клёст ловко поддел кривым носом чешуйку еловой шишки и достал семечко.
— Верно, — сказал Мухолов, — твой нос хитрей устроен!
— Ничего вы не понимаете в носах! — прохрипел из болота Бекас-Долгонос. — Хороший нос должен быть прямой и длинный, чтоб им козявок из тины доставать удобно было. Поглядите на мой нос!
Посмотрели птицы вниз, а там из камыша торчит нос длинный, как карандаш, и тонкий, как спичка.
— Ах, — сказал Мухолов, — вот бы мне такой нос!
Поглядел Мухолов и увидал перед собой два замечательных носа: один смотрит вверх, другой — вниз, и оба тонкие, как иголка.
— Мой нос для того вверх смотрит, — сказал Шилонос, — чтоб им в воде всякую мелкую живность поддевать.
— А мой нос для того вниз смотрит, — сказал Кроншнеп-Серпонос, — чтобы им червяков да букашек из травы таскать.
— Ну, — сказал Мухолов, — лучше ваших носов и не придумаешь!
— Да ты, видно, настоящих носов и не видал! — крякнул из лужи Широконос. — Смотри, какие настоящие носы бывают: во-о!
Все птицы так и прыснули со смеху, прямо Широконосу в нос: «Ну и лопата!»
— Зато им воду щелокчить-то как удобно! — досадливо сказал Широконос и поскорей опять кувырнулся головой в лужу.
— Обратите внимание на мой носик! — прошептал с дерева скромный серенький Козодой- Сетконос. — У меня он крохотный, однако служит мне и сеткой, и глоткой. Мошкара, комары, бабочки целыми толпами в сетку-глотку мою попадают, когда я ночью над землёй летаю.
— Это как же так? — удивился Мухолов.
— А вот как! — сказал Козодой-Сетконос, да как разинет зев — все птицы так и шарахнулись от него.
— Вот счастливец! — сказал Мухолов. — Я по одной мошке хватаю, а он ловит их сразу сотнями!
— Да, — согласились птицы, — с такой пастью не пропадёшь!
— Эй вы, мелюзга! — крикнул им Пеликан- Мешконос с озера. — Поймали мошку — и рады. А того нет, чтобы про запас себе что-нибудь отложить. Я вот рыбку поймаю — ив мешок себе отложу, опять поймаю — и опять отложу.
Поднял толстый Пеликан свой нос, а под носом у него мешок, набитый рыбой.
— Вот так нос! — воскликнул Мухолов. — Целая кладовая! Удобней уж никак не выдумаешь!
— Ты, должно быть, моего носа ещё не видал, — сказал Дятел. — Вот, полюбуйся!
— А что же на него любоваться? — сказал Мухолов. — Самый обыкновенный нос: прямой, не очень длинный, без сетки и без мешка. Таким носом пищу себе на обед доставать долго, а о запасах и не думай.
— Нельзя же всё только об еде думать, — сказал Дятел-Долбонос. — Нам, лесным работникам, надо инструмент при себе иметь для плотничьих и столярных работ. Мы им не только корм себе добываем, но и дерево долбим: жилище устраивает и для себя, и для других птиц. Вот у меня какое долото!
— Чудеса! — сказал Мухолов. — Столько носов видел я нынче, а решить не могу, какой из них лучше. Вот что, братцы: становитесь вы все рядом. Я посмотрю на вас и выберу самый лучший нос.
Выстроились перед Мухоловом-Тонконосом Дубонос, Крестонос, Долгонос, Шилонос, Широконос, Сетконос, Мешконос и Долбонос.
Но тут упал сверху серый Ястреб-Крючконос, схватил Мухолова и унёс себе на обед. А остальные птицы с перепугу разлетелись в разные стороны.
Лесные домишки
Высоко над рекой, над крутым обрывом, носились молодые ласточки-береговушки. Гонялись друг за другом с визгом и писком: играли в пятнашки. Была в их стае одна маленькая Береговушка, такая проворная: никак её догнать нельзя было — от всех увёртывается. Погонится за ней пятнашка, а она — туда, сюда, вниз, вверх, в сторону бросится да как пустится лететь — только крылышки мелькают.
Вдруг — откуда ни возьмись — Чеглок-Сокол мчится. Острые изогнутые крылья так и свистят.
Ласточки переполошились: все — врассыпную, кто куда, — мигом разлетелась вся стая.
А проворная Береговушка от него без оглядки за реку, да над лесом, да через озеро!
Очень уж страшная пятнашка Чеглок-Сокол.
Летела, летела Береговушка — из сил выбилась.
Обернулась назад — никого сзади нет. Кругом оглянулась — а место совсем незнакомое. Посмотрела вниз — внизу река течёт. Только не своя — чужая какая-то.
Испугалась Береговушка.
Дорогу домой она не помнила: где ж ей было запомнить, когда она неслась без памяти от страха!
А уж вечер был — ночь скоро. Как тут быть?
Жутко стало маленькой Береговушке. Полетела она вниз, села на берегу и горько заплакала.
Вдруг видит: бежит мимо неё по песку жёлтая птичка с чёрным галстуком на шее.
Береговушка обрадовалась, спрашивает у жёлтой птички:
— Скажите, пожалуйста, как мне домой попасть?
А ты чья? — спрашивает жёлтая птичка.
— Не знаю, — отвечает Береговушка.
— Трудно же будет тебе свой дом разыскать! — говорит жёлтая птичка. — Скоро солнце закатится, темно станет. Оставайся-ка лучше у меня ночевать. Меня зовут Зуёк. А дом у меня вот тут — рядом.
Зуёк пробежал несколько шагов и показал клювом на песок. Потом закланялся, закачался на тоненьких ножках и говорит:
— Вот он, мой дом. Заходи!
Взглянула Береговушка — кругом песок да галька, а дома никакого нет.
— Неужели не видишь? — удивился Зуёк. — Вот сюда гляди, где между камешками яйца лежат.
Насилу-насилу разглядела Береговушка: четыре яйца в бурых крапинках лежат рядышком прямо на песке среди гальки.
— Ну, что же ты? — спрашивает Зуёк. — Разве тебе не нравится мой дом?
Береговушка не знает, что и сказать: скажешь, что дома у него нет, ещё хозяин обидится. Вот она ему и говорит:
— Не привыкла я на чистом воздухе спать, на голом песке, без подстилочки...
— Жаль, что не привыкла! — говорит Зуёк. — Тогда лети-ка вон в тот еловый лесок. Спроси там голубя, по имени Витютень. Дом у него с полом. У него и ночуй.
— Вот спасибо! — обрадовалась Береговушка.
И полетела в еловый лесок.
Там она скоро отыскала лесного голубя Витютня и попросилась к нему ночевать.
— Ночуй, если тебе моя хата нравится, — говорит Витютень.
А какая у Витютня хата? Один пол, да и тот, как решето, — весь в дырьях. Просто прутики на ветви накиданы как попало. На прутиках белые голубиные яйца лежат. Снизу их видно: просвечивают сквозь дырявый пол. Удивилась Береговушка.
— У вашего дома, — говорит она Витютню, — один пол, даже стен нет. Как же в нём спать?
— Что же, — говорит Витютень, — если тебе нужен дом со стенами, лети, разыщи Иволгу. У неё тебе понравится.
И Витютень сказал Береговушке адрес Иволги: в роще, на самой красивой берёзе.
Полетела Береговушка в рощу.
А в роще берёзы одна другой красивее. Искала, искала Иволгин дом и вот, наконец, увидела: висит на берёзовой ветке крошечный лёгкий домик. Такой уютный домик, и похож на розу, сделанную из тонких листков серой бумаги.
«Какой же у Иволги домик маленький! — подумала Береговушка. — Даже мне в нём не поместиться». Только она хотела постучаться, — вдруг из серого домика вылетели осы.
Закружились, зажужжали — сейчас ужалят! Испугалась Береговушка и скорей улетела прочь.
Мчится среди зелёной листвы.
Вот что-то золотое и чёрное блеснуло у неё перед глазами.
Подлетела ближе, видит: на ветке сидит золотая птица с чёрными крыльями.
— Куда ты спешишь, маленькая? — кричит золотая птица Береговушке.
— Иволгин дом ищу, — отвечает Береговушка.
— Иволга — это я, — говорит золотая птица. — А дом мой вот здесь, на этой красивой берёзе.
Береговушка остановилась и посмотрела, куда Иволга ей показывает. Сперва она ничего различить не могла: всё только зелёные листья да белые берёзовые ветви.
А когда всмотрелась, — так и ахнула.
Высоко над землёй к ветке подвешена лёгкая плетёная корзиночка. И видит Береговушка, что это и в самом деле домик. Затейливо так свит из пеньки и стебельков, волосков и шерстинок и тонкой берёзовой кожурки.
— Ух! — говорит Береговушка Иволге. — Ни за что не останусь в этой зыбкой постройке! Она качается, и у меня всё перед глазами вертится, кружится... Того и гляди, её ветром на землю сдует. Да и крыши у вас нет.
— Ступай к Пеночке! — обиженно говорит ей золотая Иволга. — Если ты боишься на чистом воздухе спать, так тебе, верно, понравится у неё в шалаше под крышей.
Полетела Береговушка к Пеночке.
Жёлтая маленькая Пеночка жила в траве как раз под той самой берёзой, где висела Иволгина воздушная колыбелька. Береговушке очень понравился её шалашик из сухой травы и мха.
«Вот славно-то! — радовалась она. — Тут и пол, и стены, и крыша, и постелька из мягких пёрышек! Совсем как у нас дома!»
Ласковая Пеночка стала её укладывать спать. Вдруг земля под ними задрожала, загудела. Береговушка встрепенулась, прислушивается, а Пеночка ей говорит:
— Это кони в рощу скачут.
— А выдержит ваша крыша, — спрашивает Береговушка, — если конь на неё копытом ступит?
Пеночка только головой покачала печально и ничего ей на это не ответила.
— Ох, как страшно тут! — сказала Береговушка и вмиг выпорхнула из шалаша. — Тут я всю ночь глаз не сомкну: всё буду думать, что меня раздавят. У нас дома спокойно: там никто на тебя не наступит и на землю не сбросит.
— Так, верно, у тебя такой дом, как у Чомги» — догадалась Пеночка. — У неё дом не на Дереве — ветер его не сдует, да и не на земле — никто не раздавит. Хочешь, провожу тебя туда?
— Хочу! — говорит Береговушка.
Полетели они к Чомге.
Прилетели на озеро и видят: посреди воды на тростниковом островке сидит большеголовая птица. На голове у птицы перья торчком стоят, словно рожки.
Тут Пеночка с Береговушкой простилась и наказала ей к этой рогатой птице ночевать попроситься.
Полетела Береговушка и села на островок. Сидит и удивляется: островок-то, оказывается, плавучий. Плывёт по озеру куча сухого тростника. Посреди кучи — ямка, а дно ямки мягкой болотной травой устлано. На траве лежат Чомгины яйца, прикрытые лёгкими сухими тростиночками.
А сама Чомга рогатая сидит на островке с краешка, разъезжает на своём судёнышке по всему озеру.
Береговушка рассказала Чомге, как она искала и не могла найти себе ночлега, и попросилась ночевать.
— А ты не боишься спать на волнах? — спрашивает её Чомга.
— А разве ваш дом не пристанет на ночь к берегу?
— Мой дом — не пароход, — говорит Чомга. — Куда ветер гонит его, туда он и плывёт. Так и будем всю ночь на волнах качаться.
— Боюсь... — прошептала Береговушка. — Домой хочу, к маме...
Чомга рассердилась.
— Вот, — говорит, — какая привередливая! Никак на тебя не угодишь! Лети-ка, поищи сама себе дом, какой нравится.
Прогнала Чомга Береговушку, та и полетела.
Летит и плачет без слёз: слезами птицы не умеют плакать.
А уж ночь наступает: солнце зашло, темнеет. Залетела Береговушка в густой лес, смотрит: на высокой ели, на толстом суку выстроен дом.
Весь из сучьев, из палок, круглый, а изнутри мох торчит тёплый, мягкий.
«Вот хороший дом, — думает она, — прочный и с крышей».
Подлетела маленькая Береговушка к большому дому, постучала клювиком в стенку и просит жалобным голоском:
— Впустите, пожалуйста, хозяюшка, переночевать!
А из дома вдруг как высунется рыжая звериная морда с оттопыренными усами, с жёлтыми зубами! Да как зарычит страшилище:
— С каких это пор птахи по ночам стучат, ночевать просятся к белкам в дом?
Обмерла Береговушка — сердце камнем упало- Отшатнулась, взвилась над лесом да стремглав, без оглядки, наутёк.
Летела, летела — из сил выбилась. Обернулась назад — никого сзади нет. Кругом оглянулась, — а место знакомое. Посмотрела вниз — внизу река течёт. Своя река, родная!
Стрелой бросилась вниз к речке, а оттуда — вверх, под самый обрыв крутого берега.
И пропала.
А в обрыве — дырки, дырки, дырки. Это всё ласточкины норки.
В одну из них и юркнула Береговушка. Юркнула и побежала по длинному-длинному, узкому-узкому коридору. Добежала до его конца и впорхнула в просторную круглую комнату.
Тут уже давно ждала её мама.
Сладко спалось в ту ночь усталой маленькой Береговушке у себя на мягкой тёплой постельке из травинок, конского волоса и перьев...
Покойной ночи!
Фомка-разбойник
Широко ходит океанская волна. От гребня до гребня — двести метров. А внизу вода тёмная, непроглядная.
Много рыбы в Ледовитом океане, только ловить её трудно.
Над волнами стаей летают белые чайки: рыбачат.
Часами на крыльях, присесть некогда. Глазами впились в воду: следят, не мелькнёт ли где тёмная спинка рыбы.
Большая рыба — в глубине. Малёк — тот самым верхом ходит, табунами.
Заметила чайка табун. Скользнула вниз. Окунулась, схватила рыбёшку поперёк тела — и опять на воздух.
Увидели другие чайки. Слетелись. Кувыркаются в воду. Хватают. Дерутся, кричат.
Только зря ссорятся: густо малёк идёт. На всю артель хватит.
А волна катит в берег.
В последний раз встала обрывом, лопнула — и гребнем вниз.
Громыхнула галькой, вскинула пеной — и назад в море.
А на грядке — на песке, на гальке — рыбёшка дохлая осталась, ракушка, морской ёж, черви. Тут только не зевай, хватай, а то шальной волной прочь смоет. Лёгкая пожива!
Фомка-разбойник уж тут как тут.
Посмотреть на него — чайка как чайка. И ростом тот же, и лапы с перепонками. Только тёмный весь. А рыбачить не любит, как другие чайки.
Стыдно прямо: пешком по берегу бродит, пробавляется дохлятиной, как ворона какая-нибудь.
А сам то на море, то на берег глянет: не летит ли кто? Любит подраться.
За то и прозвали его разбойником.
Увидал — кулики-сороки на берегу собрались, морские жёлуди с мокрых камней собирают.
Сейчас туда.
В один миг распугал всех, разогнал: моё здесь всё, — прочь.
В траве мышка-пеструшка мелькнула. Фомка на крылья — и туда. Крылья у него острые, быстрые.
Пеструшка — бежать. Катится шариком, спешит к норке.
Не успела! Фомка догнал, стукнул клювом. У пеструшки дух вон.
Уселся, разделал пеструшку. И опять на берег, бродит, дохлятину подбирает, в море поглядывает — на белых чаек.
Вот отделилась одна от стаи, летит к берегу. В клюве — рыбка. Детям несёт в гнездо. Изголодались, поди, маленькие, пока мать рыбачила.
Чайка ближе и ближе. Фомка на крылья — и к ней.
Чайка заметила, чаще крыльями замахала, стороной, стороной забирает.
Клюв у неё занят — нечем защищаться от разбойника.
Фомка за ней.
Чайка ходу — и Фомка ходу.
Чайка выше — и Фомка выше.
Нагнал! Сверху, как ястреб, ударил.
Взвизгнула чайка, однако рыбку не выпускает.
Фомка опять вверх забирает.
Чайка туда, сюда — и мчится изо всех сил.
Да от Фомки не уйдёшь! Он быстрый и вёрткий, как стриж. Опять сверху повис — вот-вот ударит!..
Не выдержала чайка. Закричала от страха — выпустила рыбку.
Фомке только того и надо. Не дал рыбёшке и в воду упасть — подхватил в воздухе и проглотил на лету.
Вкусна рыбка!
Чайка кричит, стонет от обиды. А Фомке что! Знает, что чайке его не догнать. А и догонит — ей же хуже.
Глядит — не летит ли где другая чайка с добычей?
Ждать недолго: одна за другой потянули чайки домой — к берегу.
Фомка им спуску не даёт. Загоняет, замучит птицу, подхватит у неё рыбёшку — и был таков!
Из сил выбились чайки. Опять рыбу высматривай, лови!
А уж дело к вечеру. Пора и Фомке к дому.
Поднялся, полетел в тундру. Там у него гнездо между кочек. Жена детей высиживает.
Прилетел на место, глядит: ни жены, ни гнезда! Кругом только пух летает и скорлупки от яиц валяются.
Глянул вверх, а там вдали чуть маячит на облаке чёрная точка: орлан-белохвост парит.
Понял тут Фомка, кто его жену съел и гнездо разорил. Бросился вверх.
Гнался, гнался — не догнать орла.
Фомка уж задыхаться стал, а тот кругами всё выше, выше поднимается, того и гляди, ещё схватит сверху.
Вернулся Фомка на землю.
Ночевал ту ночь один в тундре, на кочке.
Никто не знает, где у чаек дом. Уж такие птицы. Только и видишь: носятся в воздухе, как хлопья снега, или присядут отдохнуть прямо на волны, качаются на них, как хлопья пены. Так и живут между небом и зыбкими волнами, а дома им точно и не полагается.
Для всех секрет, где они своих детей выводят, только не для Фомки.
На другое утро — чуть проснулся — летит к тому месту, где в океан большая река впадает.
Тут против самого устья реки словно бы громадная белая льдина в океане.
Только откуда же летом льдине взяться?
У Фомки глаз зоркий: видит, что это не льдина, а остров, и сидят на нём белые чайки. Сотни их, тысячи на острове.
Остров песчаный — намела река жёлтого песку, а издали весь белый от птицы.
Над островом крик и шум. Чайки поднимаются белым облаком, разлетаются в разные стороны на рыбный промысел. Стая за стаей летит вдоль берега, артель за артелью принимается ловить рыбу.
Видит Фомка: совсем мало чаек осталось на острове, и те сбились все на один край. Видно, к тому краю рыба подошла.
Фомка сторонкой, сторонкой, над самой водой — к острову. Подлетел и сел на песок.
Чайки его не заметили.
Разгорелись глаза у Фомки. Подскочил к одной луночке. Там яйца.
Клювом кок — одно, кок — другое, кок — третье! И все выпил. Подскочил к другой лунке. Там два яйца и птенец.
Не пожалел и маленького. Схватил в клюв, хотел глотнуть. А чайчонок как пискнет!
В один миг чайки примчались. Откуда взялись — целая стая! Закричали, кинулись на разбойника.
Фомка чайчонка бросил — и драла!
Отчаянный был, а тут струсил: знал, что несдобровать. За своих птенцов чайки постоять сумеют.
Мчится к берегу, а наперерез ему — другая стая чаек.
Попал тут Фомка в переплёт! Лихо дрался, а всё же два длинных острых пера выщипали ему чайки из хвоста. Еле вырвался.
Ну, да не привыкать драчуну к колотушкам.
Ночь в тундре провёл, а утром опять на берег потянуло. Чего голодать, когда там обед под ногами валяется!
Только прилетел, видит: неладное что-то творится на острове. Вьются над ним чайки, кричат пронзительно. Прилететь не успел, а уж какой галдёж подняли!
Хотел уж было назад повернуть, глядь — летит к острову громадный орлан-белохвост. Широкие крылья простёр, не шевельнёт ими. Скользит с высоты прямо к чайкам.
Загорелся Фомка от злости: узнал врага. Взлетел — и к острову.
Чайки стонут от страха, взвиваются выше, всё выше, чтобы в когти не попасть.
А внизу, в песчаных луночках, — маленькие чайчата. Прижались к земле, дохнуть боятся: слышат — тревога, и дух замер.
Увидел их орлан. Наметил троих в одной луночке и когти разжал. Когти длинные, закорючками, сразу всех троих схватят.
Только раз шевельнул орлан крыльями — и понёсся круто вниз, прямо на птенцов.
Рассыпались перед ним чайки во все стороны.
Только вдруг мелькнула в их белой стае тёмная тень.
Сверху стрелой упал Фомка на орлана и что есть силы ударил его клювом в спину.
Быстро обернулся орлан. Но ещё быстрее увернулся, взмыл Фомка. Ещё раз упал, ударил клювом в широкое крыло.
Заклёкал орлан от боли. Забыл чайчат — уж не до них ему! Обернулся в погоню за Фомкой. Взмахнул тяжёлыми крыльями раз и другой, понёсся за дерзким забиякой.
А Фомка уж дал круг в воздухе и мчится к берегу.
Чайки снова сбились в кучу, кричали, пронзительно хохотали.
Они видели, как белохвост, не тронув их птенцов, погнался за Фомкой.
Через минуту обе птицы — большая и маленькая — исчезли у них с глаз.
А утром на следующий день чайки снова увидели Фомку: цел и невредим, он пролетел мимо острова — вдогонку за перепуганной вороной.
Бианки рассказы о природе
Мы с сынишкой собрались в лес по грибы. И только свернули тропой с просёлочной дороги, – навстречу нам из лесу собака Клеопарда. Злющая – чистый волк.
Сынишка был впереди меня. Он хотел кинуться назад, ко мне, но я успел крикнуть ему:
– Только не беги! Иди, как шёл.
Ускорив шаг, я поравнялся с сынишкой и взял его за руку. Ни ружья, ни палок у нас с собой не было: одни простые корзинки. Обороняться было нечем.
А Клеопарда была уже в нескольких шагах от нас. Или мы ей дорогу должны были уступить, или она нам: тропа была узкая, а по сторонам – грязь.
– Вперёд без страха и сомнения! – произнёс я как можно веселее, крепко сжимая руку сынишки.
Клеопарда остановилась и молча оскалила зубы. Миг был решительный.
Я ещё твёрже шагнул – раз, два, три…
Свирепое животное вдруг прыгнуло в сторону и, увязая в глубокой грязи, пошло мимо нас стороной.
Я отпустил руку сынишки.
– Видишь? А ты хотел бежать.
– Ух, страшно!
– Убегать ещё страшней.
Но тут мы дошли до леса и скоро забыли это приключение.
Вчера целый день лил дождь. Грибов было много. Сперва мы брали всякие – и красные, и подберёзовики, маслята. Но глубже в лесу, на гривках под елями и соснами, начались белые. Тут мы на другие грибы и смотреть не стали.
Лес весь сверкал, переливался разноцветными весёлыми звёздочками, каждый листок, каждая травинка и мшинка блестела, улыбалась капельными глазками – солнце ещё только поднималось над деревьями и не успело высушить вчерашнего дождя. Все кусты и ёлочки были в паутинках, и каждая паутинка была унизана крошечными водяными жемчужинами. Мы, конечно, сразу промочили штаны и рубахи, но всё равно становились на колени, раскапывали руками мокрый мох и вытаскивали из под него маленьких крепышей с тёмной шапочкой на пузатенькой ножке – настоящих боровичков. Потом спешили дальше – искать новое гнездо грибов.
Мы так увлеклись, что и не заметили, как забрались глубоко в лес и очутились на опушке небольшой поляны.
– Стой! – шёпотом вдруг сказал сынишка и схватил меня за руку. – Смотри: бельчонок!
Правда: на другой стороне поляны на ветках сосны прыгала молодая белочка с тоненьким ещё хвостиком.
Бельчонок спускался с ветки на ветку. Исчез на минутку из глаз и вдруг, смотрим, скачет по земле к берёзе. Ближе к нам от той опушки стоял куст, и ещё ближе – одинокая берёза. И рядом с берёзой открыто рос малоголовый гриб на высокой белой кожке – обабок.
– А! – сказал я, тоже шёпотом и потянул сынишку за ёлочки, чтобы не спугнуть бельчонка. – Знаешь, бельчонку, наверно, ужасно хочется попробовать этот гриб, а на землю спуститься страшно: вдруг кто нибудь увидит и схватит.
– Ага! – согласился сынишка. – Наверно, он очень голодный.
Бельчонок уже прыгал к обабку по земле, смешно подкидывая задом.
От опушки до берёзы было верных шагов пятнадцать. Моих человеческих шагов пятнадцать, а беличьих мелких скачков по земле – не меньше, как полсотни.
И вот только бельчонок подскакал к берёзе, не успел ещё и куснуть гриба, – вдруг сбоку из травы откуда ни возьмись – лисица! И на него. Мы так и ахнули.
Но бельчонок вовремя заметил опасность, повернул – и в два скачка очутился на берёзе.
Он мигом взвился по стволу и притаился под самой макушкой. Весь сжался от страха в комочек.
Лисица осталась с носом.
Сынишка хотел захлопать в ладоши, но я ему не дал, шепнул:
– Подожди. Это ещё не всё. Лисица, я вижу, пожилая, опытная. Она так этого дела не оставит.
Я потому так подумал, что лисица сразу, как бельчонок махнул от неё на дерево, осадила всеми четырьмя лапами, стала и потом с самым равнодушным видом повернула прочь от берёзы – к опушке. Даже не взглянула вверх, на дерево. Будто её совсем и не интересовал никогда бельчонок, не за ним она кинулась, а так просто.
А у самой глаза блестят, рот до ушей. Мне тут и почудилась какая то хитрость с её стороны.
Смотрим, правда: не дошла лисица до опушки, вдруг, – шмыг за куст, который между берёзой той и опушкой стоял. И нет её.
– Ишь, хитрюга! – шепчет сынишка. – В засаду села. Как же теперь бельчонок домой в лес попадёт? Ведь ему мимо этого куста бежать.
– Вот в том то и дело, – шепчу я. – Не миновать ему лисьих зубов… Но… Тс с!.. смотри, он что то придумал.
Чуть заметный среди листвы на белой ветке берёзы рыжий комочек зашевелился, развернулся – и опять превратился в бельчонка. Вытянув шею и повёртывая голову во все стороны, бельчонок долго осматривался. Но, верно, оттуда, с вершины, ему не было видно лисицы: он осторожно, потихоньку стал спускаться с ветки на ветку. Прыгнет – и оглянется. Прыгнет – и тянет шейку, заглядывает вниз.
– Ох, глупый, глупый! – шепчет сынишка. – Сейчас ведь спрыгнет на землю. Пойдём скорей, прогоним лисицу!
– Подожди, подожди! – шепчу. – Посмотрим, чем кончится.
В первый раз я своими глазами видел, как лисица охотится за белкой.
Бельчонок тихонько спустился уже до половины берёзы – и тут замер вдруг на ветке. Да вдруг как затрясётся на лапках, как закричит, зацокает!
– Увидел, увидел! – шепчет сынишка.
Сомнений быть не могло: белый кончик рыжей трубы – хвоста лисьего – высунулся из куста, и бельчонок его заметил!
«Эй, лисонька! – подумал я про себя. – Рано победу затрубила! Думала уже, вот он – твой бельчонок! Заиграла хвостом, да и выдала себя».
Кончик лисьего хвоста сейчас же опять исчез за кустом.
Но бельчонок никак не мог успокоиться. Он пронзительно громко ругал коварную лисицу уже не знаю какими своими беличьими словами и весь трясся от негодования.
Потом, когда лисий хвост исчез, замолчал. И вдруг, чего то ужасно испугавшись, винтом взвился по стволу к себе на спасительную вершину. Может быть, вообразил себе, что лисица сейчас прыгнет за ним из за своего куста – на полдерева.
– Дело затягивается, – шепчу я сынишке. – Но – терпение: лисица, видимо, решила сидеть в засаде хоть до вечера. А бельчонок, конечно, голодный. На берёзе ему долго не высидеть: там ему ни шишек, ни орехов. Всё равно придётся слезать.
Прошло несколько минут. Ни лисица, ни белка не подавали никаких признаков жизни. Сынишка уже начал меня за рукав дёргать:
– Прогоним лису и пойдём грибы собирать.
Но тут бельчонок опять показался из своего прикрытия и прыгнул на одну из тонких верхних веток берёзы. Это была одна из самых длинных веток дерева, и она, как вытянутая рука, указывала прямо на опушку леса – на ту самую крайнюю сосну, с которой полчаса тому назад спустился бельчонок.
Бельчонок разбежался по ней и, сильно качнув конец ветки, прыгнул.
– Бешеный! – шёпотом вскрикнул сынишка. – Он…
Сынишка хотел, конечно, сказать, что бельчонок попадёт прямо в пасть лисице. Но он не успел договорить: так быстро всё кончилось.
Бельчонок, разумеется, не рассчитал: допрыгнуть до опушки с берёзы он не мог.
Самой ловкой белке не перелететь с такого расстояния по воздуху – не птица же! Просто, видно, бельчонок с отчаянья прыгнул: будь, что будет! И он, конечно, кувырнулся, не пролетев и половины расстояния до сосны.
Надо было видеть, как он летел вниз, растопырив все четыре лапки и вытянув тонкий хвостик, – прямо в куст, где сидела лисица, прямо на неё!
Но не успел он долететь до куста, как лисица…
Думаете, подскочила и на лету схватила его в зубы?
Нет, лисица опрометью выскочила из куста и сломя голову бросилась наутёк через пни и кусты.
Громкий смех сынишки – прямо мне в ухо – чуть не оглушил меня.
А бельчонок, упав на куст, не разбился: ветви спружинили, слегка подкинули его лёгкое тельце и, опять приняв на себя, мягко опустили его на землю.
Бельчонок скок скок скок! – и на сосну. С сосны на осину, с осины ещё на какое то дерево – и скрылся с глаз в лесу.
Сынишка хохотал до слёз. И весь лес, казалось, хохотал с ним – все капельные глазки дождя на листьях, на траве и кустах.
– Бешеный! – твердил сынишка сквозь смех и слёзы… – Ну, прямо бешеный!.. Как он на лисицу то! Как она от него! И хвост поджала! Вот бешеный бельчонок.
– Ну, – спросил я, когда он прохохотался, – теперь понимаешь, почему я не дал тебе бежать от Клеопарды?
– Знаю, знаю: «Вывод ясен без картин –
Часто, в битве не робея,
Побеждает трёх один». Уж не знаю, откуда он взял эти стишки! Он у меня набит стихами и выпаливает ими вдруг как из пушки.
Весёлые мы пришли в тот день из лесу.
Бианки рассказы о природе