06 марта 2015

ДУХОВНЫЙ ПРОЦЕСС

ПОСЛЕСЛОВИЕ

7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Федорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть. Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей.

«Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь. Да, еще вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжелая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе» … Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров» . Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но все не шла из ума.

Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «…У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула» . Вылезаем. Василий Федорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. «Запечатлимся?» Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе несся поток «МАЗов» и «Жигулей». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище. Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперек от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе. И вдруг - что это?! На пути среди зеленого поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра еще. За ним - другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Черные, как задымленные, черепа. «Опять роют, сволочи!» - Василий Федорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне - а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. «Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетенной косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то еще надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный прием, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов. Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то.

Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около нее медная прозеленевшая гильза. «Немецкая» , - говорит Василий Федорович. Кто-то ее поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья - коричнево-темные от долгих подземных лет - словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт - около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата - значит, сегодня придут докапывать?! В ужасе глядим друг на друга, все не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар. Причем даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: «Кто-то опять там золотишко роет?» Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: «Копать запрещается - кабель» . Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребенных. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают. А эпидемия духовная? Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребенных, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим - что, что делать? Может, газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что - но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведешь, ров?

ВСТУПЛЕНИЕ

Обращаюсь к читательским черепам:

неужели наш разум себя исчерпал?

Мы над степью стоим.

По шоссе пылит Крым.

Вздрогнул череп под скальпом моим.

Рядом - черный,

как гриб-дымовик, закопчен.

Он усмешку собрал в кулачок.

Я почувствовал

некую тайную связь -

будто я в разговор подключен -

что тянулась от нас

к аппаратам без глаз,

как беспроволочный телефон.

- …Марья Львовна, алло!

Мама, нас занесло…

Снова бури, помехи космич

Отлегло, Александр? - Плохо, Федор Кузьмич…

Прямо хичкоковский кич…

Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.

Разразится оттуда война.

Не порежьте лопатой

духовных грибниц!

Повылазит страшней, чем чума.

Симферопольский не прекратился процесс.

Связь распалась времен?

Психиатра - в зал!

Как предотвратить бездуховный процесс,

что условно я «алчью» назвал?!

Какой, к черту, поэт ты, «народа глас»?

Что разинул свой каравай?

На глазах у двенадцати тысяч пар глаз

сделай что-нибудь, а не болтай!

Не спасет старшина.

Посмотри, страна, -

сыну мать кричит из траншей.

Окружающая среда страшна,

экология духа - страшней.

Я куда бы ни шел,

что бы я ни читал, -

все иду в симферопольский ров.

И, чернея, плывут черепа, черепа,

как затмение белых умов.

И когда я выйду на Лужники,

то теперь уже каждый раз

я увижу требующие зрачки

двенадцати тысяч пар глаз.

Не тащи меня, рок,

в симферопольский ров.

Степь. Двенадцатитысячный взгляд.

Чу, лопаты стучат

благодарных внучат.

Геноцид заложил этот клад.

Задержите лопату!

Мы были людьми.

На, возьми! Я пронес бриллиант.

Ты, папаша, не надо

костями трясти.

Сдай заначку и снова приляг.

Хорошо людям первыми

радость открыть.

Не дай бог первым вам увидать

эту свежую яму,

где череп открыт.

Валя! Это была твоя мать.

Это быль, это быль,

это быль, это быль,

золотая и костная пыль.

Со скелета браслетку снимал нетопырь,

а другой, за рулем, торопил.

«Немецко-фашистскими захватчиками на 10-м км были расстреляны мирные жители преимущественно еврейской национальности, крымчаки, русские» , - читаем мы в архивных материалах. Потом в этом же рву казнили партизан. Это глубины священно-исторические. А нажива на прошлом, когда кощунственно сотрясают священные тени? Боян, Сковорода, Шевченко учили бескорыстию. Не голод, не нужда вели к преступлению. Почему в вечных, страшных и святых днях Ленинградской блокады именно голод и страдание высветили обостренную нравственность и бескорыстный стоицизм? Почему ныне служащий морга, выдавая потрясенной семье тело бабушки и матери, спокойно предлагает: «Пересчитайте у покойницы количество зубов ценного металла» , не смущаясь ужасом сказанного? «Меняется психология, - говорит мне, щурясь по-чеховски, думающий адвокат, - ранее убивали попросту в "аффекте топора". Недавно случай был: сын и мать сговорились убить отца-тирана. Сынок-умелец подсоединил ток от розетки к койке отца. Когда отец, пьяный, как обычно, на ощупь лежа искал розетку, тут его и ударило. Правда, техника оказалась слаба, пришлось добивать» . Только двое из наших героев были ранее судимы, и то лишь за членовредительство. Значит, они были как все? В ресторанах они расплачивались золотом, значит, вокруг все знали? Чья вина здесь? Откуда выкатились, блеснув ребрышками пробы, эти золотые червонцы, дутые кольца, обольстительные дукаты - из тьмы веков, из нашей жизни, из сладостного Средиземноморья, из глуби инстинкта? Кому принадлежат они, эти жетоны соблазна, - мастеру из Микен, недрам степи или будущей ларешнице? Кто потерпевший? Кому принадлежат подземные драгоценности, чьи они? Мы стоим на 10-м километре. Ничья трава свежеет вокруг. Где-то далеко к северу тянутся ничьи луга, ничьи рощи разоряются, над ничьими реками и озерами измываются недостойные людишки? Чьи они? Чьи мы с вами?

7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Фёдорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть. Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей. «Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шёл противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемёта. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь. Да, ещё вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжёлая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе»… Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров». Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но всё не шла из ума. Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «…У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула». Вылезаем. Василий Фёдорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. «Запечатлимся?» Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе нёсся поток «МАЗов» и «Жигулей». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище. Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперёк от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе. И вдруг - что это?! На пути среди зелёного поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра ещё. За ним - другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Чёрные, как задымленные, черепа. «Опять роют, сволочи!» - Василий Фёдорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне - а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. «Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетённой косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то ещё надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный приём, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов. Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то. Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около неё медная прозеленевшая гильза. «Немецкая», - говорит Василий Фёдорович. Кто-то её поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья - коричнево-тёмные от долгих подземных лет - словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт - около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата - значит, сегодня придут докапывать?! В ужасе глядим друг на друга, всё не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар. Причём даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: «Кто-то опять там золотишко роет?» Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: «Копать запрещается - кабель». Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребённых. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают. А эпидемия духовная? Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребённых, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим - что, что делать? Может. газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что - но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведёшь, ров?

Вступление

Обращаюсь к читательским черепам: неужели наш разум себя исчерпал? Мы над степью стоим. По шоссе пылит Крым. Вздрогнул череп под скальпом моим. Рядом - чёрный, как гриб-дымовик, закопчён. Он усмешку собрал в кулачок. Я почувствовал некую тайную связь - будто я в разговор подключён - что тянулась от нас к аппаратам без глаз, как беспроволочный телефон. - …Марья Львовна, алло! - Мама, нас занесло… - Снова бури, помехи космич… - Отлегло, Александр? - Плохо, Фёдор Кузьмич… - Прямо хичкоковский кич… Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц. Разразится оттуда война. Не порежьте лопатой духовных грибниц! Повылазит страшней, чем чума. Симферопольский не прекратился процесс. Связь распалась времён? Психиатра - в зал! Как предотвратить бездуховный процесс, что условно я «алчью» назвал?! Какой, к чёрту, поэт ты, «народа глас»? Что разинул свой каравай? На глазах у двенадцати тысяч пар глаз сделай что-нибудь, а не болтай! Не спасёт старшина. Посмотри, страна, - сыну мать кричит из траншей. Окружающая среда страшна, экология духа - страшней. Я куда бы ни шёл, что бы я ни читал, - всё иду в симферопольский ров. И, чернея, плывут черепа, черепа, как затмение белых умов. И когда я выйду на Лужники, то теперь уже каждый раз я увижу требующие зрачки двенадцати тысяч пар глаз.

Ров

Не тащи меня, рок, в симферопольский ров. Степь. Двенадцатитысячный взгляд. Чу, лопаты стучат благодарных внучат. Геноцид заложил этот клад. - Задержите лопату! - Мы были людьми. - На, возьми! Я пронёс бриллиант. - Ты, папаша, не надо костями трясти. Сдай заначку и снова приляг. Хорошо людям первыми радость открыть. Не дай бог первым вам увидать эту свежую яму, где череп открыт. Валя! Это была твоя мать. Это быль, это быль, это быль, это быль, золотая и костная пыль. Со скелета браслетку снимал нетопырь, а другой, за рулём, торопил. Это даль, это даль, запредельная даль. Череп. Ночь. И цветущий миндаль. Инфернальный погромщик спокойно нажал после заступа на педаль. Бил лопаты металл. Кто в свой череп попал? Но его в темноте не узнал. Тощий, как кочерга, Гамлет брал черепа и коронок выдёргивал ряд. Человек отличается от червя. Черви золото не едят. Ты куда ведёшь, ров? Ни цветов, ни сирот. Это кладбище душ - геноцид. Степью смерч несётся из паспортов. И никто не принёс гиацинт.

Легенда

«Ангел смерти является за душой, как распахнутый страшный трельяж». В книгах старых словес я читал, что он весь состоял из множества глаз. И философ гадал над загадкой зеркал, - почему он из множества глаз? Если ж он ошибался (отсрочен ваш час), - улетал. Оставлял новый взгляд. Удивлённой душе он дарил пару глаз. Достоевский ею был, говорят. Ты идёшь по земле, Валентин, Валентин! Ангел матери тебя спас. И за то наделил тебя зреньем могил из двенадцати тысяч пар глаз. Ты идёшь меж равнин, новым зреньем раним. Как мучителен новый взгляд! Грудь не в блеске значков - в зрячих язвах зрачков. Как рубашки шерстят! Ты ночами кричишь, Видишь корни причин. Утром в ужасе смотришь в трельяж. Но когда тот, другой, прилетит за душой, ты ему своих глаз не отдашь. Не с крылом серафим, как виндсерфинг носим, вырывал и врезал мне язык. Меня вводит без слов в симферопольский ров ангел - Валя Переходник.

Дело

Ты куда ведёшь, ров?
Убивали их в декабре 1941 года. Симферопольская акция - одна из запланированных и проведённых рейхом. Ты куда ведёшь, ров, куда? В дело № 1586. «…систематически похищали ювелирные изделия из захоронения на 10-м километре. В ночь на 21 июня 1984 года, пренебрегая нормами морали, из указанной могилы похитили золотой корпус карманных часов весом 35,02 гр. из расчёта 27 рублей 30 коп. за гр., золотой браслет 30 гр. стоимость 810 руб. - всего на 3325 руб. 68 коп. …13 июля похитили золотые коронки и мосты общей стоимостью 21925 руб., золотое кольцо 900-й пробы с бриллиантом стоимостью 314 руб. 14 коп., четыре цепочки на сумму 1360 руб., золотой дукат иностранной чеканки стоимостью 609 руб. 65 коп., 89 монет царской чеканки стоимостью 400 руб. каждая»… (т.2 л. д. 65 - 70). Кто был в деле? Врач московского института АН, водитель «Межколхозстроя», рабочий, подсобный рабочий, работник кинотеатра. Русские, азербайджанец, украинец, армянин. Возраст 28 - 50 лет. Отвечали суду, поблёскивая золотыми коронками. Двое имели полный рот «красного золота». Сроки они получили небольшие, пострадали больше те, кто перепродавал.
Подтверждено, что получили они как минимум 68 тысяч рублей дохода. Одного спросили: «Как вы себя чувствовали, роя?» Ответил: «А как бы вы чувствовали себя, вынимая золотой мост, повреждённый пулей? Или вытащив детский ботиночек с остатком кости?» Они с трудом добились, чтобы скупка приняла этот бракованный товар.

Мария Яновна

Звать её Марья Янна. Гагарина, 6. Ах, душа Марья Янна, несёшь нам поесть! Гиацинты растишь. Дочке Даше в войну было 10. Окончила после филфак. Хохотушка. Веснушки растила. Врача полюбила. Их первенец Александр модно стриженый, как арестант, стал поэтом. Вчера написала «ЛГ»: «Новый Пушкин! Дождались мы наконец. Правда, сложен. Но трудно попасть на концерт. Жизнь другого сынка непонятна пока, основал он ансамбль «ДНК». Марьи Яновны правнучка Анастаси… …Словно поле-перекати, череп Мария Яновна мчит по степи, череп Дашенька - лет десяти.

Алчь. Прежний пролог

Вызываю тебя, изначальная алчь! Хоть эпоха, увы, не Ламанч. Зверю нужен лишь харч. Человек родил алчь. Не судья ему нужен, а врач. Друг, болеет наш дух. Ночью слышите плач? Это страсть одиночек - алчь. Алых Медичей плащ. Острый рост недостач. Горит ресторан «Изба». Губят товарищей метастазы - алчба. Не зарази меня чёрной кровью, шприц спрячь, страсть, соперничающая с любовью - алчь!.. - Это алчь, это алчь, первородная алчь, я нужна организму, как желчь, на костях возвела я аркады палацц, основала Канберру и Керчь. Как надвинусь я, алчь, всё окутает мрачь, будет в литературе помалчь… Что богаче, чем алчь? Слаб компьютер и меч. Да и чем меня можешь ты сжечь? - Только Речь, что богаче тебя, только Речь, только нищая вещая Речь. - Только Алчь. Только алчь, бездуховная алчь. Только «Ал», только «а!..», только «чь». · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · - Только Речь, только Речь, изначальная Речь. Как река, расправляется речь. Вопроса «преступить - не преступить» у них не было. Не найти в них и инфернального шика шалостей Геллы и Бегемота. Всё было чётко. Работенка доставалась тяжёлая, ибо в основном лежали люди небогатые, так что промышляли больше коронками и бюгелями. Бранились, что металл скверной пробы. Ворчали, что тела сброшены беспорядочной грудой, трудно работать. Один работал в яме - двое вверху принимали и разбивали черепа, вырывали плоскогубцами зубы, - «очищали от грязи и остатков зубов», возили сдавать в симферопольскую скупку «Коралл» и севастопольскую «Янтарь», скучно торгуясь с оценщицей Гайда, конечно, смекнувшей, что «коронки и мосты долгое время находились в земле». Работали в резиновых перчатках - боялись инфекции. Коллектив был дружный. Крепили семью. «Свидетель Нюхалова показала, что муж её периодически отсутствовал дома, объяснял это тем, что работает маляром-высотником, и регулярно приносил зарплату». Духовные процессы научно-технического века породили «новый роман», «новое кино» и психологию «нового вора». По аналогии с массовым «поп-артом» и декадентским «арт-нуово» можно разделить сегодняшнюю алчь на «поп-алчь» и «алчь-нуово». Первая попримитивнее, она работает как бы на первородном инстинкте, калымит, тянет трояк в таксопарке у таксиста, обвешивает. Вторая - сложнее, она имеет философию, сочетается с честолюбием и инстинктом власти. Но какой пробой измерить чудовищность такого нового жанра, как обворовывание душ? В первый день процесса, говорят, зал был заполнен пытливыми личностями, внимающими координатам захоронения. На второй день зал опустел - кинулись реализовывать полученные сведения. Лопаты, штыковые и совковые, прятали на соседствующем сельском кладбище. Копали при свете фар. С летнего неба, срываясь, падали зарницы, будто искры иных лопат, работающих за горизонтом. Ты куда ведёшь, ров?

Скупой рыцарь НТР

Кто ночами под настурции зарывает свой талант? Скупой рыцарь НТР зарывает бриллиант. Пол-участка заминировал скупой рыцарь НТР. Зарываешь, замминистра, свой портфель. В том портфеле - «Волга», «Вольво», полстраны и особняк, твоя бешеная воля, бывший парень из общаг. В уши вдев Марио Луци, презирает тебя дочь. Скупой рыцарь НТР, посмотри, какая ночь! «Бриллианты на деревьях, Бриллианты на полях, Бриллианты на дороге, Бриллианты в небесах…» Сын твой дохнет от поп-арта. Жена копит арт-нуво. Твой шофёр грешит поп-алчью. Тебя точит алчь-нуво. Утром на крылечко выйдешь и увидишь страшный сад - он растёт всё выше, выше, с ветвей «видео» висят. Видно всем бесповоротно, что закапывал в мечтах. На вершинах вертолёты несут золото в брусках. «Бриллианты на дорогах, Бриллианты на полях Я ошибся - на деревьях, Бриллианты в небесах». Куда ведёт цепная реакция симферопольского преступления, зацепленного с людской Памятью, связью времён, понятиями свободы и нравственности? Повторяю, это процесс не уголовный - духовный процесс. Не в шести могильных червях дело. Почему они плодятся, эти новорылы? В чём причина этой бездуховности, отрыва от корней, почему сегодня сын выселяет мать из жилплощади? Или это разрыв кровной родовой связи во имя отношений машинных? Почему, как в Грузии, ежегодно не отмечаем День поминовения павших? Память не закопать.
«Немецко-фашистскими захватчиками на 10-м км были расстреляны мирные жители преимущественно еврейской национальности, крымчаки, русские», - читаем мы в архивных материалах. Потом в этом же рву казнили партизан. Это глубины священно-исторические. А нажива на прошлом, когда кощунственно сотрясают священные тени? Боян, Сковорода, Шевченко учили бескорыстию. Не голод, не нужда вели к преступлению. Почему в вечных, страшных и святых днях Ленинградской блокады именно голод и страдание высветили обострённую нравственность и бескорыстный стоицизм? Почему ныне служащий морга, выдавая потрясённой семье тело бабушки и матери, спокойно предлагает: «Пересчитайте у покойницы количество зубов ценного металла», не смущаясь ужасом сказанного? «Меняется психология, - говорит мне, щурясь по-чеховски, думающий адвокат, - ранее убивали попросту в «аффекте топора». Недавно случай был: сын и мать сговорились убить отца-тирана. Сынок-умелец подсоединил ток от розетки к койке отца. Когда отец, пьяный, как обычно, на ощупь лежа искал розетку, тут его и ударило. Правда, техника оказалась слаба, пришлось добивать». Только двое из наших героев были ранее судимы, и то лишь за членовредительство. Значит, они были как все? В ресторанах они расплачивались золотом, значит, вокруг все знали? Чья вина здесь? Откуда выкатились, блеснув рёбрышками пробы, эти золотые червонцы, дутые кольца, обольстительные дукаты - из тьмы веков, из нашей жизни, из сладостного Средиземноморья, из глуби инстинкта? Кому принадлежат они, эти жетоны соблазна, - мастеру из Микен, недрам степи или будущей ларёшнице? Кто потерпевший? Кому принадлежат подземные драгоценности, чьи они? Мы стоим на 10-м километре. Ничья трава свежеет вокруг. Где-то далеко к северу тянутся ничьи луга, ничьи рощи разоряются, над ничьими реками и озёрами измываются недостойные людишки? Чьи они? Чьи мы с вами?

Озеро

Я ночью проснулся. Мне кто-то сказал: «Мёртвое море - священный Байкал». Я на себе почувствовал взор, Будто я моря убийца и вор. Слышу - не спит иркутянин во мгле. Курит. И предок проснулся в земле. Когда ты болеешь, все мы больны. Байкал, ты - хрустальная печень страны! И кто-то добавил из глубины: «Байкал - заповедная совесть страны». Плыл я на лодке краем Байкала. Вечер посвечивал вполнакала. Ну, неужели наука солгала над запрокинутым взором Байкала? И неужели мы будем в истории - «Эти, Байкал загубили которые»? Надо вывешивать бюллетень, как себя чувствует омуль, тюлень. Это не только отстойников числа - совесть народа должна быть чистой. Вот почему, указав показуху, борются наши прорабы духа, чтоб заповедником стало озеро, чтоб его воды не целлюлозило, чтобы никто никогда не сказал: «Мёртвое море - священный Байкал».

Долг

История - прямо долговая яма. Мне должен Наполеон Арбат, который был спалён. Чингисхан мне должен 300 лет назад непостроенный БАМ. Одно лицо должно мне Садовое кольцо. Продолжим. Я должен недочитанному поэту по имени Спир. Дрожжин. Я должен мальчику 2000-го года за газ и за воду и погибшую северную рыбу. (Он говорит: «Спасибо!»). Поднесут ли лютики к столетию научно-технической революции?

Человек

Прости мне, человеку, человек, - история, Россия и Европа, что сил слепых чудовищная проба приходится на край мой и мой век. Прости, что я всего лишь человек. Надежда, коронованная Нобелем, Как страшный джинн, рванулась над Чернобылем. Простите, кто собой закрыл отсек. Науки ль, человечества ль вина? Что пробило и что ещё не пробило, и что предупредило нас в Чернобыле? А вдруг - неподконтрольная война? Прощай, надежд великое враньё. Опомнись, мир, пока ещё не поздно! О боже! Если я - подобье божье, прости, что ты - подобие моё! Бог - в том, кто в заражённый шёл объект, реактор потушил, сжёг кожу и одежду. Себя не спас. Спас Киев и Одессу. Он просто поступил, как человек. Бог - в музыке, написанной к фон Мекк. Он - вертолётчик, спасший и спасимый, и доктор Гейл, ровесник Хиросимы, в Россию прилетевший человек.

Больница

Мы потом разберёмся, кто виноват, где познанья отравленный плод? Вена ближе Карпат. Беда вишней цветёт. Открывается новый взгляд. Почему он в палате глядит без сил? Не за золото, не за чек. Потому что детишек собой заслонил, Потому что он - человек. Когда робот не смог отключить беды, он шагнул в заражённый отсек. Мы остались живы - и я, и ты - потому что он - человек. Неотрывно глядит, как Феофан Грек. Мы одеты в спецреквизит, чтоб его собой не заразить, потому что он - человек. Он глядит на тебя, на меня, на страну. Врач всю ночь не смежает век, костный мозг пересаживает ему, потому что он - человек. Донор тоже не шиз - раздавать свою жизнь. Жизнь одна - не бездонный парсек. Почему же он смог дат ему костный мозг? Потому что он - человек. Он глядит на восход. Восемь душ его ждёт. Снится сон - обваловка рек. Верю, он не умрёт, это он - народ, потому что он - человек.

Точка

Среди пустых черепков-планет, единственная жива, смеётся, мыслит мильоны лет, Моцарта свищет, ищет слова Земли зелёная голова. Кнопка. Ничего нет.

Йорик

Володя, быть или не быть частью духовного процесса, в котором бог, энергосбыт, не понимает ни бельмеса? Володя, быть или не быть свидетелем, как честолюбец, отрыв при помощи копыт, в твой череп вводит плоскогубец? Что там, Володя? Как без шор жизнь смотрится? Что там за кадром? Так называемой душой быть иль не быть? - вот в чём загадка. Что мучит? Что сказать хотел? Иль как бывало, с репетиций в квартиру нашу на Котель- нической входишь подкрепиться? Сегодня «быть», значит «не быть». Но должен кто-то убить злое! Об этом чёрный до орбит Белеет череп на изломе. Бедный Володя! Йорик, выйдь! Шесть лет поёшь, губ не имея, богатый тем, что не забыть. Так кто имеет, не умеет. Оттуда «быть или не быть» поёшь над непростою родиной, богатой тем, что не забыть. Володя, Гамлет подворотен!.. Лишь женщина вздохнёт сквозь быт: «Бедный, бедный Володя»… «Быть - не быть», «быть - не быть», - вечный голос окрест. «Не быть» - заступ долбит, чтоб забыть. Ты побил старый тест. Ты, не будучи, есть. Жаль, что дальше, чем Мозамбик. Ты куда ведёшь, ров? Что столбы чередой телефонные говорят? Будто стайки далёких от нас черепов изоляторами сидят.

Глаза и драгоценности рва

- Серые карие живые вопрошающие детские девичьи женские близорукие бирюзовые невинные влюблённые ангельские масличные смешливые чёрные жгучие страстные прекрасные всевидящие непростившие бешеные святые голубые невыносимые счастливые всевышние синие - (золотые холодные комиссионные гранатовые гранёные греческие турецкие витринные большие фальшивые изумрудные предсвадебные зябкие подаренные обалденные надетые нагретые родные носимые зацелованные) - испуганные арестованные заметавшиеся отчаянные жалкие покорные гонимые - (спрятанные защитные притаившиеся родные тёплые) - плачущие страшные непонимающие слепые понявшие гневные молящие мёртвые - (зарытые ледяные забытые) - серые карие наглые оценивающие - (очищенные золотые магазинные сверкающие заприходованные сторублёвые) - небесные вопрошающие вечные

Исповедь дисплейбоя

Никому не должен я ни черта! Что ж деньгам под землёй лежать? Верещагин в авоське несёт черепа, как пустую посуду сдавать. Да, я - гробокопатель. А ваша мораль не вскрывала ль великих могил? Рук в крови не марал - разве я их убил? Кем я был, сексспортсмен, человек без проблем, хохма духа в компашке любой, сочетающий секс с холодком ЭВМ? Я назвал бы себя - дисплейбой. В пиджаках цвета обоев ходит племя дисплейбоев. Чтоб в семье не было сбоя, вызывайте дисплейбоя. Что с тобою, дисплейбой, не курить же нам «Прибой»? Нету денег, дисплейбои, спрограммируем любое! «2-17-40 Люб… …86 проба… руб…» Доктор, дай укол двойной! Поломался дисплейбой. Слева - боль. Ты всю ночь ломаешь спички. Снятся детские косички. Поломала всю программу Вали мама…

Старый танковый ров, где твои соловьи? Танго слушает век-волкодав. «Если нету любви, ты меня не зови, всё равно не вернёшь никогда…» Про сегодняшнюю конъюнктуру любви рассказала мне повесть свою визави, в Вене пепел стряхнув с ноготка.

Венская повесть

Я медлила, включивши зажиганье. Куда поехать? Ночь была шикарна. Дрожал капот, как нервная борзая. Всё нетерпенье возраста Бальзака меня сквозь кожу пузырьками жгло - шампанский воздух с примесью бальзама! Я опустила левое стекло. И подошли два юные Делона - в манто из норки, шеи оголённы. «Свободны, мисс? Расслабиться не прочь? Пятьсот за вечер, тысячу за ночь». Я вспыхнула. Меня, как проститутку, восприняли! А сердце билось жутко: тебя хотят, ты блеск, ты молода! Я возмутилась. Я сказала: «Да». Другой добавил, бёдрами покачивая, потупив голубую непорочь: «Вдруг есть подруга, как и вы - богачка? Беру я так же - тысячу за ночь». Ах, сволочи! продажные исчадья! Обдав их газом, я умчалась прочь. А сердце билось от тоски и счастья! «Пятьсот за вечер, тысячу за ночь». Супермены, они без дам себя не мыслили. «…23 сентября в 20 часов в квартире… - предложил гр. Ш. купить у него золотую монету царской чеканки достоинством 10 руб. и назвал цену монеты 500 руб., с целью получить при этом наживу стоимостью 140 руб., пояснив, что только за указанную сумму продаст монету ей. Однако свой преступный замысел до конца не довёл по не зависящим от него причинам, т. к. Ш. отказалась покупать монету…» «…25 сентября в 17 часов, будучи в состоянии алкогольного опьянения, в квартире гр. Фасоновой беспричинно, из хулиганских побуждений, громкой нецензурной бранью стал оскорблять Фасонову, проявляя особую дерзость, схватил её за плечи, плевал ей в лицо, затем стал избивать её в помещении кухни, наносил удары по туловищу и по другим частям тела, причинив ей согласно заключения судебно-медицинской экспертизы мелкие телесные повреждения, не повлёкшие расстройство здоровья. Свои хулиганские действия он продолжал в течение 20 - 30 мин., чем мешал спокойному отдыху окружающих его людей» (т. 1, л. д. 201 - 203). Ты куда ведёшь, ров?

Яма

Спрыгнул в яму я. Тень обняла меня. День был вверху. Череп я увидал. Я по рыхлой земле сделал шаг в угол, к мгле и почувствовал страшный удар… Я очнулся. Горят канделябры, троясь. Подземелье похоже на склад. Все безглазы. Тот пьёт, запахнув свой трельяж. - Что тебе? - говорят. - Новый взгляд. Хохотали. Рыдали: «Дегенерат! Жизнь отдай - и бери. Но немыслим возврат. Проживает поэт столько жизней подряд, сколько раз обновляется взгляд». И я отдал все жизни свои за взгляд. О, успеть бы разъять и безглазым раздать!.. И последнее, что я успел увидать - это прежней тебя, и отца, и мать… · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · «На лопату совковую ты ступил. И она огрела тебя по лбу». Я лежу на лугу. Я смеюсь что есть сил. Веки режет мне синь. Как тебя я люблю! Не сестра моя, жизнь, а любимая - жизнь, я люблю твоё тело, и душу, и синь, как от солнца дрожат, зажимая мне взгляд, твои пальчики, чёрные от маслят! Ты куда ведёшь, ров? Тени следуют за нами. Слова оживают. В своё время я написал стихотворение «Живое озеро», посвящённое закарпатскому гетто, расстрелянному в годы войны фашистами и затопленному водой. В прошлом году я прочитал стихи эти на вечере в Ричмонде. После вечера ко мне подошла Ульяна Габарра, профессор литературы Ричмондского университета. Ни кровиночки не было в её лице. Один взгляд. Она рассказала, что вся семья её погибла в этом озере. Сама она была малышкой тогда, чудом спаслась, потом попала в Польшу. Затем в Штаты.
Стихотворение это в своё время иллюстрировал Шагал. На первом плане его рисунка ребёнок оцепенел на коленях матери. Теперь для меня это Ульяна Габарра. Поэма ли то, что я пишу? Цикл стихотворений? Вот уж что менее всего меня занимает. Меня занимает, чтобы зла стало меньше. Закопчённый череп на меня глядит. Чем больше я соберу зла на страницы - тем меньше его останется в жизни. Сочетается ли проза с поэзией? А зло с жизнью? Ещё в «Озе» я впервые ввёл прозу в поэму, но там у неё была фантасмагорийная задача. Протокольная проза «дела» куда чудовищнее фантазии. Люди раскрывались, когда я говорил и об этих фактах. Одни делали голубые глаза, другие не советовали ввязываться. К счастью, большинство иных. Но сейчас симферопольским умельцам некие лица заказали изготовить металлоискатели по схемам, опубликованным в радиожурнале. Повествование затягивается. Ров тянется. Новые и новые лица открываются. Когда этот ужас кончится? Но нет, ещё прут, ещё… Ты куда, ров, ведёшь?

Рэкет

Мотоциклов рокот. Городок над речкой. Из сберкассы вкладчика ведут взашей. Милицейский рэкет, милицейский рэкет раскошеливает торгашей. Это преступление огорошивает. Начали на спор. А того, кто ропщет, пытали в роще - фарами в упор. «Что дерёшь за джинсы, Капитолина?» «А каждому начальничку - в лапу, плиз?!» Где тут пережитки капитализма? Их деды не застали капитализм. Мальчики-лимитчики, чем вас зациклило? Бездны подсознания - не «ать-два». В демонских крылатках на мотоциклах тысячелетняя летит алчба. Но на то законы, чтоб срывать погоны. Городок от слухов оцепенел. Без ремня выводит на моционы этих - настоящий милиционер. У него от пули отметина свежа, гимнастёрка дважды зашита от ножа.

Скорпомощь

Среди деловых скорпионищ, живущих поблизости льгот, с короткою стрижкой скорпомощь, спасая несчастных, живёт. Куда ты уносишья в полночь? Саму бы тебя спасти! Твой путь перекрыт, скорпомощь, и ров поперёк пути.

Пародийное

«Наш завод без наград. Он опять заскучал. Меня шлёт агрегат закупать к фирмачам. Жру ликёр. «Шарп» беру. Я почти как в раю. Снял игру! Договор не подписываю. Фирмачи пошли пятнами по щекам. - Провоцировали? - Да ещё как! Там в витринах и виски и ветчина и прочая антисоветчина. Он опять без наград заскучал, наш завод. Закупать агрегат к фирмачам меня шлёт. Как в раю! «Шарп» беру, «Дживиси». Жру ликёр. Снял игру! Не подписываю договор. Заскучалнашзаводбезнаградонопять кфирмачамменяшлётагрегатзакупать жруликёрфенвсемьюдживисишарпберу договорнеподписываюснялигру Заскучал наш завод. Он опять без наград…»

Новый взгляд

Что хочу? Новый взгляд, так что веки болят. Что хочу? Ренессанс. Стань, Одесса, Рязань, духовной Тосканой для нас! Чтоб потомкам не алчь мы оставили - ярчь, как Блаженного ананас. В «Новой жизни», как злак, зеленел новый взгляд. Новый взгляд породил Ренессанс. Я как столб философский хочу открыть, башню Сухареву воскресить. Против чтоб Склифосовки алела, бела, НТР эпохи Петра. Я хочу, чтобы дом, не испортив земли, на воздушной подушке парил, чтоб зоил не корил за отрыв от Земли - за отрыв бы от неба корил. Новый взгляд! Новый взгляд не приемлет сатрап, в этом Фёдоров мне собрат. 20 млн. близоруких, слепых вполне. Прорезается зренье в стране. Я приехал к нему ещё в травлю и свист. Он похож на бобра. Некрылат. В робе, как космонавт, запустив свежий твист, он пилоту врезал новый взгляд. Я хочу, чтоб ушла человечья нужда, не дожить до получки когда. Нет эпохи палочной деревень, когда шёл «за палочки» трудодень. Разве алчь, если хочется жить по-людски? Если только не алчна душа, что создал, получи - от машины ключи и брильянт в нефальшивых ушах. Каждой женщины ласково-трудная жизнь непременно должна быть одета, если ночью - в Веласкеса кисть, если днём - то в костюм от Кардена. Одеваясь, живя, страдая, достигайте уровня мирового нестандарта! (Одеколон «8-е Марта» перекрыл все мировые нестандарты.) По дорожке бежит мировой нестандарт. Загорая, лежит мировой нестандарт. Мировой нестандарт поступил в дефицит. Молодой Нострадам педсовету дерзит. Мне дороже ондатр среди ярких снегов мировой нестандарт нестандартных умов. Чтобы мир не взорвать, нужен в век моровой новый взгляд, новый взгляд, нестандарт мировой.

Летят вороны

Миграция ворон! Миграция ворон! Несётся в небесах шоссе из чёрных «Волг». Базарчик разорён. Пуст в Ховрине перрон, Электропоезд встал и в темноте заглох. Когтей невпроворот. Детей надо беречь! О чём ты каркаешь на нами, серый смерч? То, может, бюрократ, неизмерим числом, несётся из хором, ненастьями сметён? Они меняют курс. Сломался ход природ. Куда несёшься, мрак? На Керчь или покров? Ты помнишь - крот в пенсне, плетя переворот, направил на Москву миграцию воров? А может, графоман несётся напролом? Вся улица Воровского усыпана пером. Над нами небеса кричали в мегафон: «Следите за детьми! Миграция ворон». Ты с дочкою своей в коляске шла двором, Её ты от небес прикрыла животом. И по твоей спине, содравши кожи ком, промчалась бороной миграция ворон. Когда-нибудь на пляж придёте вы вдвоём. Проступит сквозь загар узор иных времён. И на её вопрос ты лишь пожмёшь плечом: «Как жаль несчастных птиц! Миграция ворон». Если алчь со временем собирается в золото, то, думаю, бескорыстность собирается художниками и становится духовными ценностями. На всенародные средства был построен храм Христа Спасителя в честь победы над Наполеоном. Бескорыстным был дар Третьякова городу своего детища. В своё время мне приходилось писать о том, что здание Третьяковки гибнет от сырости. Сейчас Москва решительно взялась за его перестройку, разрубив гордиев узел волокиты. Пунцовому серду Замоскворечья будут вставлены новые клапаны. Практически воздвигается новое здание. Но как бережно надо строить и реставрировать - ведь идёт операция на сердце! Демонтированный Демон, верещагинский «Апофеоз», философский Филонов на 4 года переезжают в запасник. Меня пригласили взглянуть последний раз на старые стены перед переселением самого большого полотна - шедевра Александра Иванова. Я шёл к Галерее через перерытые улицы и переулки - скоро здесь будет заповедная пешеходная зона. Как тревожно стало в опустевших залах! Все знали, что это необходимо и к лучшему, но какая-то грусть была, что-то уходило вместе со стенами, пропитанными дыханием стольких людей и лет.

Перед ремонтом

В год приближения Галлеи прощаюсь с Третьяковской галереей. Картины сняты. Пусты анфилады. Стремянкой от последнего холста спускался человек, похожий на Филатова. Снимали со стены «Явление Христа» Рыдают бабы. На стенах разводы. Ты сам статьями торопил ремонт. «Явление Христа» уходит от народа в запасный фонд. Ты выступал, что всё гниёт преступно, чего ж ты заикаешься от слёз? Последним капитан уходит с судна - непонятый художником Христос. Художнику Христос не удавался. Фигуркой, исчезающей из глаз, вы думали - он приближался? Он, пятясь, удаляется от вас. До нового свиданья, Галерея! До нового чертога, красота. Не нам, не нам ты явишься, Галлея. До новых зрителей, «Явление Христа». На улицу, раздвинув операторов и запахнув сатиновый хитон, шёл человек, похожий на Филатова. Я обознался. Это был не он.

Диагноз

Год уже, как столкнулся я с ужасом рва. Год уже, как разламывается голова. Врач сказал, что я нерв застудил головной, хожу в шапочке шерстяной. Джуна водит ладонями над головой, говорит: «Будто стужей несёт ледяной!» Оппонент мой хрюкает, мордой вниз: «Говорил я, что холоден модернизм». Неужели застуда идёт изнутри? И могильная мысль может мозг изнурить? Во мне стоны и крик, лютый холод миров. Ты куда ведёшь, ров?

Схватка

Лязг зубов и лопат. У 10-й версты нас закапывают мертвецы. Старорыл с новорылом, копай за двоих! Перевыполним план по закопке живых! Труд, как в тропиках - до трусов. Аэробика мертвецов. Кто свой палец отсёк, кто идёт вперехват. Кто хоронит модёрн, кто копает под МХАТ. Дёрн, как правду, - вверх дном! - Первый кто бросит ком? Вслед им ведьмы летят на лопатах верхом… Справедливый плакат водружён над шестом: «Мертвецов - большинство, а живых - меньшинство». Поживей прохрипим: «Панихиду живым!» Я улыбок зубастых не знал широчей. Аллилуйщик - теперь мастер смелых речей. Жмут с лопатою грейдерной, мудрецы. Закопают страну - только не удержи! Но живой поднимается землекоп вперехват мертвецам - Пастернак, и - горбат от лопат - Смеляков, и сажающий вишню пацан. И небесный народ рядом с ними идёт, кто рискует не за металл, чьей сапёрной лопаткою вертолёт смерть реактора закопал Мертвецы и творцы, мертвецы и творцы - вечный бой: вечный риск, вечный дых! Искры встречных лопат от Тверцы до Янцзы, схватка мёртвых лопат и живых. Пастернак, ты терновник к забору садил, бескорыстные брюки заправив в сапог. И варнак не достал тебя меж светил. Стал лопаты венец - твой венок. Как он в слове весом, мой неалчный народ. Не случайно венцом он лопату зовёт. Подымите её вверх венцом над собой - вы увидите женщину с русой косой. Отвернулась спиною. Глядит на закат. До земли опускается стержень косы. За тебя на закате сраженья кипят - мертвецы и творцы, мертвецы и творцы. Это всё матрици- рует «аз, буки, рцы» на холстах плащаниц, в адресах медресы. Есть две нации - как ты ни мельтеши - мертвецы и творцы, творцы и мертвецы. Я живу невпопад. За удары - мерси? Но за новый твой взгляд мои годы летят. Уходящего века читаю кресты в инициалах скрещённых лопат. У отверстой версты мертвецы и творцы. Нет границы у бытия. Века двадцать какого-то об изразцы обломилась лопата моя.

Финал

Жизнь - сюжета финал. Суд порок наказал. Люд к могиле спешит. Степь горчит. К ней опять скороход в тряпке заступ несёт. И никто не несёт гиацинт.

Эпилог

Я всю мерзость собрал на страницы, как врач, чтобы жечь тебя, алчь. Разве рукописи не горят? Ещё как полыхают! Вечны авторы, говорят. Ещё как подыхают. Ляг, созданье, в костёр Соколиной горы. Алчь, гори! Все четыре героя в меня глядят - Ров, Алчь, Речь, Взгляд. - Ты быть Гойей стремился для русской зари. В пепле корчатся упыри. Друг твой за бок схватился. В душе - волдыри. Или сам ты горишь изнутри? Это ревность твоя приглашает на ланч, что подпольной натурой была. Это алчь, это алчь, это хуже, чем алчь, твою жизнь искривило дотла. - Ты сгубила товарища моего. Честолюбничай, корчься, ячь!.. Словно взгляд или чистое вещество, Над огнём выделяется алчь. Я увидел, единственный из людей, вроде жалкой улыбки твоей. Совмещались в улыбке той Алконост, и Джоконда, и утконос. А за ней, словно змей ожиревший, плыло бесконечное тело твоё. И я понял, что алчь - это ров, это ров, где погиб за народом народ. Помогите - кричали из чёрных паров. И улыбка раскрыла твой рот. И увидел я гибкое жало твоё, что лица мне касалось аж. Помню, жало схватил и поджёг, как фитиль - до Камчатки вспыхнула алчь «Амнистируй, палач… Три желанья назначь…» «Три желания? Хорошо! Чтобы сдохла ты, алчь. Не воскресла чтоб, алчь И ещё - чтоб забыли тебя в мире новых страстей. В веке чистом, как альт, спросит мальчик в читалке, смутив дисплей: «А что значит слово «Алчь»?»

Андрей Вознесенский Вирабов Игорь Николаевич

Ты куда ведешь, ров?

Ты куда ведешь, ров?

В январе 1985-го «Литературная газета» напечатала «Экологию культуры» Вознесенского. Это своего рода обзор, широкий комментарий к читательским письмам, которыми была завалена редакция в ответ на публикацию эссе Вознесенского «Прорабы духа». «Странное дело! - удивится сам Вознесенский. - Месяцы прошли, успела выйти книга под тем же названием, но почта продолжает идти».

Кто они, авторы тех писем? С какой планеты? В какую галактику они все улетучатся - через совсем короткое время? Инженеры, конструкторы, учителя, молодые ученые, музейщики, рабочие, отовсюду - из Омска, Саратова, Воронежа, из Киева и Витебска, Владивостока и Архангельска. Писем, подобных тем, на которые старательно отвечает поэт, скоро не останется в природе. Не кого-нибудь, а именно авторов таких вот писем (каждое - как ода бескорыстию и, без всякого пафоса, заботе о родине) к концу XX столетия время оставит у разбитых корыт. Не кого-нибудь, а именно их выветрят, выдуют напрочь «ветры перемен». Вознесенский отвечает им восхищенно - еще не подозревая, что все они «олухи бескорыстия», «финтифлюшки идеализма», «недобитки романтики», «пережитки вер», «исчадья системы», ну и прочая, прочая. «Если ты такой умный, отчего же ты такой бедный» - станет самым расхожим афоризмом новой эпохи, в которой авторам этих писем и местечка не останется. Совсем немного времени пройдет. А пока…

Пока - читаем написанное Вознесенским.

«Тревога за уходящую культуру - главная нота писем, пришедших после опубликования „Прорабов духа“… Радостно, что идея подвижников духа, обеспокоенность культурой взволновала столько сердец. Пишут на редакцию, на Союз писателей, домой, называют имена своих бессребреников, „прорабов духа“ и „прорабов нюха“, указывают аварийные точки и пути исправления - значит, это совпало с их собственными мыслями, с активным началом в них, значит, они разделяют мысль о заповедности культуры, о том, что культура в опасности…»

«Экологическое угасание внутренней духовной среды куда опаснее, чем внешней. При крахе первой погибнет вторая».

«Мы измеряем счетчиком Гейгера степень радиации, определяем загрязнение среды и обмеление озер, но чем измерить духовное обмеление, когда о Калигуле или Моцарте узнают лишь из видеокассет при почти поголовном непрочтении целиком „Войны и мира“?!».

«Есть экологическое равновесие культуры. Толстой взаимосвязан с Тургеневым. Рембо - ребро, из которого родилась новая европейская поэзия. Американский роман XX века связан с русской прозой XIX века. Тайфун футуризма гулял через границы.

Не создать ли Общество экологии Культуры, пригласив возглавить его академика Д. С. Лихачева? Это был бы общественный контроль Культуры. В общество вошли бы не только столичные светила, но и прорабы духа Саратова и Пензы и обязательно молодые энтузиасты. Процессы культуры века надо изучать, пока век еще жив, чтобы наши потомки не ломали голову над белыми пятнами духовной истории».

«В канун Нового года пришло письмо из-за океана от Гэри Снайдера, крупнейшего американского поэта, отшельника культуры. „Брат Андрей“, - начинает он старомодно, спрашивает, как мне понравился „экологический джаз“ Пола Уинтера, ведущего на саксофоне дуэт с волком, и пишет о своей тревоге за нашу цивилизацию. „Планета не принадлежит никому. Надо ее спасать“. Его надежда - дети. Он предлагает „голубиную почту“ - пусть дети напишут письма правительствам и этот снегопад миллионов писем занесет чудища ракет…»

Наивные люди - они были наивны по любую сторону океана. К чему они? К надежде… За это им, казавшимся родными душами, поэт и благодарен:

«Прощай, Саратов! Прощайте, беспокойные ласточки культуры!.. Спасибо за надежду. Простите, кому не ответил. Отвечу стихами.

Вот еще один конверт: „Напишите на открытке что-нибудь из Вашей последней книги. Журавлев, гор. Куйбышев“.

Германия известна Лютером.

Двадцатые годы - Татлиным.

Штаты сильны компьютером.

Россия - читателем.

Он разум и совесть будит.

Кассеты наладили.

В будущем книг не будет?

Но будут читатели».

(«Подписка»)

А через год обнажился чудовищный, мародерский «Ров». «Ты куда ведешь, ров? Тени следуют за нами. Слова оживают».

«Ров», написанный Вознесенским в 1986 году, надо перечитывать, чтобы попытаться понять, откуда что возьмется, отчего история так дико перевернется в новом столетии. «Ров» многое объясняет в человечестве, роющем себе яму. И в неоконченной, окажется, войне.

Ты куда ведешь, ров? Ты куда ведешь, ров? Ты куда ведешь, ров? Эти рефрены прошивают поэму насквозь. Отчего Вознесенский, при всем честолюбии поэта, вдруг распишется так беспощадно в ее формальном несовершенстве - «Собственно, поэма не была эстетическим шедевром»? Потому что плевать на мелочи. Потому что для русского поэта понятие самое важное: предназначение. Не написать было - нельзя. Поэму «Ров» прострочили трассирующие цитаты уголовного дела № 1586. Дела о гробокопателях. О мародерах памяти. «Поэма была средством обнародования жуткой правды».

«Поэма ли то, что я пишу? Цикл стихотворений? Вот уж что менее всего меня занимает. Меня занимает, чтобы зла стало меньше. Закопченный череп на меня глядит. Чем больше я соберу зла на страницы - тем меньше его останется в жизни. Сочетается ли проза с поэзией? А зло с жизнью?»

Раздобыл материалы уголовного дела у друзей-следователей уже не раз упоминаемый друг-крымчанин Вознесенского - поэт Александр Ткаченко. Читал - волосы дыбом. Как такое напечатать? Еще и речи о публикации не шло - из телефонной трубки полились угрозы. «Я понял, что один с этим не справлюсь… Только Андрей Вознесенский, с которым я дружил, сможет мне помочь остановить мародерство. Я позвонил ему и сказал: „Андрей, срочно приезжайте в Крым, есть очень серьезное дело“. И действительно, через два-три дня, а это было в конце марта, он приехал.

С моими друзьями Владимиром Васильевичем Зубаревым, председателем адвокатуры, и фотографом Аркадием Левиным прямо из аэропорта мы поехали на раскопки».

Вознесенский помнил, как когда-то на военных сборах во Львове он побывал у искусственного озера, которым затопили место массовых зверств. Зачем затопили? Чтобы скрыть ужас? Чтобы не напоминать о местных добровольцах, чьими руками оккупанты, любившие Гете и Вагнера, истребляли тьмы, и тьмы и тьмы человеческого материала? Чтобы избежать мародерства? И это, и это, и то… Такие же рвы изрезали и Прибалтику, и Белоруссию, и ставший при Хрущеве украинским Крым. О Бабьем Яре под Киевом узнали благодаря Виктору Некрасову и Евгению Евтушенко. Еще раньше появились стихи Ильи Сельвинского, написанные в 1942 году в Керчи, «Я это видел!»: «Ров… Поэмой ли скажешь о нем? / Семь тысяч трупов. Семиты… Славяне… / Да! Об этом нельзя словами. / Огнем! Только огнем!»…

И рыжая струйка

из детского уха

Стекает в

материнской

Тогда, в 1986-м, тени еще крались в ночи. Но час пробьет, они еще назовут себя «героями»… Предвидел ли это поэт? Так потому и предостерегал: ты куда ведешь, ров…

«В свое время я написал стихотворение „Живое озеро“, посвященное закарпатскому гетто, расстрелянному в годы войны фашистами и затопленному водой, - с этого Вознесенский начинает свой „Ров“. - В прошлом году я прочитал стихи эти на вечере в Ричмонде. После вечера ко мне подошла Ульяна Габарра, профессор литературы Ричмондского университета. Ни кровиночки не было в ее лице. Один взгляд. Она рассказала, что вся семья ее погибла в этом озере. Сама она была малышкой тогда, чудом спаслась, потом попала в Польшу. Затем в Штаты.

Стихотворение это в свое время иллюстрировал Шагал. На первом плане его рисунка ребенок оцепенел на коленях матери. Теперь для меня это Ульяна Габарра».

8 апреля 1986 года в Тольятти генсек Горбачев произнесет слово «перестройка». Страна радостно вздрогнет - она еще не знает, что вздрагивать ей теперь придется частенько.

За день до того, 7 апреля, Вознесенский приехал на десятый километр Феодосийского шоссе. В декабре 1941-го здесь, под Симферополем, были расстреляны 12 тысяч мирных жителей и пленных. Обычная гуманитарная акция Третьего рейха. Таксист, Василий Федорович Лесных, пока ехали, рассказывал Андрею Андреевичу, как бегал с пацанами - лет по десять было - смотреть, как расстреливают: «Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало…

Да, еще вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжелая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну, об этом уже вы в курсе… У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула».

Многие были закопаны в низине, где холодно. Многие тела хорошо сохранились и много лет спустя. Захоронение перерыли мародеры. Вознесенский с друзьями приехал через год после судебного процесса. Среди зеленого поля по-прежнему чернели квадраты свежевырытых колодцев. Глубина в два человеческих роста, внизу отходили штреки. Расколотые черепа, два крохотных, детских. Сморщенный женский сапожок. Детские рыжие волосы с заплетенной косичкой. Судебный процесс не остановил мародеров.

Работали профессионально, основательно. За одну ночную «ходку» к мертвым золота могли накопать и выдрать плоскогубцами на 70–80 тысяч рублей. Сказочные деньги - учитывая, что тогда вполне приличная зарплата, на которую можно прожить неплохо, составляла 150–300 рублей в месяц…

Обращаюсь к читательским черепам:

неужели наш разум себя исчерпал?

Вознесенский вчитывается в дело № 1586. Том второй, который удалось получить втайне. Шокирующие цитаты он приводит в поэме:

«…Систематически похищали ювелирные изделия из захоронения на 10-м километре. В ночь на 21 июня 1984 года, пренебрегая нормами морали, из указанной могилы похитили золотой корпус карманных часов весом 35,02 гр. из расчета 27 рублей 30 коп. за гр., золотой браслет 30 гр. стоимостью 810 руб. - всего на 3325 руб. 68 коп.

…13 июля похитили золотые коронки и мосты общей стоимостью 21 925 руб., золотое кольцо 900-й пробы с бриллиантом стоимостью 314 руб. 14 коп., четыре цепочки на сумму 1360 руб., золотой дукат иностранной чеканки стоимостью 609 руб. 65 коп., 89 монет царской чеканки стоимостью 400 руб. каждая»…

Кто был в деле? Врач московского института АН, водитель «Межколхозстроя», рабочий, подсобный рабочий, работник кинотеатра. Русский, азербайджанец, украинец, армянин. Возраст 28–50 лет. Отвечали суду, поблескивая золотыми коронками. Двое имели полный рот «красного золота». Сроки они получили небольшие, пострадали больше те, кто перепродавал.

Подтверждено, что получили они как минимум 68 тысяч рублей дохода. Одного спросили: «Как вы себя чувствовали, роя?» Ответил: «А как бы вы чувствовали себя, вынимая золотой мост, поврежденный пулей? Или вытащив детский ботиночек с остатком кости?» Они с трудом добились, чтобы скупка приняла этот бракованный товар.

…Один работал в яме - двое вверху принимали и разбивали черепа, вырывали плоскогубцами зубы, - «очищали от грязи и остатков зубов», возили сдавать в симферопольскую скупку «Коралл» и севастопольскую «Янтарь», скучно торгуясь с оценщицей Гайда, конечно, смекнувшей, что «коронки и мосты долгое время находились в земле». Работали в резиновых перчатках - боялись инфекции. Коллектив был дружный. Крепили семью. «Свидетель Нюхалова показала, что муж ее периодически отсутствовал дома, объяснял это тем, что работает маляром-высотником, и регулярно приносил зарплату»…

Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.

Разразится оттуда война.

Не порежьте лопатой

духовных грибниц!

Повылазит страшней, чем чума.

Симферопольский не прекратился процесс.

Связь распалась времен?

Психиатра - в зал!

Как предотвратить бездуховный процесс,

что условно я «алчью» назвал?!

Писать, признается поэт, тяжело было даже физически. Ужасала бездна, открывшаяся за этим рвом. Не спалось, снились кошмары, не хотелось больше писать ни о чем. Обожгло.

«Ров» появится в седьмом номере журнала «Юность» в том же 1986 году. Вознесенский тепло напишет о главном редакторе, поэте Андрее Дементьеве, «который взял на себя публикацию». Неожиданно помог секретарь ЦК Александр Яковлев, прежде демонстративно не жаловавший поэзию Вознесенского, но теперь ставший передовиком перестроечной мысли. «После опубликования „Рва“, - вспомнит поэт, - в зале „Октябрь“ мне на сцену подали рисунок, изображающий член, разрывающий Звезду Давида. Подпись гласила: „Андрюха, пососи х… у дохлого раввина“.

Администратор сказал, что несколько десятков человек заняли первые ряды, чтобы сорвать вечер. Я показал рисунок залу: „Ну, кто нарисовал? Встаньте! Я же не прячусь от вас, покажите и вы свои лица“. Никто не встал из темноты. „Значит, вы просто трусы, трусы!“ - закричал я им. Зал поддержал меня, вечер не был сорван».

Это не когда-нибудь, в туманном прошлом, - озираясь по сторонам на 10-м километре под Симферополем, рассуждал Вознесенский. - Это сейчас и здесь, в настоящее время. «Лязг зубов и лопат. / У 10-й версты / нас закапывают мертвецы».

По стране уже шагает перестройка, оковы тяжкие вот-вот падут, и даже вчерашние фигуранты дела о мародерстве и прочие мародеры всех мастей и отраслей выйдут из тюрем и еще расскажут своим деткам, как пострадали от кровавого советского режима, от супостатов партийных!

Такие радужные открылись перспективы. А Вознесенский как-то мрачноват. Что это он? «Справедливый плакат / водружен над шестом: / „Мертвецов - большинство, / а живых - меньшинство“». / Поживей прохрипим: / «Панихиду живым!»…

Я улыбок зубастых не знал широчей.

Аллилуйщик - теперь мастер смелых речей.

Жмут с лопатою грейдерной, мудрецы.

Закопают страну - только не удержи!

…Проснулся задремавший было критик. Недоумевает: чем кончается поэма? С чего бы это вдруг в поэме появляются сразу четыре неодушевленных героя: «Все четыре героя в меня глядят - Ров, Алчь, Речь, Взгляд»? О чем это он?

Ров - предостережение или прогноз. «Что пробило и что еще не пробило, / и что предупредило нас в Чернобыле? / А вдруг - неподконтрольная война? / Прощай, надежд великое вранье».

Взгляд - это про то же, про летаргию спящих с открытыми глазами, про особенности глаз гоголевского Вия. Поэт обращается ко «всенародному Володе» - Высоцкому, всматриваясь куда-то туда, в небеса: «Что там, Володя? Как без шор / жизнь смотрится? Что там за кадром? / Так называемой душой / быть иль не быть? - вот в чем загадка».

Но Алчь и Речь, вступающие в схватку? Речь - не пустое сотрясанье воздуха, не просто звуковые волны. Речь - это корни, детство, запах апельсина, который есть соседка Мурка, это телефонный звонок Бориса Леонидовича, это родители, семья, отечество и историческая память. Речь - последнее, что сохраняет в человеке личность уникальную. Если что-то и может победить в человечестве Алчь, - так только Речь.

В девяностых, когда рассыплется страна, часть бывших братских республик станет надмеваться изо всех сил - не во имя искомой свободы, не во славу желанного расцвета, а только чтобы уничтожить общую память, неразрывную историю, неотъемлемую литературу и русский язык. И окажется вдруг - та самая война, о победе в которой мы говорили столько лет, та самая, в которой шрамами легли эти рвы, - для всего мира война не кончилась. Может, во всем виноваты рвы? Может, неуснувшие тени тех палачей? Назовем их просто, как у поэта, - Алчь. С нею выплеснется нежданная злоба. «Вы проиграли войну!» - прокричит американским голосом аккуратная дама в штаб-квартире ООН. Расколются в который раз российские, ну как бы интеллектуальные элиты - тогда уж не постыдно станет олигархов обожать, но родину любить - позорно. Алчь против Речи. Обыкновенная коллаборационистская Алчь - и Великая Отечественная Речь.

Через год, в 1987-м, Горбачев перефразирует «прорабов духа» Вознесенского и пустит в оборот «прорабов перестройки». Но Вознесенский будто не слышит, будто понимает, что звон этот пуст.

1990-е покатятся строго по линии «Рва», подтверждая пророчества. «Может быть, - скажет поэт, - поэма предсказала преступное нутро человека, приведшее сейчас к криминальной революции». У нас, - будут успокаивать страну, - простительный период первоначального накопления капитала. Грабим награбленное-с. Но с самыми благородными намерениями. Вливаемся в цивилизованное мировое пространство.

«Но какой пробой измерить чудовищность такого нового жанра, как обворовывание душ?»

…Время пыхтело. Маховик - вжик, шестеренки - ширк, поршень - пых. Все куда-то катилось.

Прорабы духа - или мародеры памяти? Куда повернет история?

Вознесенский, конечно, не ученый муж и не историк. Но настоящий поэт всегда - пророк, и его предчувствиям стоит верить… В последний год XX века Вознесенский вдруг выдохнет странное стихотворение: «Ко мне юнец в мои метели / из Севастополя притопал. / Пронзил наивно и смертельно / до слез горчащей рифмой „тополь“. / Вдруг, как и все, я совесть пропил?!»…

Крым подарили - и не крякнули.

Утопленник встает, как штопор.

На дне, как пуговицу с якорем,

мы потеряли Севастополь.

…Горькие строчки - но ведь «юнец из Севастополя» надежду оставлял…

Поэму «Возвратитесь в цветы» Андрей Андреевич напишет в 2004 году, как сказал бы будетлянин Хлебников, «крылышкуя золотописьмом тончайших жил».

Я тебе на холме у зеленого выреза

белый храм приколю наподобье

Обожаю белые ирисы!

Как их жизнь коротка…

автора Ершов Василий Васильевич

Из книги Просто насыпано автора Буркин Юлий Сергеевич

Куда ехать? Недавно мы с Зоей сочинили маленький рассказик. Почти хоку. «По весне, когда наступает течка, северные лайки принимаются трахать друг друга прямо в упряжках… И уже никто никуда не

Из книги Русская судьба, исповедь отщепенца автора Зиновьев Александр Александрович

КУДА МЫ ДВИЖЕМСЯ В МИФЛИ я еще во время экзаменов подружился с Андреем Казаченковым. Он был на два года старше меня. В детстве он потерял руку. Уже после нескольких разговоров мы поняли, что являемся единомышленниками. Он, как и я, был антисталинистом. Поступил на

Из книги Романтика неба автора Тихомолов Борис Ермилович

Куда мы летим? Утро 23 ноября 1943 года выдалось морозное и туманное. Мы вышли к самолету еще как следует не проснувшиеся и не пришедшие в себя от вчерашнего сказочного переодевания. Нас подняли рассыльные:- Срочно! Перелетать на Центральный аэродром!«Начинается!» -

Из книги Рассказы ездового пса автора Ершов Василий Васильевич

"Куда я их везу?" Мы живем в 21-м веке, и бензоколонка на дороге в России стала столь же привычным атрибутом, как, к примеру, памятник Ленину на площади любого городишки. Примелькалось. А ведь еще лет пятнадцать назад на редких наших бензоколонках стояли очереди машин, и

Из книги Лукашенко. Политическая биография автора Федута Александр Иосифович

«Да куда они денутся?» Страна, как следует из многочисленных высказываний Лукашенко - некое замкнутое пространство, которому постоянно что-нибудь или кто-нибудь угрожает. Все, что забредает, заползает, залетает в него извне, без личного согласования с контролирующим это

Из книги Четыре минус три автора Пахль-Эберхарт Барбара

Из книги Леонардо да Винчи автора Шово Софи

Так куда же? Во Флоренцию, где все еще живет его отец.Но захочет ли отец снова видеть его у себя? В бумагах Леонардо было найдено много черновиков писем к его отцу, но нельзя с уверенностью сказать, держал ли когда-нибудь сер Пьеро в своих руках их чистовые варианты. Художник

Из книги Рассказы ездового пса автора Ершов Василий Васильевич

«Куда я их везу?» Мы живем в 21-м веке, и бензоколонка на дороге в России стала столь же привычным атрибутом, как, к примеру, памятник Ленину на площади любого городишки. Примелькалось. А ведь еще лет пятнадцать назад на редких наших бензоколонках стояли очереди машин, и

Из книги Жизнь Амброза Бирса (главы из книги) автора Нил Уолтер

Откуда и куда? IМожет быть, лучшим предисловием к этой главе послужит эссе Бирса «Бессмертие», которое было напечатано в его собрании сочинений (11-й том, с. 246-252).«Все признают, что стремление жить вечно универсально. Во всяком случае, таково мнение тех, кто не знаком с

Из книги Есенин автора

Из книги Автопортрет: Роман моей жизни автора Войнович Владимир Николаевич

Куда же я попал! Началось обсуждение. Разумеется, я его дословно не запомнил, но приблизительно оно выглядело так. Левин спросил, кто желает выступить. Вызвался Виктор Гиленко, взволнованный молодой человек в очках. Я подумал: ну сейчас он ее раскритикует.– Прошу

Из книги Катенька автора Гаркалин Валерий Борисович

Куда податься? Собственно говоря, вопрос со стационарными театрами на тот момент был для меня уже решён окончательно. После «Ширли-мырли» и моих сценических успехов я стал очень популярным в театральных кругах. Меня регулярно приглашали на работу главные режиссёры

Из книги Нежнее неба. Собрание стихотворений автора Минаев Николай Николаевич

«Как бы и куда бы я ни шел…» Как бы и куда бы я ни шел, Жизнь моя не сделается краше, Потому что я произошел Не от пролетарского папаши. Не держал он молот у огня, Признавал воротнички и мыло, Да к тому ж и мать моя меня Не за жатвой на поле вскормила. Правда, в этом я не

Из книги Есенин. Русский поэт и хулиган автора Поликовская Людмила Владимировна

«Бежать? Куда?» Москва, июль 1925 г. С. Есенин - Н. Вержбицкому. «Милый друг мой, Коля! Все, на что я надеялся, о чем мечтал, идет прахом. Видно, в Москве мне не остепениться. Семейная жизнь не клеится, хочу бежать. Куда? На Кавказ! […] С новой семьей вряд ли что получится, слишком

Из книги Крючков. КГБ накануне путча (сборник) автора Варенников Валентин Иванович

«Куда смотрел КГБ?» Отдельно следует сказать о Владимире Александровиче Крючкове. Он имел высшее юридическое и дипломатическое образование. Располагал богатым опытом работы и в трудовых коллективах (начинал с рабочего), и в юридических органах (прокуратуре), и особенно в

«Поиски искусства — это поиски свободы. Свободы от чего? От всего, мешающего непосредственно выразить то, как впервые от-крываешь мир, — отмечал В. Барлас. — Молодой человек, закан-чивающий архитектурный институт, попутно пишущий для себя стихи, наделенный поразительной восприимчивостью к любым разрушающим связям и безмерно уязвляемый этим, ощутил при-звание к тому, чтобы как можно непосредственнее запечатлеть эту сторону своего бытия в звучащем слове… Он круто переломил свою судьбу. И безоглядно отдался опасному поиску… Думаю, что имен-но с этим решением связано стихотворение «Пожар в Архитектур-ном институте».

Уже первые стихи, принесшие известность А. Вознесенскому в конце 50-х гг., отличались энергией и многозначительностью (стих. «Гойя», 1959). Стихотворение представляет собой монолог. Возне-сенский выбирает необычного героя — испанского живописца Франсиско Гойю и «переносит» его в век двадцатый, упоминая со-бытия 1941 года и нашу победу над фашистской Германией. Уже в этом стихотворении наметились поиски словотворчества и новых путей в системе стихосложения: в нем употребляется только одна рифма, связанная со словом «Гойя».

Лирический герой стихов и поэм Вознесенского был полон жаж-ды действовать, творить. Но ему заметно недоставало идейно-художественной зрелости, поэтической простоты. Не случайны бы-ли признания:

Как мне нужна в поэзии Святая простота! Но мчит меня по лезвию Куда-то не туда… («Мозаика»)

В стихотворениях «Парабола» и «Мозаика» (1960) увлечение формальной стороной стиха иногда приводило к преобладанию звука над смыслом. Это отчетливо сказалось позже в цикле, объе-диненном под названием «Треугольная груша». «В основу ее, — по словам поэта, — легли… американские впечатления. Но в процессе работы воспоминания, жизнь, пейзажи России и Прибалтики вры-вались в повествование…» (А. Вознесенский. 40 лирических отступ-лений из поэмы «Треугольная груша»), В книге этой есть стихи большой поэтической силы, полные света и какой-то хрустальной чистоты («Грузинские березы», «Новогоднее письмо в Варшаву»), Она разнообразна по тематике, образам, ритмическому и интонационному звучанию. Но наряду с удачными целостными произве-дениями и отдельными образными деталями в стихах встречаются и не совсем оправданные ассоциации («Ночные грозди гудят мах-рово, как микрофоны из мельхиора».)

Безусловным шагом на пути освобождения от всякого рода на-слоений и ложных тенденций, на пути дальнейшего обретения себя стали последующие произведения Вознесенского: «Антимиры» (1964), «Мастера», «Оза» (1964), «Ахиллесово сердце» (1966). Поэма «Оза» была опубликована в журнале «Молодая гвардия». Написан-ная в виде чужого дневника, найденного в тумбочке дубненской гостиницы, она представляет собой сложное произведение, где со стихотворными главками чередуются прозаические, «олицетво-ряющие, — по словам автора, — чуждый нам мир бездушного, вра-ждебного человеку «программированного зверья» («Литературная газета» от 31 октября 1964 г.). Главный герой этой поэмы — чело-век, оказавшийся повернутым вспять во времени: реки текут к ис-току, имя «Зоя» превращается в антимире в «Оза». Оно ассоцииру-ется по звучанию со словами, обозначающими свежесть, чистоту природы («озон», «озеро»). Боль и тревога героя поэмы за любимую столь остры, что для него меркнет и рушится весь мир. На какое-то время он ощущает себя одиноким и бессильным под напором ме-щанства, отождествляемого с миром машин, роботов. («Роботы, ро-боты, роботы речь мою прерывают».) В финале поэмы торжествует светлое начало, звучит любовь к жизни.

Остросовременная, новаторская, во многом экспериментальная поэзия Андрея Вознесенского вызвала широкий интерес общест-венности. Начиная с поэмы «Мастера» (1959), поэзия Вознесенского стремительно ворвалась в поэтическое пространство современности, получив признание миллионов читателей. «Ваше вступление в ли-тературу — стремительное, бурное, я рад, что до него дожил», — так писал Борис Пастернак из больницы Вознесенскому.

Цикл стихов Вознесенского «Антимиры» (1964) был поставлен в виде сцен и песен театром на Таганке, где впервые на сцену с гита-рой вышел Владимир Высоцкий. На Таганке был поставлен также спектакль «Берегите ваши лица». В 1970 году Вознесенский закон-чил поэму «Авось», легшую в основу популярной рок-оперы «Юно-на» и «Авось» на музыку А.Л. Рыбникова в постановке театра им. Ленинского комсомола в Москве, в основу которой была положена романтическая история любви русского путешественника и дочери губернатора Аляски в XVIII веке.

Среди заметных произведений 60-70-х г. стали поэмы «Лонжюмо» (1963, о В.И. Ленине), «Лед 69″ (1970), «Повесть под парусами» (1971) , «Андрей Полисадов» (1980), сборники стихов «Ахиллесово сердце» (1966), «Тень звука» (1972), «Взгляд» (1972), «Дубовый лист виолончельный» (1975).

В 1975 году поэт пишет свод сонетов с подзаголовком «Мой Ми-кельанджело». Творец земной и Творец небесный — главная тема цикла. По сути дела, речь идет об отношениях между Человеком и Богом. «Я — молот, направляемый Творцом» (стих. «Творчество»). Материал с сайта

Гражданская позиция поэта во всё времена была неизменной: защита прав человека, неприятие и осуждение всех видов притес-нения и гонений. Полностью этим проблемам посвящена книга «Ров» (1980). В ней отразилось потрясение поэта после посещения в Крыму оскверненных мародерами братских могил евреев, расстре-лянных фашистами во время оккупации Крыма.

В 80-е годы Вознесенский начинает экспериментировать в об-ласти звукозаписи стиха: появляются «видеомы». К началу 90-х го-дов видеомы занимают ведущее место в поэзии Вознесенского. Большую популярность обрела видеома «Как найти в Москве СКВ?», раскрывающая время безудержной инфляции и реформ. Одновременно поэт открывает для себя бесконечные возможности анаграммы: Маяковский — я космос, осы Осипа Мандельштама и др. Оригинальность и самобытность поэзии Вознесенского делает его творчество ярким и неповторимым.

В 1995 году был выпущен новый поэтический альбом «Книга га-даний», продолжающий традиции древнекитайской книги гаданий «Ицзин».

Сегодняшняя поэзия Вознесенского редкой эстетической цельно-стью, поисками мирового поэтического языка понятна без перевода всем народам.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

• анализ стихотворения вознесенского гойя
• вознесенский ров анализ поэмы
• вознесенский гойя анализ
• андрей вознесенский ров краткое содержание
• андрей вознесенский пожар в архитектурном институте анализ

Развитие речи. Поэма А.Вознесенского «Ров»

Урок рассчитан на 2 часа.

Литература

А. Вознесенский «Ров». М.: «Советский писатель», 1987.

«Книги не молчат» /Сборник публицистических статей. М.: «Советский писатель», 1989.

Эдуардас Межелайтис. - Москва: «Известия», 1972.

ru.wikipedia.org

www.c-cafe.ru/days/bio/28/017_28.php

Журнал «Знамя» № 3-4, 1972 г.

Газета «Крымские известия» 26 апреля 2013 г. Ров: память нельзя укрыть бетоном.

Строфывека . Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко . Минск, Москва: Полифакт, 1995

Образовательные цели:

познакомить учащихся с творчеством А. Вознесенского и его поэмой «Ров»;

осмыслить идейное содержание произведения;

привлечь внимание к вопиющим фактам вандализма, варварства, мародерства, жестокости;

понять причины зарождения человеческой бездуховности;

продолжить формирование умения читать и анализировать поэтические тексты, выделять проблемы, связывать их с жизнью, аргументировать свое высказывание;

вызвать гневное осуждение безнравственных действий против памяти погибших.

Развивающие цели: Развивать культуру диалогического общения в ходе обсуждения проблемы; совершенствовать умение анализировать, выделять главное и делать выводы.

Воспитательные цели:

создать атмосферу сотрудничества;

способствовать воспитанию активной жизненной позиции учащихся;

уметь давать нравственную оценку происходящему в жизни;

убедить учащихся в том, что нравственная деградация общества грозит гибелью цивилизации и духовности.

Тип урока: комбинированный, изучение нового материала.

Форма учебной деятельности : классно-урочная, групповая, индивидуальная.

Вид урока : урок-размышление.

Методы обучения : диалогический, эвристический, наглядно-иллюстративный, частично поисковый.

Оборудование:

Компьютер, мультимедийный проектор, музыкальный центр, сопровождение:

Презентация выполнена в программе OpenOffice.org Impress;

Аудиозапись песни «Дай, Бог» в исполнении А. Малинина,

Видеоролик «Хрущевская оттепель. Кремль. Март1963.Заседание «Представителей художественной интеллигенции» ( Видеоролик взят с сайта );

Репродукция картины В.Г. Перова "Старики-родители на могиле сына";

Свечи.

Ход урока .

Организационный момент.

Слово учителя : Обратите внимание на слайд №1 . Что вы видите?

Ученик : На фотографиях слева изображены фашистские захватчики времен Великой Отечественной войны, а справа – воины сегодняшнего дня, солдаты Украины. Об этом свидетельствует их амуниция и государственная символика.

Учитель: История человечества – это, к сожалению, история войн, больших и малых. Поле Куликово, Бородино, Курская дуга… Русская земля, политая кровью русских людей. Русский человек испокон веков исполнял свой долг по защите родной земли. И в 20-м веке доля сия не миновала нашу страну. Самая жестокая и кровопролитная война в истории человечества пришла на нашу землю 22 июня 1941 года.

Чем 2015 год знаменателен для нашей страны?

Да, со времени окончания Великой Отечественной войны прошло 70 лет. Почему же многие писатели продолжают рассказывать о ней? Василь Быков: «Потому что тот подвиг, память о нём, сколько бы времени ни прошло, не остынет в наших сердцах».

Мы живем в 21 веке. Сегодня, к сожалению, идет гражданская война? Брат убивает брата. Войны всегда несут только разруху, грабежи и убийства. Рассмотрим слайд №2 . О чем говорят действия людей, изображенных на снимках?

Ученик : Немецкие солдаты и люди в черных масках занимаются мародерством.

Учитель: Да, действительно. Есть такая профессия, которая во все времена и при всех условиях игнорирует любые условности. Это мародеры. Ничего удивительного нет. Там, где военный конфликт, там же и мародеры . С трупов срывают золотые цепочки, серьги и кольца, забирают себе бумажники, сумки и наличные деньги, охотятся за мобильными телефонами жертв трагедии и другими предметами, представляющими какую-либо ценность.

А сейчас попробуйте сформулировать тему урока, учитывая сказанное, но не забывайте о прочитанных к сегодняшнему дню произведениях.

Ученик : Тема человеческой бездуховности в поэме А. Вознесенского «Ров».

Учитель : Молодцы. Как вы считаете, подходят ли к данной теме слова из стихотворения литовского поэта Эдуардаса Межелайтиса «Пепел»: « Боль, которой еще моё сердце не знало…»? Слайд №3 Запишите тему урока.

Ребята, сегодня мы прикоснемся к тайнам творчества одного из интереснейших поэтов 20 столетия А.А. Вознесенского. Особое внимание уделим его поэме «Ров», потому что те проблемы, которые затрагиваются в ней, очень актуальны в наше время. Век, в котором мы живем, сложный, противоречивый…Идут войны, где свой убивает своего... Нравственные идеалы утеряны, а новые не созданы. Как же остановить нравственную деградацию общества? Роль литературы в этом процессе огромна. Она учит, помогает формировать наши убеждения, побуждает к действию.

Сайд №5 Словарная работа.

Алчь (от алчный) - стремление к наживе, приобретению.

Деградация – постепенное ухудшение, вырождение, упадок, снижение или утрата позитивных качеств.

Вандал – разрушитель культуры, варвар.

Вандализм – бессмысленно жестокое разрушение исторических памятников и культурных ценностей, варварство.

Мародер – тот, кто грабит население в районах военных действий, а также убитых и раненых на поле сражения, грабитель.

Для того чтобы работа была продуктивной, я поделю вас на три группы.

1 группа – литературоведы. Они занимались подготовкой биографических сведений о поэте.

2 группа – историки. Цель их исследовательской работы – познакомить нас через воспоминания, письма, документы с особенностями того времени, в котором жил поэт, а также с тем временем, о котором идет речь в поэме «Ров».

3 группа – артисты. Задача этой группы – выразительное чтение стихотворений поэта.

Итак, слово литературоведам, историкам и артистам.

Биографическая справка поэта (подготовленный ученик) Слайды №6-8

Андрей Андреевич Вознесенский родился в 12 мая 1933 года в Москве. Отец, Андрей Николаевич Вознесенский, участник строительства крупнейших гидроэлектростанций: Братской, Ингурской. Фамилия ясно указывает на происхождение из духовного сословия. Прапрадед Андрея Андреевича, Андрей Полисадов, был архимандритом, настоятелем Благовещенского Муромского собора на Посаде.

Мать, Антонина Сергеевна Вознесенская, урожденная Пастушихина тоже из Владимирской области. Здесь, в Киржаче, провел часть детства будущий поэт. Во время войны, эвакуированные из Москвы, мать с Андреем жили в зауральском Кургане . После окончания Великой Отечественной войны семья вернулась в столицу.

Супруга - Зоя Борисовна Богуславская, известный прозаик, драматург, автор крупных культурных проектов в России и за рубежом , инициатор и координатор премии "Триумф". За годы, проведенные вместе, им удалось сохранить доброе и трепетное отношение друг к другу. По сей день Зоя Борисовна так отзывается о супруге: «Он ослепительный человек: добрый, восхищенный, умеющий мчаться навстречу событиям. Это поэт, который пропускал через свои нервные клетки все, что происходило с нами в последние четыре десятилетия».

Тяга к поэзии проявилась у Андрея Вознесенского еще в юности. Детские стихи Андрей Андреевич никогда не упоминает, хотя, очевидно, они уже обнаруживали талант. Недаром Борис Леонидович Пастернак, получив их по почте от четырнадцатилетнего мальчика, пригласил его к себе и затем приблизил. В 1957 году Андрей Андреевич окончил Московский архитектурный институт и получил специальность «архитектор». Но к этому времени его жизнь уже полностью принадлежала литературному творчеству. Евгений Евтушенко писал: «Он не вошел в поэзию, а взорвался в ней, как салютная гроздь…»

В 1958г. его стихи появляются в периодике, а начиная с поэмы "Мастера" (1959), поэзия Вознесенского стремительно ворвалась в поэтическое пространство современности, получив признание миллионов читателей. "Ваше вступление в литературу - стремительное, бурное, я рад, что до него дожил" - так писал Пастернак из больницы.

В то время поэтические вечера в зале Политехнического музея стали собирать полные залы, поэты привлекали многотысячные аудитории на стадионы, стали кумирами миллионов. И одним из первых в этой замечательной плеяде был Андрей Вознесенский. Его сборники моментально исчезали с прилавков, каждое новое стихотворение становилось событием.

В 1960 году выходят первые сборники стихов поэта - "Парабола" и "Мозаика". Пребывание в США (1961) отразилось в цикле стихов "40 лирических отступлений из поэмы "Треугольная груша" (1962). В 1963 году на встрече с интеллигенцией в Кремле Хрущев подверг Вознесенского всяческим оскорблениям, крича ему: "Забирайте ваш паспорт и убирайтесь вон, господин Вознесенский!"

Просмотр видеоролика «Хрущевская оттепель» Кремль. Март 1963. Заседание «Представителей художественной интеллигенции».

Чтение стихотворения А. Вознесенского «Духовное взяточничество».

Однако, несмотря на временные опалы, стихи Вознесенского продолжали издаваться, и тиражи его книг доросли до 200 тысяч.

На счету классика российской литературы более 20 сборников прозы и стихов , в том числе «Треугольная груша», «Антимиры» (1964), «Ахиллесово сердце» (1966), «Взгляд» (1972), «Дубовый лист виолончельный» (1975), «Витражных дел мастер» (1976), «Соблазн» (1978), «Избранная лирика» (1979), «Безотчетное» (1981), «Прорабы духа» (1984), «Ров» (1986), «Аксиома Самоиска» (1990), «Видеомы» (1992), «Девочка с персингом», «Гадание по книге» и другие.

В 1983 году вышло собрание сочинений в 3-х томах.

В памяти же миллионов четверть века Вознесенский остается автором легендарной рок-оперы «Юнона и Авось».

Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить необутая выйдешь.

Ты меня никогда не забудешь.

Ты меня никогда не увидишь.

Заслонивши тебя от простуды,

я подумаю: «Боже всевышний!

Я тебя никогда не забуду.

Я тебя никогда не увижу».

В этих строчках есть что-то удивительное, что находит отклик в сердцах миллионов влюбленных людей.

На стихи поэта написаны многие популярные эстрадные песни, в том числе "Миллион алых роз" (музыка Р. Паулса), "Песня на "бис" (музыка Р. Паулса), "Начни сначала" (музыка Е. Мартынова), "Плачет девочка в автомате" (музыка Е. Осина), "Новые московские сиртаки" (О. Нестеров), а также много романсов на музыку М.Таривердиева.

У Вознесенского с ранней юности было много противников, но никто не мог отрицать того, что он создал свой стиль, свой ритм.

Поэт награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени. Этой награды он был удостоен «за выдающиеся заслуги в развитии отечественной литературы и многолетнюю творческую деятельность».

Андрей Вознесенский - лауреат Государственной премии СССР (1978, за сборник "Витражных дел мастер"), дважды удостаивался американских премий. На Парижском фестивале "Триумф" (1996) газета "Нувель Обсерватер" назвала А.А.Вознесенского "самым великим поэтом современности".

А. Вознесенский и Крым. Крым, Ялта, Коктебель были не столько местом отдыха, а скорее источником новых тем и впечатлений, встреч с читателями и друзьями. Наш уютный южный город покорял его не только красотой моря, к которому он приходил «поразмышлять с самим собой», но еще и тем, что, как признавался Андрей Вознесенский, «если мне нужно хорошо поработать, написать что-нибудь серьезное, я еду сюда».

Здесь им написана «Баллада 41-го года», посвященная партизанам Керченской каменоломни, и две поэмы – «Доктор Осень» и «Ров».

Работа над темой урока. Слайд №9

Поэму «Ров» А. Вознесенский написал в 1986 году. В этом же году она была напечатана в журнале «Юность».

Не тащи меня, рок, в симферопольский ров.
Степь. Двенадцатитысячный взгляд.
Чу, лопаты стучат благодарных внучат.
Геноцид заложил этот клад.

Почти три десятилетия назад всю большую страну потрясли эти строки. Дикую историю о гробокопателях, еще в середине 80-х годов орудовавших на месте массовых расстрелов в годы Великой Отечественной войны невинных стариков, женщин, детей в противотанковом рву на 10-м километре трассы Симферополь-Феодосия, Андрею Вознесенскому рассказал крымский поэт Александр Ткаченко.

Вознесенского потрясло увиденное мародерство . Кто-то вскрыл братские могилы в поисках золота, которое несчастные жертвы унесли с собой. Говорят, немцы, как правило, собственноручно обиравшие своих жертв до нитки, отрубавшие пальцы вместе с кольцами и вырывавшие золотые коронки, здесь, в декабре 1941-го, почему-то спешили…. А вернувшиеся с послевоенной отсидки полицаи точно знали, где копать…

Человек отличается от червя.
Черви золото не едят.
Ты куда ведешь, ров?
Ни цветов, ни сирот.
Это кладбище душ - геноцид.

«Благодарные внучата» рыли шурфы, вытаскивали черепа, выдирали золотые коронки, зубы, находили золотые украшения, пролежавшие в земле 40 лет. Награбленное несли в скупку.

Что двигало этими людьми? О чем они думали над трупной бездной?

Из истории события.

Несколько десятилетий назад Л. Сейфулина писала в гневном очерке «Уцелел один»: «Симферополь превратился в сплошной застенок и отвратительную человеческую бойню. 9 декабря 1941 года немцы истребили древнейшее население Крыма – крымчаков. 11, 12, 13 декабря расстреляли всех евреев. Немцы зарегистрировали в Симферополе 14 тысяч евреев… Их смертный стон подряд трое суток стоял и в Симферополе, и в окрестностях… Один уцелел. Из четырнадцати тысяч – один». Его укрыл от расправы русский плотник.

Воспоминание очевидца: «Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей, главным образом еврейской национальности. …Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно – над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тысяч галош лежало…»

Аналитическая работа по тексту поэмы. Слайд №10

Что вы думаете о названии поэмы? (К этому вопросу необходимо вернуться после полного анализа поэмы в конце урока).

Какое впечатление произвела на вас поэма?

Кто делится своими воспоминаниями об этом ужасном событии?

Зачитайте отрывок из воспоминаний Василия Федоровича (глава «Послесловие»).

Что же так внезапно возмутило и взволновало Василия Федоровича и его спутников? Почему увиденное они назовут страшным сном? (Зачитать отдельные фрагменты главы «Послесловие»)

Чтение наизусть стихотворения «Ров».

Дело № 1586. Что это за Дело? (глава «Дело», 2-й абзац)

Кто же они, эти гробокопатели? Кто был в деле? (глава «Дело», 3-й абзац)

Ответ: Вот имена «благодарных внучат», названные А. Вознесенским:

а) тунеядец Кириллов,

б) крановщик облколхозстроя Нюхалов,

в) сотрудник НИИ Кременский,

г) врач Лиморенко,

д) перепродавали золото нигде не работающие Ахмедов, Меликян, Федулов, Мелешкин,

е) среди погромщиков была беременная женщина – продавец Мелихова. Самому молодому – 28 лет.

Разорение кладбищ – преступление или нечто большее?

Ответ: Не голод и нужда вели к этому преступлению, не из-за куска хлеба разрывали могилы «благодарные внучата». Вопроса преступить – не преступить у них не было. Жестокость руководит людьми.

Каким словом называет поэт поведение этих людей?

Ответ: Алчь.

Чтение стихотворения «Алчь. Прежний пролог»

Работа над лексическим значением слова «алчь» с использованием толкового словаря. Поэт пытается добраться до причин, до глубинных корней этой болезни. Свою задачу он видит в следующем: «Чем больше я соберу зла на страницы, – уверяет он, – тем меньше его останется в жизни».

В чём видит поэт причину совершаемого святотатства? Уголовный или духовный процесс – главное для него? (глава «Грех»)

В народе разорение кладбищ не просто преступление, а грех перед людьми, своей совестью, убитыми.

Обращение к картине В. Перова «Старики на могиле сына» . Слайд №11 Полотно «Старики-родители на могиле сына» принадлежит кисти великого русского художника Василия Григорьевича Перова. Холст исполнен в традиционном русском реализме. Скорее всего, тема полотна была навеяна Перову литературным произведением И.С.Тургенева – «Отцы и дети». Сюжет картины очень прост. Крупным планом изображены старики. Силуэтом сгорбленных спин художник стремится передать горькие переживания героев на могиле сына, которая располагается прямо перед их ногами родителей. Они никак не могут покинуть место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем. Не нужно быть очень проницательным человеком, чтобы сразу заметить ту огромную грусть и печаль, которая охватила стариков. Нет большего горя для родителей, чем хоронить своих детей. Возможно, старики жалеют о том, что не были со своим ребенком в то время, когда они могли что-либо сделать, чтобы избежать беды. А сейчас, убитые горем, они пытаются хоть как-то это компенсировать и проводят долгие часы на могиле сына.

Два чувства дивно близки нам –

В них обретает сердца пищу –

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

А. С. Пушкин.

Чтение стихотворения Э. Межелайтиса «Пепел» (перевод Алигер).

В России память об умерших людях всегда была священна.

Вывод: «Это процесс не уголовный – духовный процесс».

Глава «Глаза и драгоценности рва» - подтверждение чудовищности происходящего (чтение главы по ролям).

Как оценивают свой поступок гробокопатели?

Ответ: Не считают преступлением. Каждый обогащается, как может.

Кто погасил свет добра в их душах? Почему они стали такими?

Глава «Озеро».

Узнанное и увиденное там, под Симферополем, заставляет поэта по-новому посмотреть на всё происходящее, сильнее ощутить всю тяжесть ответственности за окружающее. Так появляется в поэме глава «Озеро».

Автор говорит в поэме не только о трагедии, связанной с прошлой войной. Вознесенского волнуют экологические проблемы. В данной главе затрагивается тема экологии души человека и экологии природы.

Я ночью проснулся. Мне кто-то сказал:

«Мертвое море – священный Байкал».

Поэт беспокоится, что наукой причинён вред озеру, боится, что в истории мы будем: «Эти, Байкал загубили которые». Он призывает изменить ситуацию, заботиться об озере и животном мире.

«… совесть народа должна быть чистой».

В чем смысловая нагрузка главы «Озеро»? Как она связана с основным событиями поэмы?

Окружающая среда страшна,

Экология духа страшней! (гл. «Вступление»)

Таким образом, главное для поэта – экология духа, а не природы. Поэт делает вывод: главная причина преступности – в бездуховности людей, в отсутствии серьёзной умственной работы, работы души, в забвении нравственных принципов.

Но ведь есть же настоящие люди, те, кто не винит во всех грехах время, а берёт ответственность на себя! Это видно из глав, посвящённых Чернобылю.

Поднимая проблему Чернобыля, А. Вознесенский испытывает чувство вины за то, что случилось на станции.

Главы «Человек», «Больница».

Гробокопателям из Симферополя поэт противопоставляет настоящее мужество и героизм людей, которые ликвидировали чернобыльскую аварию. Вознесенский восхищается человеческим подвигом, ставя человека вровень с Богом. Поэт преклоняется перед человеческим подвигом и протестует против многоликости алчи:

Прощай, надежд великое вранье.

Опомнись, мир, пока еще не поздно.

«…Духовное возрождение, духовное обновление возможно… не всесильны равнодушие и инертность».

Рефреном звучат слова поэта: «Потому что он – человек!»
Многие из этих людей умрут. Но это ещё вопрос: кто из них мертвее? Новорылы, выкапывающие трупы под Симферополем, – сами мертвецы. Духовно, нравственно, а не физически разложившиеся.

И идёт вечный спор, вечный бой между добром и злом, светом и тьмой, между живыми и мёртвыми. (выразительное чтение гл. «Схватка»)

В этом главный смысл поэмы, то, ради чего она написана. Даже сквозь самые чёрные картины, сквозь настроение безысходности, тягостной гадливости просвечивает в поэме светлое, чистое чувство надежды. Поэт надеется, что исчезнет само понятие «алчь» (гл. «Эпилог»)

Прочитана поэма. Перевернута ее последняя страница. О многом заставляет думать Вознесенский. На писательском столе письма, сотни читательских писем.

«Поэма пробуждает совесть. Как жутко то, о чем вы пишете, как страшно, когда люди перестают быть людьми и только «умеют жить». Спасибо, что вы бьете в набат против алчности и душевной глухоты», - пишет Данилов из Кемерово.

«Когда читал поэму, плакал». (Бывший фронтовик).

«Мои родители погибли от рук фашистов в Феодосии в декабре 1941 года. Может быть, лежат в этом рве… Кощунство гробокопателей сродни жестокости палачей». (Донецк).

Ваш «Ров» меня потряс, изранил душу и наполнил возмездием. Да будет литература русская Возмездием всякой сволочи! Представляю, чего вам стоила эта поэма». (Женщина из Фрунзе).

Писать было тяжело даже физически. Ужасал ров и бездна, открывшаяся за ним. Сам я не из слабонервных, всякое видел. Но после увиденных разбитых черепов и детских волос я не мог примерно месяц заснуть. Человеческий разум, наверное, не рассчитан на подобные перегрузки. После «Рва» до сих пор не могу написать ни одного стихотворения. Видно, нервы обожглись. Все казалось безысходным после этой истории. Как возможно такое в наше время, с нашими людьми?

Художественные особенности поэмы. Слайд №12

Каков жанр произведения?

Почему А. Вознесенский сочетает прозу и поэзию?

Ответ: Факт поражает сильнее самих стихов. Но поэзия углубляет образ, создает эмоциональный накал. Поэзия и проза дополняют друг друга.

Через всю поэму проходит неоднократное повторение одной фразы. Какой? Ответ: «Ты куда ведешь, ров?»

Как в литературе называется этот прием?

Ответ: Рефрен. ( Стих и строфа, припев, в определенном порядке повторяющиеся в стихотворении, песне).

В поэме встречаются метафоры, просторечная лексика, контраст, многоголосие, разномасштабность, законченность каждой главы.

Готовы ли вы сегодня взять на себя ответственность за все, что происходит вокруг?

Чтобы мир не взорвать,

Нужен в век мировой

Новый взгляд, новый взгляд,

Нестандарт мировой…

О каком новом взгляде говорит Вознесенский?

В чем смысл названия? Почему поэма носит подзаголовок «Духовный процесс»?

Ответ: Ров – пропасть, на краю которой находится наша страна. Или мы все спасемся, или погибнем все вместе. В одиночку не выжить. «Духовный процесс» - нравственная деградация общества, ведущая к гибели.

Итог урока.

Звучит песня в исполнении А. Малинина «Дай, Бог».

О чем вас заставила задуматься поэма А. Вознесенского «Ров»?

Как уберечь мертвых от живых копателей?

Ответ: Поэма Вознесенского заставляет задуматься о моральном одичании нашей молодежи. Автор ставит к позорному столбу разорителей могил, подонков, которые ради наживы занимаются тем, что копаются "в скелетах, рядом с живой дорогой, крошат черепа и клещами выдирают коронки при свете фар". До чего же дошел человек? Как развращено его сознание?

Молитва. Не пойму, что к чему, и не знаю, Что с тобою случилось, страна. Толь судьба тебе выпала злая Быть несчастной во все времена?

То ли слезы текут от бессилья Перед этой всесильной судьбой… Что с тобою случилось, Россия, Что случилось, Россия, с тобой?!

Не пойму я, в чем ты виновата Перед небом и перед людьми Ни святого, ни свата, ни брата, Ни добра, ни стыда, ни любви.

Невеселые, мрачные лица… Ты ли это, Великая Русь! Научи меня Богу молиться, За тебя я не раз помолюсь.

Я предлагаю зажечь свечи , свечи памяти и скорби, свечи преклонения.

Учитель : Ребята, дай, Бог, чтобы вы в своей жизни ощутили как можно меньше щемящей сердце боли от проявлений душевной чёрствости и алчности!

Д/з. Сочинение – размышление: «Читая поэму Вознесенского «Ров»,..»

Заключительное слово учителя.

Правда и вымысел в поэме.

У А. Вознесенского в поэме остался живым мальчик. Это художественный вымысел. В жизни было совсем другое. В живых осталась женщина, мать четверых детей, ее фамилия Гурджа. Она вспоминает, что привезли ее ко рву вместе с другими детьми и ее матерью в одной машине. Она тогда оказалась крайней у рва, когда немцы приготовились стрелять. Она успела шепнуть своей матери» «Мама, я, наверное, останусь жива. «Доченька, страшно-то как»,- последние слова, которые сказала ей в ответ мать. Потом раздались выстрелы. Землей тела не засыпали. Декабрь. Мороз. Трупы не разлагались. Трое суток пролежала она во рву под трупами в одной рубашке, как в ледяном панцире. В ближайшем селе в дом не пустили, боялись расстрела. Как выжила – трудно сказать. Но улыбаться разучилась навсегда.

и критические журчалы

сразу патокой истекли.

Ты не Пушкин и вряд ли Вяземский.

Плох твой стих. Зато пост хорош.

Ты, товарищ, - духовный взяточник.

Ты борзыми статьями берешь.

Может, новый Есенин и Хлебников

в дверь издательскую не прошли

оттого, что редактор Сребреников

потирает ручки свои.

Понимаю, что жизнь не святки.

О небесном запой, душа!

Разменялась душа на взятки.

Ей не пишется ни шиша.

ПЕПЕЛ Э.Межелайтис

Эта рыжая пыль под ногами, щебенка

Из костей, - не осколки ль, покрытые ржой?

Это, может быть, резвые ножки ребенка,

Что за белою бабочкой гнался межой.

Иль ручки,- дитя ими тянется к маме,

Обнимая за шею, ласкается к ней...

Или был этот щебень большими руками,

Что с любовью к груди прижимали детей.

Этот пепел, который разносится с ветром,

Был глазами, смеялся и плакал порой,

Был губами, улыбкою, музыкой, светом,

Поцелуями был этот пепел седой.

Был сердцами, тревогою, радостью, мукой,

Был мозгами, сплетеньем извилин живых,

Словно жизнь до конца, словно буква за буквой,

Точно белым по черному писано в них.

Эти волосы - локоны, косы и прядки,

Что навалены мертвой косматой горой,

Кто-нибудь расплетал и взволновано гладил,

И сухими губами касался порой.

Чистый трепет сердец, вдохновенные речи,

Золотые надежды, сияние глаз...

Крематориев страшных горящие печи.

Пепел... Пепел... Лишь пепел остался от вас.

Пролетая над проволокою колючей,

Птица мягко касается краем крыла

Дикой розы, на диво багровой и жгучей,

Что на этой кровавой земле расцвела.

Боль, которой еще мое сердце не знало,

Превратилась в колючий, соленый комок.

И, как пуля, в гортани навеки застряла,

Чтоб дышать я не мог и забыть я не мог.

Я тяжелый невиданный глаз поднимаю

И от неба его не могу отвести,

Всем своим существом к человеку взываю,

Человеческий пепел сжимая в горсти